Оригинал материала находится по адресу:
www.riku.ru/coll/coll11.html
Игорь ПОПОВ
Соединить острова . Литература изгнанья в сегодняшней России
В мае 1989 года мне довелось встретиться с Зинаидой Алексеевной Шаховской, личностью легендарной.
Представительница первой волны русской эмиграции, она дружила с Буниным, Набоковым, Цветаевой, Ремизовым, Ходасевичем, Замятиным. Ей принадлежит первая русская книга о Набокове (“В поисках Набокова”, Париж, 1979) и многие другие книги, среди которых и проза, и стихи, и публицистика, и воспоминания. Она же – участник Сопротивления и офицер Почетного легиона… И многолетний главный редактор “Русской мысли”, крупнейшего периодического издания русского зарубежья.
После революции ближайшие родственники Шаховских были расстреляны без суда и следствия. Их имение Матово, под Тулой, – разграблено. Отец Зинаиды Алексеевны – князь, помещик – замерз на улице. Тем не менее сама она через всю жизнь пронесла верность России: “О, Русь, я связана с тобой…”
В том году Зинаиде Алексеевне исполнилось восемьдесят три года.
Звоню в дверь на улице Фарадея, неподалеку от Триумфальной арки – понятно, в Париже.
– Здравствуйте, княгиня.
– Ну вот, как из Москвы, так “княгиня” да “княгиня”… Я княжна, а не княгиня. Князем был мой отец…
Улыбается. Глаза живые, веселые, всепонимающие. Не дав слова для извинений, приветливым жестом приглашает в гостиную: – Прошу!..
Стол накрыт к чаю, на русский манер. Еще усаживаемся, а хозяйка, слово за слово, заводит необыкновенный свой рассказ.
– Да, мы рюриковичи, наш род идет от князя Владимира, того самого, “Красное Солнышко”… Конечно, знаю всю нашу родословную. Я – из тридцать первого поколения… Мое имя? Мне дали его в честь прабабушки Зинаиды Карловны Росси – дочери знаменитого архитектора… Красива была необыкновенно, даже в старости…
За короткими фразами – эпохи, поколения, судьба.
Зинаида Алексеевна показывает фотографии, письма, книги своих друзей – всё в безупречном порядке. Непривычно лишь слышать, как просто, буднично и ласково одновременно звучат в ее рассказе хрестоматийные имена:
– А Бунин… А Зайцев… А Набоков… Нет-нет, ничего не пишите, все равно что-нибудь перепутаете… Просто поговорим. Между прочим, за гласность я уже больше семидесяти лет… Я свидетельница своего времени, правдивая свидетельница. Я видела, как русская культура распалась на острова. Не просто часть писателей уехала за границу, а откололись островки культуры – со всеми ее институтами – школой, театром, газетами, издательствами, церковью, наконец… Единая культура была разорвана на части. Я вот и пытаюсь собрать эти острова. Надеюсь, пришло время их воссоединения. Как вы полагаете, пришло?..
Эти слова умудренной “свидетельницы своего времени” неизменно встают в памяти, когда заходит речь о культуре и сердцевине ее – литературе русского зарубежья.
А с нашей стороны – когда началось это воссоединение? Когда, по слову княжны, “пришло его время”?.. Ведь отдельные публикации – и в периодике, и книжные – случались и прежде. И встречи разные бывали…
Полагаем, веха отсчета – год 1985-й.
Очарованные улыбкой М.С. Горбачева, опьяненные “ветром перемен”, “гласностью”, мы, разумеется, с радостью увидели на прилавках книжных магазинов тёмно-синий томик “Избранных рассказов” Аркадия Аверченко, изданных “Советской Россией” в том памятном 1985-м.
Отнеслись к этому как к небольшой удаче, покупке одного из бесчисленных “дефицитов” той поры. Цена – по нынешним временам – была смехотворная – 1 р. 80 коп. Каюсь – никакой “первой ласточки” в том издании я не увидел и не почувствовал.
