Стихотворения Елизаветы Кульман

Коринна

Уже два раза в Дельфы
Все племена Эллады
На игры собирались;
Два раза рук плесканья
Увенчанным атлетам:
Но дивный песнью Пиндар
На игры не являлся
Хвалить борцов отважных
Или рождать отважность,
Пленяя сердце пеньем.
Легла седая старость
На темя песнопевца.
Как из главы Зевеса
Премудрая Афина
Изшла во всем сияньи,
Так из главы Пиндара
Рождалися доселе
Творения восторга,
Очарованья полны;
Но днесь певец, не знавший
Соперника в Элладе,
Подобится горевшей
Полвека непрестанно
И вдруг погасшей сопке.
Когда в стенах Дельфийских
В последний раз дивились
Его чудесным песням
Сыны Эллады славной,
Почтенные игр судьи
Венец ему победный
Согласно присудили
За то, что из присущих
Никто не смел с ним спорить.
С тех пор златой треножник,
На коем он так часто
Пел славу Аполлона,
В святилище остался
Насупротив престола,
Для всех веков грядущих
О нем воспоминанье.
Когда умолк певец сей,
Единственный и дивный,
Молчавшие доселе
К нему из уваженья
Певцы, не столь счастливо
Природой наделенны,
Являть собранью греков
И с робостью и скромно
Свои творенья стали;
Довольны, если сонмы,
Пленявшиесь не вдавне
Пиндаровым напевом,
Их удостоят громких
Иль кликов, или плесков;
Но ждать венцов лавровых
Они и не дерзали.
Тогда младая дева,
Богами одаренна
Красой, приятным гласом
И духом стихотворства,
Приходит робким шагом
С двумя в руках венками,
Блестящими росою,
В храм бога песнопенья,
И истукан Омира
И Пиндаров треножник
Венчая, между ими
Колена преклоняет,
И в умиленьи сердца
К божественным вещает:
«О ты, при чьих я песнях
В младенчестве игривом,
Почасту забывая
Моих голубок милых,
На легких, быстрых крыльях
Фантазии младыя
Вслед за тобой стремилась
В мир, созданный тобою,
Мир чудный и прекрасный,
Отважно зацеплялась
Я с вечными богами
И морем и землею
За цепь златую, мощной
Держимую десницей
Блистательного Зевса,
Сидящего средь облак
На темени Олимпа;
Иль по водам туманным
Седого Океана,
В безмолвьи освященным
Ужасною зарею,
Плыла к вратам суровым
Безжалостного Ада!..
И ты, превосходящий
Пиитов современных,
Подобно как вершина
Священного Парнаса
Собою превосходит
Соседственные горы!
Скажите вы по правде,
Осуждена ли небом
Нежнейшая из рода
Людского половина
На вечное младенство?
Не жены ли издревле
Над гордыми мужьями
Победу одержали
Торжественную, -в знаньи,
Одним мужьям приличном?
Зачем же удалять их
От тех искусств, которы
Из сердца истекают?
Вы, зависти не зная,
Внушите робкой деве
Потребную отважность,
Чтобы великодушной
Своей достигнуть цели!
Не о победе дело,
Лишь — о защите права
Обиженного пола».
В волнах Патрасских солнце
Вечернее садилось,
И луч, во храм проникший
Через врата просторны,
Случайно озаряет
Грудное изваянье
Хиосского пиита,
В его чертах степенных
Произведя на время
Умильную улыбку.
«Счастливым предвещаньем
Желаемого мною
Успеха принимаю,
Омир, сию улыбку!» —
В восторге восклицает
Довольная Коринна.
Ночь в смутных сновиденьях
Проходит для певицы.
Восточные вершины
От медленныя рдеют
Зари; вдруг раздается
Трубы далекозвучной
Глас страшный и приятный,
Начала игор вестник.
Боязнь и нетерпенье
Волнуют сердце девы,
Она стопою робкой
Приблизилася к месту
Честолюбивых прений.
Уже искусной песнью
Афинянин восхитил
Взыскательных гелленов…
За ним единоземец
Бессверстного Омира
Победу Аполлона
Над дерзостным Пифоном
С восторгом прославляет.
В словах картинных, смелых,
В чудесном пеньи слышно
Чудовища паденье,
Пронзенного стрелами
Карающего Феба;
И в память сей победы
При звуках лирных стены
Дельфийски возрастают.
Певцу внимали сонмы
Ахеян с восхищеньем.
Но вот младая дева
Со златострунной лирой
К судьям игор подходит
И им вручает свиток
Ее родства, отчизны
Прозванья содержащий;
И судии согласно
Немедля приглашают
На поприще певицу.
Пленивши предыграньем
Внимавших ей безмолвно
На лире, ей подвластной,
Она поет — и голос
Является достойным
Самих сестр Аполлона.

