Автор Руханен Урхо Нестерович
Леа Хело (Тобиас Гуттари) ворвался в карельскую литературу стремительно, как метеор. Его появление стало значительным событием вообще в финноязычной советской поэзии. Что представляла собой наша поэзия до Леа Хело? Были хорошие поэты: Сантери Мякеля – автор многих произведений и классического стихотворения «Молчаливым борцам», Ялмари Виртанен с его гражданской, революционной и лирической поэзией, Рагнар Руско – автор такого величавого произведения, как «Красная земля», Лаури Летонмяки, Герман Лаукканен, Валде Викман. Но стихи Т. Гуттари по сравнению со всем этим были чем-то новым. Хело вошел в нашу литературу как лирик, новатор финноязычной поэзии. Вот как звучит в переводе на русский его стихотворение «Осень»:
Холодным золотом в долины
Приходит день, как в светлый дом.
Густыми гроздьями рябины
Играет солнце под окном…
(Перевод М. Дудина)
Все упомянутые мною поэты продолжали поэтические традиции финской рабочей поэзии. Творчество Гуттари развивалось на иной социальной основе. Тобиас Гуттари был родом из ингерманландских крестьян. Он учился в советское время. И литературная среда, в которой он жил, была совсем иной, нежели у старших его товарищей. Без сомнения, Хело не был оторван от литературы Финляндии и ее традиций. Но все же основу его поэзии формировали советская литература и народная поэзия Карелии. Особенно Хело любил стихи Сергея Есенина, видимо потому, что они во многом соответствовали и его собственным эстетическим взглядам. Сверстниками Хело в советской поэзии, а также и идейными товарищами были Ярослав Смеляков, Борис Корнилов и Павел Васильев.
Я познакомился с Леа Хело, когда он прибыл в Карелию. Это произошло в конце декабря 1924 года. В Петрозаводский финский педтехникум приехали четыре парня: Тобиас Гуттари, Антти Капанен, Виктор Хуопалайнен и Илмари Раппу. Они вошли в зал, в котором один из них, невысокий крепкий парень, выступил с короткой страстной речью. Он передал нам привет от учащихся Красногвардейского педтехникума и рассказал, что они по призыву Наркомата просвещения Карелии с четвертого курса поехали работать учителями в нашу республику. Этот приветствовавший нас молодой человек и был Тобиас Гуттари, тогда ему было 17 лет.
Тобиас Гуттари родился 29 января 1907 года в деревне Муя Мгинского района Ленинградской области. Когда умер отец, на руках у матери осталось четверо детей. Тобиасу тогда было пять лет, а старшей сестре – четырнадцать. Семья жила бедно. Топи закончил пять классов и в 1921 году сдал вступительные экзамены в педтехникум. Зимой он учился, а летом помогал матери в сельских работах.
Позднее он писал о своем приезде в Карелию: «Помню Петрозаводск и Карелию 1924 года. В то время у многих, если не у всех людей в другом мире, было своеобразное представление о Карелии. Нам, из Ленинграда в Карелию отправившимся молодым учителям, говорили, что мы едем в самый глухой край, где вряд ли знают что-нибудь о происходящем в сегодняшнем мире. Нам предложили взять с собой все необходимое, начиная с топора, пилы и до кухонной посуды, чтобы обойтись своим там, в глухом лесу. Мы не могли отнестись к этим советам слишком серьезно, но в то же время мы догадывались, что Карелия, видимо, действительно иная, чем, например, Ленинградская область, которая является одним из передовых районов Советского Союза. Позже мы заметили, что Карелия действительно на полстолетия отстала от сел Ленинградской области, но в то же время мы встретили здесь доброжелательный, гостеприимный, трудолюбивый народ, который имел своеобразную древнюю культуру, хотя школьной образованности еще было мало. И везде в Карелии уже виделись ростки новой жизни в виде партийных, комсомольских организаций, школ, клубов и красных уголков, магазинов, мелиоративных артелей, объединений крестьянской взаимопомощи».
Тобиас Гуттари становится жителем Карелии и просветителем карельского народа. С этим краем будет связана вся его жизнь вплоть до самых последних дней. Здесь из него родился поэт, который навсегда вписал свое имя в историю карельской литературы.
