Распахнувшая пурпур свой,
Вновь болезненно сжала
Лепестки с морозной росой
Чаша розы. Держава,
На багор навалясь, бросив рупор,
Ту страну оттолкнула,
Где до времени роза пурпур
На ветру распахнула.
Погляди! — Литва отплывает
На отколотой льдине
С тихой женщиной посередине,
Той, каких не бывает!
Её дело — стихов её свитки.
Её имя — Янина.
Скрип её заповедной калитки —
Словно звон пианино!
Погляди: под ноябрьскою тучей
В океан, полагаясь на случай,
Вильнюс мчит с ускореньем!
Сообщая холодный, горючий,
Водяной вкус — кореньям;
Всем кореньям, куреньям, соленьям,
Спящим в каждой квартире,
(Дух крысиной кладовки
С оленьим
Силуэтом на сыре.)
Дух невольничьих трюмов (где трюфли
Не растут) — колоссален!
Стенки трюмные влагой набухли…
Но и льдины уж нет… Пересядем
Под обноски снастей не поющих,
Парусов не надутых…
Мчат пловцы промеж бурь
вопиющих
В те края, где не ждут их.
В неисправных бесправных просторах
Ничего им не светит.
Трюмных крыс, на предательство скорых,
Там, как родичей, встретят.
Но не нужен там ясень карминовый,
Серых башен камень наследный;
Там не надобны: ни соловьиный
Саломеи напев, ни Янины
Стих последний и хрип последний.
1990 г. и ноябрь, декабрь 2000 г.