«У шумного паденья
Кастальского потока
Феб опочил и смотрит
С весельем на Пифона,
На будущие храмы,
На сонмища народов,
На их дары богаты
И велелепны игры.
Вдруг слышит за собою
Как бы паренье птицы.
Главу оборотивши,
Спешащего он видит
К нему Эрота с луком
Блестящим в нежной длани.
При всяком шаге бога
Звенят в колчане стрелы.
С презрением надменным
Взирает молчаливо
Феб на дитя Венеры,
Которое то луком,
То золотым колчаном,
Прельщался, играет.
«Неужли знаменитый
Ваш Пафос так стал беден
Игрушками другими,
Приличными ребятам,
Что ты, о жалкий малый,
Решился забавляться
Оружием — приличным
Лишь нашим мощным дланям».
«Поклонников усердье
Переполняет всеми
Издельями искусства
Обширны храмы наши;
Но хочется порою
Заняться мне и важным,
Как, например, унизить
Победоносца гордость».
Сказал и вынимает
Он две стрелы из тула,
Одну златую остру,
Другую же свинцову:
Одна любовь рождает,
Другая — отвращенье.

Златой стрелою Феба,
Свинцовой ранил деву,
Красы неизреченной,
На берегах пушистых
Отцовского Пенея
Преследующу зверя.
Эрота тяжки стрелы
И вдалеке опасны!
В душе Аполла пламя
Любви нетерпеливой.
Безрадостно он смотрит
Теперь на храм Дельфийский,
Растущий со дня на день,
На сборище народов;
Его влечется сердце
В Темпейскую долину.
Младую зрел он Дафну.
Она ему прелестней
Харит, прелестней самой
Казалася Киприды.
Для Дафны он охотно
Олимп бы весь оставил.
Но боги, как и смертны,
Игралище Эрота.
Увидев Аполлона,
Она его не любит,
И, как от зверя, с страхом
Она бежит от Феба,
Который неусыпно
Гоняется за нею
И в_о_пит: «Разве тать я
Или пастух, презренный
Тобою, дщерью бога?
Узнай, я сын любимый
Прелестный Латоны
И мощного Зевеса,
И брат Дианы, коей
Ты младость посвящаешь.
Беги потише, нимфа!
И я свой бег замедлю,
Чтоб ты не повредила
Об острие ног нежных.
Взгляни хоть раз: не нравлюсь —
Властна ты ненавидеть».

Напрасно. Дафна шибче
Бежала, и достигши
Пенейских вод, вскричала:
«Спасай меня, родитель!
Иль ежели не можешь,
То уничтожь ты прелесть,
Которая причиной
Потери милой дщери».
Лишь вырвалось желанье
Из уст прелестных девы,
Вдруг сделалась недвижна,
Корою покрываясь.
Проворны ноги в корни,
Прекрасны длани в ветви,
Густые кудри в листья
Мгновенно превратились,
И Дафна лавром стала.
Аполл, скорбя, вещает:
«Ты Фебовой супругой
Быть, Дафна, не хотела;
Так будь, по крайней мере,
Его любимым древом».

Умолкла песнь Коринны.
Предмета оной новость,
Пленительнейший голос
Или, быть может, смелость
И прелести певицы
Восхитили внимавших,
Едва в своем восторге
Могли они дождаться
От судий приговора;
И все единогласно
Венец победный деве
Младой приговорили.
Два раза уж глашатай
Провозвестил по дальним
Толпам народа шумным
Младой Коринны имя,
Род, ею ставший славным,
И родину певицы.
Внезапно раздается
У входа на арену
Крик общий: «Пиндар! Пиндар!»
И всюду повторилось
По сонму: «Пиндар! Пиндар!»
Как некий бог, нисшедший
С Олимпа к земнородным,
Он шествует средь шумной
Толпы народов тесной,
С почтением дающей
Путь для него просторный.
Он к судьям игр подходит.
Сии своим восстаньем
С седалищей судебных
Являют уваженье
Пииту-венценосцу.
Он кротко им вещает:
«Не с тем я здесь, чтоб младших
Певцов лишить награды,
Заслуженной трудами.
Кумир игор недавний —
Пиндар пришел сегодня
Победой наслаждаться
Славнейшею и новой —
Без ненависти видеть
И признавать достойных
Певцов младых, подпору
Отечественной славы.
Кто в будущие годы
Украсит игры ваши
Пленительным напевом
По смерти недалекой
Породы соловьиной,
Во славе устарелой,
Коль в почестях, в наградах
Певцам меньшим откажем?»
Судьи венец лавровый
Вручили песнопевцу;
Он, озираясь, ищет
Прелестную Коринну,
Старавшуюся скрыться;
Но взор всех, обращенный
К певице несравненной,
Явил ее Пиндару.
Он, с нежным соучастьем,
Держа в руке подъятой
Венец, дающий славу,
К трепещущей подходит
И кротко ей вещает:
«Прими венец победы
Из рук моих, Коринна!
И будь отчизны общей
Веселием и славой,
Как некогда был Пиндар».
Рек — и венец лавровый
В густых кудрях Коринны
Сам дивный укрепляет.
Ланиты юной девы,
Подобные двум розам,
Родившимся под лавром,
Которых блеск природный
Авроры слезы множат, —
Пылают от смущенья
Пред тронутым собраньем,
Кропясь струею слезной,
Рожденной умиленьем.