Гуттари получил назначение в Угмойлскую семилетнюю школу. В очерке «Карьяла» он рассказывает о своей поездке на берега Сямозера: «Теперь туда можно попасть на поезде или на машине, но в то время предстояло ехать с возвращающимся домой из города крестьянином или на почтовых лошадях через Половину и Пряжу».
В Угмойле Гуттари проработал один учебный год. Летом 1925 года он съездил в Красногвардейск, где сдал выпускные экзамены в педтехникуме, и вернулся опять в Карелию. Его направили в Чалкинскую школу на Сямозере учителем и заведующим. Молодой учитель с головой окунулся в работу и жизнь села. Он организовал комсомольскую ячейку, был ее секретарем и организовывал работу среди молодежи. Одновременно, параллельно с основной работой в школе проводил работу среди взрослого населения села. Об этом времени он писал позднее: «За два первых года работы учителем в селе я вблизи увидел лицо старой Карелии. Наряду с ростками новой экономической, просветительной и организационной жизни старого было еще много. Старые народные обычаи – как хорошие, так и плохие – были еще в силе».
В августе 1926 года Гуттари получил перевод в Петрозаводск. Он работал учителем в 9-летней финской школе, а позднее преподавателем и библиотекарем в совпартшколе. В что время и ближе познакомился с ним, и мы оставались хорошими друзьями вплоть до его смерти.
В 1927 и 1928 годах время от времени в журнале «Сойхту» и газете «Пунайнен Карьяла» стали появляться стихи, под которыми стояло имя Леа Хело. Однажды я спросил у Тобиаса, не знает ли он случайно такую девушку или женщину, которую зовут Леа Хело. Я еще добавил, что эта Леа пишет хорошие стихи. Тобиас усмехнулся и сказал: «Ты что, действительно не знаешь? Под этим именем ведь пишу я». И продолжил: «Хело идет от названия места моего родного дома – Хелола, а что касается женского имени Леа, то ведь был же и Лассила Майю».
Тобиас Гуттари пел о весне:
Дрожит небес прозрачное стекло,
слегка дымится снег на солнцепеке.
И первое весеннее тепло
так непривычно обласкало щеки.
Хрустят шаги. Идет весна сама
И для нее душа моя открыта.
Ручьем весенним мерзлая зима
с груди моей совсем сегодня смыта
(Перевод М Дудина)
Читатель понимал, что в нашей литературе появился новый талант, чья поэзия выгодно отличается от произведений многих других авторов, писавших в то время на финском языке. Карелия, ее природа, люди, строительство новой жизни здесь, в отдаленном уголке, так глубоко тронули душу поэта, что все это само собой выливалось в рифмы:
МЕДВЕЖЬЯ ГОРА
Прекрасен сурового севера лик
В короткую летнюю пору,
Когда наступает торжественный миг
Заката, и лес омрачается, тих,
И золотом блещут озера;
Страна у великой земли на краю,
Ты девой задумчивой в песню мою
Вошла и ведешь за собою.
(Перевод П. Семынина)
Теплые, сердечные, лирические чувства пронизывают ранние стихи Л. Хело «Пряха» и «На родине». В стихотворении «Пряха» поэт пишет о своей матери и огромной любви к ней. Поэт знает, что мать «вспоминает о младшем сыне», а его думы «как птицы весенние часто летят к ней». Но жизнь идет по-новому пути и поэтому:
Но жизни спокойной не жажду.
Тревоги – мой лучший покой.
Борьба мое верное счастье.
Мне доли не надо другой.
(Перевод О. Мишина)
В стихотворении «На родине» Хело возвращается в детство, он вспоминает родной край:
Дорога знакомая эта,
Родное на каждом шагу.
Сияние лунного света
На ровном и чистом снегу.
Как будто бы в пору былую
Мы едем с сестрою в санях,
И кажется, что узнаю я
Волнистую гриву коня.
(Перевод Л. Хаустова)
Источник этих стихов надо искать прежде всего в чувствительной натуре Хело. Каждый, кто знал его близко, знает о его нежных чувствах к матери и родным. Об этом говорят и письма его родных. Он помогал детям сестры и брата в годы их учебы. Уже когда Л. Хело был тяжело болен, его сестра Анни позвала брата к себе в Ригу. Дочь брата Сильва писала: «Я горжусь тем, что у меня есть такой прекрасный дядя. Девочки, которые живут со мной, восхищаются Вами. Дядя Тобиас, я очень хочу встретиться с Вами».