На следующий год с юга, из Воронежа, еще один знак весны – книга в светлом переплете с голубым рисунком уездного города – Евгений Замятин. “Повести. Рассказы”. И в том же 1986-м последний, 52-й номер еженедельника “Литературная Россия” публикует подборку произведений Замятина – три его сказки…
1987-й ошеломил присуждением Нобелевской премии по литературе поэту-великомученику Иосифу Бродскому. В том же году “Новый мир” отважился опубликовать в 12-й книжке подборку его стихотворений, а в Центральном Доме литераторов прошел вечер, посвященный поэту. Тогда-то и появилось ощущение, даже уверенность, что плотина вот-вот рухнет, что прекратится, наконец, насильственное духовное оскопление советских людей.
В 1988 году вышел Замятин московский – в издательстве “Книга”, в великолепной серии “Из литературного наследия”. Был здесь и многострадальный роман “Мы” – первая книжная публикация этого произведения в нашей стране. Из-за дикой травли, вызванной публикацией этого романа за рубежом, из-за полного запрета печататься у себя на родине Замятин и вынужден был в 1931 году уехать за границу.
В том же 1988 году в “Художественной литературе” вышло “Избранное” Владимира Набокова – вообще первая книга этого писателя в нашей стране. А в далеком Кишиневе издали “Неуемный бубен” – сборник произведений Алексея Ремизова. 100-тысячного тиража этой книги в малиновом переплете хватило и на московские магазины…
1989-й развеял все сомнения: четыре новых сборника Аверченко (в разных издательствах), двухтомник Марка Алданова, две книги Бориса Зайцева, две – Ремизова, три – Замятина, пять книг – Набокова, включая “Лолиту”, в “Известиях”, 100-тысячным тиражом. А еще книги Георгия Иванова, Дмитрия Мережковского, Ирины Одоевцевой, Михаила Осоргина, Тэффи, Ходасевича, Ивана Шмелева… Здесь же книги эмигрантов недавних, третьей волны – “Верный Руслан” Георгия Владимова, “Хочу быть честным” Владимира Войновича, сборник Александра Галича. А сколько было публикаций в периодике!..
Читали жадно, взахлеб, все подряд. Десятилетиями наша пропаганда долбила, что литературы этой не существует, что она ничтожна, не заслуживает нашего внимания. Эмигрантские издания, если и поступали в страну, оказывались в библиотечных тюрьмах, в так называемых “спецхранах”. Доступно было лишь мнение критиков. Откройте тома нашей Краткой Литературной Энциклопедии. Сколько глумливых, неправедных слов сказано об этих писателях! Ремизов – “петербургский декадент”; творчество Замятина – “враждебное”, “злобное”, вызывающее “возмущение советской общественности”; за границей он, естественно, “не опубликовал ничего значительного”. Шмелев – создатель “тенденциозных рассказов-памфлетов, полных неприкрытой ненависти к революции”. Для Зайцева – “характерно мистическое восприятие жизни, внеклассовый христианский гуманизм”. Книги Набокова “отмечены чертами литературного снобизма”. У Осоргина – “тенденциозное изображение первых послереволюционных лет”. Лирический герой Георгия Иванова – “весь в прошлом, он растерян и ищет утешения в религии”. Словом, “враги”,”снобы”, “клеветники”, “реакционеры”, “мистики”. Октября 1917-го, разумеется, “не поняли”, а потому, мол, и “не приняли”… Среди “непонятливых” – Бунин, Цветаева, Ремизов, Замятин, Алданов, Гиппиус, Шмелев, Тэффи… К тому же, если верить авторам статей, ничего значительного литература эмиграции не создала. А Гайто Газданов вообще не упомянут, ни единым словом, как и Роман Гуль, и Иван Елагин, и Борис Поплавский, и Владимир Вейдле, и Ариадна Тыркова, и Зинаида Шаховская, и многие-многие другие, будто их и не было совсем… И вот произведения “врагов” и “снобов”, несуществующих вроде бы писателей-призраков, а рядом сними – философов, историков, ученых – появились в журналах, книгах, а затем и собраниях сочинений. Приоткрылась целая Атлантида – неведомый доселе континент…
Но даже в этом пиршестве открытий утесом возвышается год 1990-й – особенный год.