Гвоздичка

В давно минувшем веке
И во стране далекой
Жил царь правдолюбивый,
Благочестивый, холост,
И не хотел жениться,
Доколе не отыщет
Девицы, добродушьем
И скромностью отличной.
Он не искал породы,
Могущества, богатства,
Ниже красы телесной;
Он знал, что то людского
Не составляет счастья.
Давным-давно искал он
Себе такой невесты;
Но поиски напрасны.
И коль порою думал,
Что он нашел такую,
Спустя день-два с досадой
Он видел, что в надежде
Прежалко обманулся.
Однажды в воскресенье,
Когда благочестивый
Народ шел в церковь божью,
Он, у окошка стоя,
В толпе узрел девицу,
Которая с усердьем
И с благочестным видом
Шла между прочих в церковь,
И на челе открытом
Написаны и скромность
И непорочность сердца.
Тут сам себе сказал он:
“Вот мне жена по сердцу!”
И дней спустя немного
Узнал он из расспросов,
Что он в своем о деве
Не ошибался мненьи.
И так на ней женился,
И в тереме их царском
Благополучно жили,
Благочестивы, скромны
И добродушны оба.
И год спустя супруги
Еще счастливей стали.
Бог даровал им сына,
Прекрасного сложеньем
И милого душою.
За день крещенья сына
Царь говорил царице:
“Творец послал нам сына,
Он пошлет нам и кума.
Переодет поутру,
По улицам столицы
Прогуливаться стану,
И первый, с кем повстречусь,
Будь кумом мне”.
И сделал
По своему царь слову.
Лишь вышел из дворцовых
Ворот – он тотчас встретил
Одетого непышно,
Наружности степенной,
Им никогда доселе
Не виданного старца.
Он шел за ним, чтоб видеть,
Где он живет, и скоро
Узнавши от соседей,
Что он благочестивый,
В делах мирских лишь мало
Участвующий старец,
Дающий вспоможенье
По мере состоянья
Страдающим и бедным,
Царь сам себе вещает:
“Вот кум мне по желанью!”
И шел к нему немедля
И попросил быть крестным
Наследнику престола.
Благочестивый старец,
За честь благодаривши,
Владыке обещает
Наследника быть крестным.
Приходит в день крещенья
И просит позволенье
Нести без провожатых
Наследника в храм божий,
И чтоб за ним, не медля,
Церковные ворота
Все заперты бы были.
Узнал то любопытный
Садовник и, сим чудным
Желаньем удивленный,
Вошел зараней в церковь
И спрятался тихонько
Близ алтаря, чтоб видеть
Все то, что там случится.
И видит, как младенца
Благочестивый старец
Ко алтарю приносит
И, сотворив молитву
С коленопреклоненьем,
Ему дает дар чудный,
Чтоб всякое сбывалось
Добро, им пожеланно.
Обрадован садовник
Сей тайной и надеждой
Воспользоваться ею
Для достиженья жадных
И злых своих желаний.
Раз, царского младенца
Неся, царица с няней
Прогуливались в царском
Саду. Вдруг из густого
Кустарника огромный
Медведь стремится прямо
К испуганной царице
И, взяв из рук лежащей
Без памяти малютку,
Опять в кустарник скрылся.
А няня, потерявши
От страха весь рассудок,
Бежит и оставляет
Без помощи царицу.
Ко счастью, царь немедля,
Узнав о злополучьи,
Случившемся с супругой,
Сам прибежал на-помощь
К возлюбленной царице.
Она, пришедши в чувство
И озираясь, тщетно
Глазами ищет сына,
Льет горьких слез потоки,
Всечасно повторяя:
“Ах, боже мой! где сын мой?
Чудовищем он пожран!”
И сам король заплакал,
Утратив в милом сыне
Надежду их и царства.
Но не пожрал малютку
Медведь, свирепый, хищный,
То не медведь был хищный,
А жадный, злой садовник,
Который в храме божьем
Все сказанное старцем
В наследничьи крестины
Подслушал, им незримый.
Теперь, одевшись зверем
И испугав царицу,
Унес дитя с собою
В намерении злостном
Воспользоваться силой,
Младенцу в день крещенья
Пожалованной крестным.
Чтоб поиски малютки
Напрасными остались,
Он царского младенца
Увез с собой далёко
В лес дикий, непроходный,
Где пожилой лесничий
Один лишь жил с женою.
Лесничий был приятель
Ему от малолетства.
Подробно рассказавши,
Как он унес младенца,
Умел представить хитро,
Как выгодно обоим
Владеть таким ребенком.
Лесничий, столь же жадный,
Как друг его садовник,
Охотно согласился
Взять и кормить младенца,
“Которому Мария
(Так сам себе сказал он),
Единственная дочка
Моя, с летами будет
Ровесница-подруга”.
Росли малютки вместе,
Забавы и ученье,
Все вместе разделяя.
Царевич стал веселым,
Охотником бесстрашным.
Ему по всей дубраве
Огромный всякий угол
И всякая тропинка,
Все дерева известны.
Мария же с проворством
Хозяйство отправляет;
Она добра, любезна,
Умна и любопытна.
Нередко примечала,
Что коль придет садовник
Из города к ним в гости,
