Источник: Бриллиант С. М. Микеланджело // Жизнь замечательных людей. Спб., 1995. С.91-169.
Виттория Колонна. – Смерть Микеланджело
Вазари оставил нам портрет Микеланджело: он имел круглую голову, большой четырехугольный лоб и выдающиеся виски, надломленный нос (удар Торриджани), глаза скорее маленькие, чем большие, смуглый цвет лица с крапинками, тонкие губы, умеренный подбородок, жидкую бороду, разделенную посередине на две части. Хотя он был хорошо сложен, имел широкие плечи и обладал крепким здоровьем, но портрет этот не обещал ему большого успеха у женщин. К тому же он был нервен и сух в обращении, угрюм, необщителен, суров и насмешлив.
Отсутствие нежной ласки и участия составляло большой пробел в его жизни и положило в свою очередь печать на его характер, особенно с внешней стороны. Был момент в его юности, когда он грезил о личном счастии и изливал свое стремление в сонетах, но скоро он сжился с мыслью, что оно ему не суждено; тогда великий художник весь ушел в идеальный мир, в искусство, которое стало его единственной возлюбленной. «Искусство ревниво, — говорит он, — и требует всего человека. Я имею супругу, которой весь принадлежу, и мой дети — это мои произведения». Большим умом и врожденным тактом должна была обладать та женщина, которая поняла бы Микеланджело.
Он встретил в самом деле такую, но слишком поздно. Ему было тогда уже около 60 лет. Это была Виттория Колонна.
Личность этой женщины, достойной Микеланджело, до сих пор приковывает к себе внимание историков и исследователей эпохи Возрождения. Высокие таланты соединялись у нее с широким образованием, подобно другим знаменитым женщинам того времени, как Вероника Гамбара, Констанца д´Амальфи, Тулия д´Арагона, Елизавета Гонзаго и герцогиня Феррарская. Трудно представить себе всю степень утонченности, изысканного ума, обильных дарований и высокой культуры, представительницами которой являются эти женщины.
Виттория Колонна, имя которой связано навеки с именем Микеланджело, — дочь великого конетабля неаполитанского, Фабрицио Колонна, из старинного римского могущественного рода. Она осталась вдовой 35 лет, когда горячо любимый ею муж маркграф Пескаро умер от ран, полученных в битве при Павии. Целых 10 лет до встречи с Микеланджело она оплакивала свою потерю, и плодом этих страданий явились стихотворения, создавшие ей славу поэтессы. Она глубоко интересовалась наукой, философией, вопросами религии, политики и общественной жизни. В ее салоне велись живые, интересные беседы о современных событиях, нравственных вопросах и задачах искусства. В ее доме встречали Микеланджело как царственного гостя. Последний, смущаясь оказываемым ему почетом, был прост и скромен, терял всю свою кажущуюся надменность и охотно беседовал с гостями о разных предметах. Здесь только проявлял он вполне свободно свой ум и знания в литературе и искусстве.
Любовь его к Виттории была чисто платоническая, тем более что и она, в сущности, питала к нему глубокую дружбу, уважение и симпатию, исчерпав в любви к покойному супругу весь пыл женской страсти.
Микеланджело и Витторию Колонну, вместе со всем их кружком, подозревали в связях с еретиками, с последователями Лютера, приписывая им деятельное участие в реформации. Едва ли, однако, это было справедливо. Они оставались довольно ревностными католиками, хотя глубоко сочувствовали идеям сожженного Савонаролы. Как и Данте в свое время, Микеланджело презирал испорченность папства, но не католическую церковь.
Переписка этих двух замечательных людей представляет не только высокий биографический интерес, но является прекрасным памятником исторической эпохи и редким примером живого обмена мыслей, полных ума, тонкой наблюдательности и иронии.
Дружба Виттории Колонны наполнила сердце Микеланджело лучезарным сиянием. С юношеской свежестью выражал он в это время свои чувства в сонетах. Надо заметить, кстати, что поэзия не была для Микеланджело только легкой, временной забавой и развлечением. Нет! В свои сонеты влагал он всегда много серьезной мысли и глубокого чувства. В поэзии его говорит всегда и человек, и гражданин. Высокое значение свободы, стремление к ней для себя и родины, созерцание идеала, выражение затаенных сердечных мук, оскорбленного чувства, надежд и погибших стремлений — все находило отражение в его сонетах, как обращенных к Виттории Колонне, так и в других, написанных в различные моменты жизни. В поэзии он не достигает той высоты, как в других искусствах, но все же прав был Пиндемонте, назвав его «человеком о четырех душах» (скульптура, живопись, архитектура, поэзия).