При первом же появлении стихов Хело все отмечали влияние на него поэзии Сергея Есенина. Это влияние ощущается как в поэтических деталях, так и в лирических сюжетах. Это ни в коей мере не уменьшает значения поэзии Хело. При всем влиянии творчества Есенина Хело остается самостоятельным, оригинальным поэтом. В 1930-е годы многие находящиеся во власти вульгарной социологии критики считали поэзию Есенина и ее влияние на литературу отрицательным явлением. Поэзия Есенина, так же, как и многие стихи Хело, рассматривались как чуждые советской литературе. Эти критики не хотели видеть в созданных Есениным картинах природы той лирики, которая согревала сердца читателей и пробуждала огромную любовь к родине. Как и поэзия Есенина, стихи Леа Хело пробуждали любовь к родному краю, его природе.
В 1927 году Т. Гуттари вступил в Карельскую ассоциацию пролетарских писателей (КАПП) и являлся одним из ее организаторов. За два года он завоевал такой успех у читателей и в обществе, что осенью 1929 года его избрали секретарем КАПП, а в мае 1930 года назначили редактором журнала «Пунакантеле». После того как «Пунакантеле» был переведен в Ленинград, туда же переехал и Гуттари. В Петрозаводск он вернулся в 1936 году. Работая в журнале, Т. Гуттари проявил себя талантливым редактором. В журнале наряду с художественными произведениями начали публиковаться статьи, предназначенные для начинающих писателей. Гуттари и сам написал серию статей «Что надо знать начинающему писателю». Он остро критиковал недостатки многих стихов того времени: словарный запас не совместим с революционным содержанием, идейное содержание не соответствует форме стиха. Он подчеркивал, что даже самая современная идея в произведении не делает стихотворение или рассказ произведением искусства. Язык это тот строительный материал, в который надо облечь идею, чтобы получился конкретный образ, который бы повлиял на мысли и чувства читателя. Он выступал против встречающихся в то время рецензий, которые не рассматривали литературное произведение, как произведение искусства, и не ценили созвучия поэтических образов, формы и содержания. Сейчас такие наставления кажутся наивными, но тогда Хело пришлось написать даже такую статью – «Может ли финский язык быть революционным».
Первый сборник стихов Л. Хело вышел в 1930 году. И хотя сборник был маленький, в нем чувствовался голос талантливого поэта. Стихам, составившим сборник, были свойственны молодость и радость жизни, дух нового, созидательного времени.
В 1931 году Л. Хело опубиковал второй сборник стихов «Перешагиваю». Уже названием книги он сообщал, что делает шаг вперед. Лирика по-прежнему занимала центральное место в сборнике, но круг тем стал шире, стихи получили большее общественное звучание. Природа в таких стихах, как «Море шумит», «Кипение души», «Далекий берег», уже не связана непосредственно с родным краем, с Карелией. Наша огромная страна, ее единство, Крым, Кавказ, солнечный черноморский берег образуют теперь гармоническое, лирическое единое целое. Строки стихов выражают те чувства и события, которые заполнили сознание поэта. Эти настроения выражаются особенно рельефно в одном из лучших стихотворений – «Разговор со Смертью». В то время Хело болел туберкулезом, который много позднее обострился и свел поэта в могилу. «Угасает заря», «На бледных щеках пышут яркие розы», «Лысая смерть сжимает молодые плечи» – такие строки мог написать человек, который сам все это чувствовал и пережил. И все же стихотворение это оптимистично по духу и содержит глубокие социальные мысли об обществе и человеке.
Сборник подвергся суровой и необоснованной критике. Случилось то, что часто бывает: идущего впереди времени не всегда понимают или просто не принимают. А Хело в своих стихах был впереди многих и этим отличался от своих современников – поэтов Карелии. Он шагал в ногу с русской советской поэзией, но его стихи и эстетические взгляды были впереди финноязычной поэзии. Самой резкой была статья Федора Ивачева в журнале «Локакуу» («Октябрь»). В каких только грехах и отклонениях не обвинялся поэт. Статья выявила помимо эстетической глухоты автора и полное непонимание им образного языка искусства и упрямое стремление истолковать все мысли поэта в совершенно противоположном смысле. Ивачев назвал Хело кулацким поэтом (это было время коллективизации), он объявил, что Хело «перешагнул» через линию партии. Чего там только не было. Не было только понимания поэзии. И статья осталась, к сожалению, не только мнением критика, ее ведь опубликовали, а это значило, что она как бы выражала общественное мнение. Даже такой критик, как Вяйне Аалто, который стремился отнестись с пониманием к произведениям Хело и умел оценить литературный талант, не смог увидеть в Хело действительно крупного советского поэта и считал его мелкобуржуазным попутчиком и обвинял в есенинщине.