То, ежели царевич
В тот день бывает дома,
Едва ль он молвит слово
Средь долгого обеда;
Но ежели царевич
В тот день в лесу бывает,
То он с отцом толкует,
Оглядываясь часто,
До солнечна заката,
А иногда дождется
И лунного восхода
В ее последню четверть
Для возвращенья в город.
“О чем они толкуют?
О брате, без сомненья.
Когда последний дома,
Они не молвят слова.
Как мне узнать, в чем дело?”
Однажды, как садовник
Опять пришел к ним в гости,
Царевич не был дома:
Ушел он в лес до солнца.
Лесничий и садовник
Тотчас после обеда
Отправились в беседку
Близ мшистого жилища,
Средь маленького сада.
Подкралась тихо дева
К беседке, чтоб услышать
Родителя и гостя
Таинственные речи.
И так она узнала,
Что мнимый брат – царевич,
Которого садовник,
Царицу испугавши,
Увез с собою в лес сей;
И что его желанья
К нему благое небо
Все мигом исполняет.
Рассказывает дева
Все слышанное брату.
“Я рад открытью тайны,
Но все-таки я, Марья,
С тобою не расстанусь,
Хотя родился сыном
Царя больших владений.
Мы возрастали вместе,
И вместе жить мы будем,
Зане взаимной любим
Любовию друг друга”.
Шесть дней спустя садовник
Опять пришел к ним в гости.
Но лишь его царевич
Издалека увидел,
То превратил злодея
Бесстыдного в собаку;
Любезную же Марью
В прекрасную гвоздичку.
И в тот же день к отцовской
Отправился столице.
Бежит за ним садовник
Косматою собакой;
А на груди царевич
Несет гвоздичку-Марью.
Лишь царь его увидел,
То полюбил проворство
Охотника младого,
И в тот же день он принят
Был в царскую охоту.
Коль на охоту едет
Сам царь, и наш ловец тут.
Царь наконец младого
Охотника с собою
Водил везде. Не весел
Ему и пир роскошный
Без ловкого любимца.
Царь часто за услуги
Отличные любимцу
Награды назначает,
Но он их не приемлет.
“Не надобно награды, –
Царю он отвечает, –
Служу я из усердья”.
Лишь комнату себе он
Особую желает.
И получил. Но в ней ли
Иль на дворе стрелок наш,
Но никогда открытой
Ее не оставляет.
Товарищи дивились
Столь странному поступку.
Завидуя же в царских
Отличиях младому,
Живущему отдельно
Стрелку, они однажды:
“Давай смотреть, – сказали, –
Что делает в покое
Своем любимец царский?”
И чередою смотрят
Сквозь дырочку замочну.
Что ж видят? – Наш охотник
Сел за столом, покрытым
Отменными и царской
Приличными трапезе
И винами и пищей.
Пришла и села подле
Стрелка младого дева
Красы неизреченной;
И ели, пили вместе,
В весельи бестревожном.
“Откуда стол сей пышный?
Откуда эта дева?” –
Товарищи друг друга
Спросили с изумленьем.
Ему достать не трудно
Себе вина и яства;
Лишь пожелал, и тотчас
Все на столе готово.
Его ж цветок любимый,
Прекрасная гвоздичка,
Когда он только дома,
Вид Марьи принимает.
“Он должен быть чрез меру
Богат”, – сказали злые
Завистливые слуги.
И раз, как наш охотник
Был вне двора, сломали
Дверь комнаты в надежде,
Что в ней найдут несметны
Сокровища златые.
Но не нашли злодеи
Там ничего. Лишь видят
Простой сосуд стеклянный,
Наполненный водою,
И в нем гвоздичку дивной
Красы и в полном цвете.
Они гвоздичку взяли
И отнесли к царю их.
Цветка красой чудесной
Плененный, царь гвоздичку
Хотел купить. Но дивный
Цветок стоял едва ли
Часок в чертогах царских,
Он опустил уж листья.
Царь, встретившись с любимцем:
“Что хочешь за гвоздичку
Свою? Проси что хочешь”.
“Надежда-царь! гвоздичке
Не цвесть в твоих покоях.
Изволь смотреть, как листья
Она уж опускает”.
Вошед к царю в палату,
Стрелок сказал к гвоздичке:
“Голубушка, не бойся!
Я век свой не расстанусь
С тобою”. И гвоздичка
Вновь листья поднимает
И царскую палату
Немедля наполняет
Благоуханьем чудным.
“О сын мой! что за чудо?” –
Так царь стрелку промолвил.
“Да, точно так, я сын твой!”
Охотник отвечает,
И все, что с ним случилось,
Сказал царю подробно,
И превратил собаку
В садовника, чтоб правду
Речей своих признаньем
Доказывать злодею.
Садовник превращенный
Охотника рассказы
Правдивыми все назвал
И снова превращен был
Вмиг в злобную собаку.
Царь и царица, видя,
Что сей стрелок проворный
Их сын, царевич, мнимым
Медведем похищенный,
От радости нежданной
Едва собой владея,
Поцеловали сына;
Наследником престола
Тогда ж провозгласили
И с Марьею любимой
Его соединили
Супружеством счастливым.
Веселье снова место
Печали занимает
Во всем дворце и царстве;
Все и везде счастливы;
Один лишь злой садовник
Собакою остался.