Кондиви говорил о своем учителе, что он любит не только красоту форм человека, но и все прекрасное: горы и леса, красивый пейзаж, красивое животное — лошадь, собаку. Во всяком случае, и в поэзии, как в других искусствах, человек занимал особое место в его сердце, так как любовь, искусство и нравственно-религиозные идеи всегда составляли главный предмет творчества Микеланджело.
***
Но обаяние женской дружбы смягчило его сердце. Он уже не повторил бы тех слов, которые некогда писал из Рима домой: «Я не имею друзей, не ищу их и не желаю иметь». И тогда эти слова были неправдой. Он желал их иметь, но его болезненное самолюбие требовало, чтобы они его искали, чтобы сперва поняли его, и тогда его сердце было бы к их услугам.
Дружба Виттории Колонны смягчила для него и тяжелые утраты — сперва отца, потом братьев. Из числа последних остался один Леонардо, с которым Микеланджело поддерживал сердечную связь до могилы. Он посылал дорогие подарки его жене и детям. Интересовался всяким семейным событием в его доме. Но по поводу письма Вазари, где последний описывает роскошное празднование крестин маленького Буонарроти, у Микеланджело невольно срывается негодующее слово: «Человек не должен смеяться, когда кругом все плачут». Эти слова можно отнести к бедствиям угнетенной Флоренции. Но он не останавливается на этом и идет дальше, говоря, что нет причины столько радоваться рождению ребенка, но радоваться нужно, когда человек умирает с сознанием честно прожитой жизни. Во всех поступках и словах, всегда однородных, последовательных, ясных, виден в нем тот же строгий мыслитель и человек чести и справедливости, как и в его произведениях.
Окончив «Страшный суд» в 1541 году, Микеланджело достиг вершины славы среди современников. Он забывал обнажить голову перед папой, и папа, по его собственным словам, не замечал этого. Папы и короли сажали его рядом с собой. Но в это самое время ему пришлось испытать ядовитую злобу человека, который оказался могущественнее королей и папы. Это был Аретино. Одинаково знаменитый талантом и цинизмом, он открыто торговал своим пером. Тициан задаривал его, чтобы заслужить его хвалебный гимн или избежать порицаний. Всякий знал, что слово его продажно, но оно облетало Италию, весь мир, и не было средства от укушения этого скорпиона, раз оно совершилось. Один Микеланджело презрел эту силу. Правда, он отвечал с изысканной вежливостью на его письма и на выраженное Аретино желание получить какую-нибудь мелочь из его произведений отвечал любезной готовностью (само собой, Аретино обращал этот товар обыкновенно в деньги). Но Микеланджело вовсе не спешил осуществить свою готовность. Аретино убедился наконец в тщете ожидания. Тогда он притаился, ожидая удобного момента для мести. Микеланджело окончил «Страшный суд», и скоро гравюра с этой фрески оказалась уже в Венеции, в руках Аретино. Незадолго до этого Тициан, с которым Аретино был очень хорош, получая от него время от времени подарки и деньги, посетил Рим. Он не сблизился с Микеланджело, открыто говорившим, что Тициан был бы совершенством, если бы при его знании красок знал рисунок так, как он, Микеланджело. Тициан в самом деле не обращал внимания на правильность рисунка, но он был «королем» и не мог слышать правды. От него узнал Аретино, что Микеланджело мало думает о своем обещании. Собираясь выпустить на кого-нибудь свой яд, Аретино обыкновенно писал письмо, и это письмо печатал и рассылал по всему свету. Так сделал он и теперь. Он написал письмо, обращенное к Микеланджело, где, под личиной коварной лести, этот развратный циник, переходивший в своих сонетах и других сочинениях всякие границы приличия и целомудрия, бросил в лицо Микеланджело обвинение «в бесстыдной, противной христианству, наготе фигур “Страшного суда”».
Папа Павел IV в самом деле стал требовать от Микеланджело, чтобы он «исправил» картину, но Микеланджело просил передать святому отцу: «Это пустяки и нетрудно исправить; пусть он, папа, только постарается улучшить нравы; живопись же легко можно переделать». Конечно, Микеланджело не поднял руку на свое произведение, но это сделали другие по воле папы, и в том числе ученик и друг художника Даниэль де Вольтерра. Не довольствуясь этим серьезным ударом, нанесенным Микеланджело, Аретино делает в письме, которое стало общим достоянием, ядовитый намек, Я не удивляюсь, говорит он, что по отношению ко мне не сдержал слово человек, которого даже масса золота, полученного от Юлия II, не побудила исполнить заказ, что заслуживает названия воровства. По мнению Аретино, вся беда в «Страшном суде» произошла от того, что Микеланджело не послушался его советов, которые он ему давал в начале работы. Последнее единственно было верно в письме Аретино, но только потому, что Микеланджело действительно, хотя и в очень вежливой форме, отверг тогда его советы. Это была еще одна причина мести. Аретино достиг цели. Жизнь Микеланджело до конца была отравлена обвинениями в язычестве и корысти.