Впоследствии много говорили о причинах кризиса поэзии Хело в 1930-х годах. Я считаю, что эта несправедливая критика в печати и явилась одной из важных причин кризиса. Помню, как сильно ранила и подавляла Хело эта недоброжелательная критика.
Затем последовал второй удар, ничуть не меньший. Хело по сути создал журнал «Пунакантеле», сделал из него хорошее, интересное издание. Вся его жизнь была в «Пунакантеле», он отдавал ему все свои силы. Он редактировал этот выходивший два раза в месяц журнал почти один, помогал ему только секретарь редакции. И вдруг совершенно намеренно летом 1931 года Хело снимают с должности редактора журнала и, чтобы отделаться от него, решают отправить в Красное Село редактором газеты МТС. А так как он отказался, его исключают из партии. Это очень больно ранило поэта. Я в то время жил в Ленинграде и встречался с Тобиасом часто. Я видел, как он был подавлен. В 30-е годы Хело написал всего несколько стихов. Правда, в их числе одно из своих лучших – написанное к 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина «Дуэль Пушкина».
К счастью, Л. Хело сравнительно быстро вышел из подавленного состояния, начал усердно писать рассказы, очерки и с самозабвением делал переводы на финский язык. Теперь, когда перелистываешь его сборники стихов и рассказов, старые журналы, становится совершенно ясно, что в те годы Хело был самым видным поэтом и безусловно самым разносторонним писателем среди финно-язычных писателей Карелии и Ленинградской области. Теперь кажется почти невероятным, что единственными положительными отзывами о творчестве Хело, появившимися до войны, были несколько теплых слов, написанных Хильдой Тихля. И только в 1946 году Николай Яккола в своей статье «Певец цветущей молодости и солнечного лета» написал: «Леа Хело возможно один из самых одаренных поэтов Карелии. Его звезда светит ярче других на небосклоне карело-финской советской поэзии». Затем в 50-х и 60-х годах Яков Ругоев, Эйно Карху и Тайсто Сумманен, анализируя творчество Л. Хело, отвели ему достойное место в истории литературы Карелии.
В 1940 году вышел сборник стихов «Песнь весне», в котором Хело после сурового отбора поместил свои старые стихи, а также много новых. Девять лет прошло со времени выхода предыдущего сборника. Большие изменения произошли в стране. Сборник начинается с «Песни весне». Весна в природе, весна во всей жизни, а также в сердце поэта и пахаря:
Жаворонок звонко воспевает
Сеятеля благодатной нови.
Для тебя, о сеятель, так пышно
Лес цветет и зеленеют травы;
Для тебя, богатства созидатель,
Ветры благовонные поют.
(Перевод Н. Чуковского)
Вскоре началась жестокая война. Полчища гитлеровских солдат топтали советскую землю. И пахарю пришлось сменить орудие труда на военное оружие. Т. Гуттари, как и многие его товарищи писатели, вместе с миллионами советских граждан вступает в ряды защитников страны, в действующую армию. Оружием его были как перо, так и винтовка. Сначала он служил на передовой, а позднее – в редакции фронтовой газеты. Гуттари ведет дневник военных лет, в котором, как и в его стихах, звучит уверенность в победе. Это язык разума и сердца поэта. Весной 1942 года он пишет стихотворение «Песнь военной весны» и позднее стихотворение «Весна 1942 года»:
Летят на север птицы косяком,
И воды рек спешат в седое море.
У нас свой путь, и мы его пройдем,
Хоть он исполнен трудностей и горя.
(Перевод В. Шефнера)
В военном дневнике 13 сентября 1942 года сделана запись: «В начале этого месяца в Беломорск прибыли Тихля и Туурала. Тихля обнимала меня от радости и благодарила бесконечно за помощь, которую я оказал им в приезде сюда.