Утешение

Я слышу хохот твой обидный!
Но, звуки струн моих браня,
Знай, я избрала путь, завидный,
И не догнать тебе меня!

Надменная! С тобою в землю
И память о тебе сойдет;
Меня же смерть, я свыше внемлю,
Сияньем славы обведет!

Моими песнями утешит
Страдалец свой печальный дух,
И ими ж гости будут тешить
На празднествах сердца и слух!
***

Меня назвал ты бедной, —
Ошибся ты, мой друг.
Проснись с лучом рассвета,
Взгляни на мир вокруг:
Над хижиной моею
Струится свет зари,
И падает на кровлю
Дождь золота, смотри!
Под вечер луч багряный
Блеснет в последний раз,
Но до темна мерцает
В моем окне топаз!
Меня назвал ты бедной, —
Ошибся ты, мой друг!..

***

О! Если б были крылья,
Порхнула б я на юг,
Не видела б, как тает
Жизнь юная средь мук.

Вы, ласточки, спешите,
Счастливицы, на юг!
Застанете там лето
И все отрады вдруг.

На тёплом юге, в Ницце,
В сем райском уголке,
Там я нашла б спасенье.
Туда б хотелось мне.

На Севере же хладном
Меня здесь гибель ждёт;
Я вижу, скорым шагом
Смерть страшная идёт.

Я полетела б с вами
В бальзамный воздух тот,
Смесь солнечного света
И запаха цветов!

Здесь умереть мне до́лжно:
Как тя́жка мысль сия!
Да, ласточки, весною
Не будет меня!

Весенняя песня

***

Ты протяни мне руку,
Облако, вольный брат!
Я старших братьев встречу
Вблизи небесных врат.

Хоть я совсем не помню
Родные их черты,
Отца средь них узна́ю,
Его увидишь ты!

Они глядят с улыбкой,
Приветливо маня.
Дай, облако, мне руку,
К ним подними меня!