***
Этой многотрудной жизни наступил теперь конец. Несмотря на крепость сложения, долголетие брало свое. Ноги ослабли, и последние годы художник не мог уже приходить пешком к месту работы, к храму Св. Петра. Часто стали мучить его головные боли, словом, наступила старость. Приближался час, когда мир «должен был радоваться», как он говорил, провожая в могилу честного человека. Последним ударом в жизни Микеланджело была смерть Урбино.
Восьмидесятидвухлетний старец, он проводил ночи у постели больного слуги. Правда, что последний никогда не ложился, пока Микеланджело не оставлял работу, потому что, говорил он, «госпожа (Виттория Колонна — С. Б.) просила меня бодрствовать вместе с вами, тогда, из сожаления ко мне, вы оставите наконец ваш труд». И Микеланджело выпрашивал минуты у Урбино.
Все детское простодушие и в то же время глубокая черта одиночества в жизни выразились в письме Микеланджело к Вазари о смерти Урбино: «Дорогой Джорджо! Мне трудно писать, но я постараюсь ответить на ваше письмо.
Вы знаете, что моего Урбино нет. Смерть является для меня назиданием Господа; но эта громадная потеря возбуждает во мне бесконечную печаль. Пока он жил, жизнь была для меня дорога; умирая, он научил меня умирать, и я жду смерти не со страхом, но с радостью, с нетерпением. Он жил со мной двадцать шесть лет и был мне верен; теперь, когда я обеспечил его старость и думал, что он будет моей поддержкой, я потерял его и у меня осталась одна надежда — увидеть его в раю.
Его легкая смерть говорит мне, что Господь услышал мои молитвы. Мой бедный Урбино, умирая, скорбел лишь о том, что оставляет меня одного в этой юдоли измены и печали, хотя большую часть моего “я” он унес с собой, и жизнь моя отныне будет одна огромная печаль».
Витторию Колонну художник потерял уже раньше.
Уже задолго до смерти Микеланджело работал над статуей Марии и Иисуса («Pietà») для своей гробницы. Он умер, не окончив ее.
Кроме мысли об искусстве и о честно пройденном пути, самой светлой полосой его жизни была дружба Виттории Колонны. Умирая, он сожалел, что не напечатлел поцелуя на лоб ее, когда она лежала в гробу.
Микеланджело не имел ни учеников, ни так называемой «школы». Но целый мир, созданный им, остался. Его изучали и изучают до сих пор. Его плафон оказал большое влияние на самого Рафаэля, на его фрески в ложах Ватикана, так называемую «Библию Рафаэля», на его сивилл и пророков. Его значение не только в узкой сфере живописи или скульптуры; имя его, его активная жизнь и его наследство сливаются с именем и наследством Лютера, с реформацией, с возникновением новых стремлений, с «открытием человека», с возникновением нового строя человеческой жизни.
В трех родах искусства он оставил три величайших в мире творения: «Страшный суд», «Моисея» и купол Св. Петра.
В драме Мюссе «Андреа дель Сарто» последний говорит ученикам: «Природа вечно стремится к обновлению, но в то же время неизменна, как вечность. В этом отношении искусство подобно природе. Пусть каждый век приносит новые нравы, новые одежды, новые мысли, но гений неизменен, как сама красота.
Пусть молодые руки, полные жизни и силы, примут с почтением священный светоч из дрожащих рук старцев, пусть они защищают его от порывов ветра, пусть чтут эту божественную искру, которая пролетит сквозь будущие века, как она пролетела века минувшие. К работе! К работе! Жизнь коротка!»
Эти слова идут к Микеланджело. Он знал цену труда в искусстве и был из тех редких натур, которые в труд влагают всего себя, всю свою душу.
Умирая, Микеланджело оставил краткое завещание — как и в жизни, он не любил многословия. «Я отдаю душу Богу, тело земле, имущество родным», — продиктовал он друзьям.
Он умер 18 февраля 1564 года, восьмидесяти девяти лет от рождения. Тело его погребено в церкви Санта-Кроче во Флоренции.
В том же году на севере, в Англии, родился Шекспир.