Туурала будет работать в издательстве. Из сообщений Советского Информбюро становится ясно, что войска Волховского фронта воюют уже в районе Мги и Синявино. Создается впечатление, что блокадное кольцо немцев вокруг Ленинграда будет прорвано на Кировской железной дороге и вдоль Невы. Как там дела в родном селе? Вынесла ли мама все потрясения этого времени или она уже умерла? Отправил письмо в Мгу в надежде, что кто-нибудь ответит мне. Видно будет, дойдет ли оно или вернется назад».
1 октября 1943-го Т. Гуттари пишет: «Тетрадь моя кончается, но война все продолжается. Опять осень, и я опять в Беломорске. Надеюсь, следующей осенью уже не надо будет здесь находиться».
24 октября в 6 утра: «В основном закончил сборник стихов «Песня любви и ненависти» (отредактированный Л. Хело общий сборник. – У. Р.). Начал три новых стиха и написал стихотворение «Осенний лунный вечер в Беломорске». Оно сложилось по дороге домой из издательства:
Блещет лунная дорожка
На безбрежной сини.
И дома и тротуары
Покрывает иней.
(Перевод В. Потаповой)
Гражданская лирика, стихи о любви, написанные Хело во время войны, получают новое, более глубокое звучание. В них чувства прошедшего суровые испытания человека, верные и надежные и в то же время более сердечные и нежные, чем в ранних стихах.
Тобиасу Гуттари принадлежит значительное место в литературе Карелии не только как поэту, но и как рассказчику. Конечно, в этом качестве его знали меньше, так как его рассказы и очерки в течение более двадцати лет публиковались в разных изданиях, но единого сборника не было. Только в 1962 году появился отредактированный Яакко Ругоевым сборник рассказов и очерков Л. Хело. В предисловии к сборнику Ругоев впервые характеризует Хело как рассказчика. В своих маленьких рассказах он умел удачно отразить дух времени. Многие из его рассказов («Сапоги», «Юмпура») как яркие жемчужины, в которых кристаллизовались образы жизни. Хело оставался лириком и в своих прозаических произведениях («Когда цветет озеро», «Лучи мысли и сердца») и прекрасным певцом природы. В очерках писатель активно вмешивается в жизнь, о чем говорят многие его произведения, написанные непосредственно на строительстве Свирской ГЭС В свое время очерки Л. Хело вызывали споры. Некоторые критики не могли воспринять то, что описание сложных противоречий жизни в очерках Хело было свободно от схем и прямолинейности.
Большой вклад Л. Хело внес в литературу и как переводчик. Он перевел многие произведения русской классической литературы и выдающиеся произведения советской литературы, в том числе «Бруски» Парфенова, «Поднятая целина» Шолохова, «Цусима» Новикова-Прибоя, «Капитальный ремонт» и «Морская душа» Соболева, «Русские люди» и «Дни и ночи» Симонова, «Народ бессмертен» Гроссмана, «Молодая гвардия» Фадеева, «Люди с чистой совестью» Вершигоры и другие.
Во время войны в Беломорске Хело переводит на финский язык пьесу Александра Островского «Гроза» и пишет свое знаменитое стихотворение «Моя земля». 28 июня 1944 года Хело записывает в своем дневнике трогающие сердце слова: «Сегодня или завтра должно прийти сообщение об освобождении Петрозаводска. Из Центрального Комитета пришло разрешение о том, что через два дня смогу отправиться в Петрозаводск. Ужасно волнуюсь…
В Белоруссии готовится ранее неслыханное наступление наших войск…»
Творческий подъем военных лет Хело продолжался и после воины. Однако вскоре здоровье его ухудшилось – он мог заниматься только переводами. Правда, зимой 1951/52 года, когда я побывал у него в больнице, он выглядел довольно бодро и пригласил врача подтвердить, что он вылечился стрептомицином, и призывал меня применять его для лечения легких.
В феврале 1952 года Л. Хело записал в своем дневнике: «Рождаются новые планы, жизнь зовет. Две книги стихов для детей, новые переводы, стихи, рассказы. Чувствую в себе невиданный ранее прилив сил и грядущие возможности. Видимо, есть еще порох в пороховницах… Я доказал это себе и другим. Видимо, после всех бурь наступает пора творческой зрелости. Условия этой зимы помогли мне и в результате этого работа, которую я всегда во всех ее оттенках любил, как истинно крестьянский сын. Да, как велика живительная сила труда, особенно творческого труда».
К сожалению, все это оказалось только воображением. Здоровье поэта не улучшалось, и 9 декабря 1953 года жизнь Тобиаса Гуттари угасла.