В сумятице тогдашнего жития, по-видимому, неотмеченным осталось одно весьма знаменательное явление: 1991-му году – году падения коммунистического режима – предшествовал “год Солженицына”. Газеты ловили тогда каждое слово изгнанника; журналы соперничали за право печатать главы его произведений; одна за другой выходили книги, за чтение которых еще несколько лет назад можно было получить срок; сразу несколькими изданиями печатался ошельмованный, “всенародно осужденный” и почти никому неведомый “Архипелаг ГУЛАГ”; и действительно вся страна вместе с М.С. Горбачевым обсуждала доступное теперь каждому солженицынское эссе “Как нам обустроить Россию”.
К середине 90-х первое утоление голода прошло. Было удовлетворено любопытство, связанное с непосредственным знакомством с запретными ранее текстами. Подспудно начинался другой, глубинный, более существенный процесс – во времни неограниченный – процесс духовного освоения “возвращенной литературы”. Для серьезных, талантливых, ищущих художников эта литература стала критерием требовательности к себе, примером неустанной работы над словом, над культурой речи, образцом самовоспитания словом.
Литература социалистического реализма, акцентируя внимание на идейной сути явления, приглушила,свела на нет первооснову творчества – поэзию самого слова, язык произведения. Ремизов, Зайцев, Шмелев, Бунин, Замятин возвращают нам полузабытую мелодию русской речи, сам лад вдохновенного художественного творчества. Оркестровка обычной ремизовской фразы – “Ночь легко и колыбельно зыблила, как журь источника во дворике у статуи Мадонны…” – завораживает, чарует, пьянит. Именно Ремизов сформулировал свое авторское кредо: ” Найти закон слова – меру слова – вес слова… Найти золото – золото-слово… Из разноцветных найти самоцветное и путеводное слово…” Марина Цветаева считала Ремизова “живой сокровищницей русской души и речи”, а также полагала, что “для сохранения России – в вечном ее смысле” – Ремизовым-писателем сделано “более, чем всеми политиками вместе”. Вот вам и “петербургский декадент”!..
Критикой не однажды отмечалось не реализованное пока нашей сегодняшней литературой стремление к синтезу мысли, чувства, художественного слова, высочайших нравственных принципов. Примеры обретения такого синтеза можно найти опять-таки в “возвращенной литературе”. В этом причина неослабевающего интереса к ней и, пожалуй, главный источник ее мощного и неизбывного влияния на сегодняшний литературный процесс. Этим объясняется и нынешняя острая потребность в глубоких, фундаментальных работах, посвященных литературе эмиграции. Такие работы появляются – в основном, об отдельных авторах. Необходимы же сейчас труды обобщающие, возможно, коллективные.
И симптоматично, что основной тенденцией последнего времени стало создание учреждений по комплексному исследованию проблем российской эмиграции. Очевидно – это самое перспективное направление. Зинаида Алексеевна Шаховская говорила об этом на заре нашего интереса к русскому зарубежью.
Среди подобных учреждений своей открытостью и плодотворностью выделяется Библиотека-фонд “Русское Зарубежье” на Таганке.
Здесь интенсивно – со всего мира! – собираются материалы эмиграции. Хранятся они в прекрасных условиях. Для их обработки создан научно-исследовательский отдел, который логично дополняется Издательством фонда. В холле фонда стоят витрины с его изданиями – одно интереснее другого. Среди новинок – объемистый том со знакомым портретом на обложке: Зинаида Шаховская. “Таков мой век”. Мемуары… “Я собираюсь рассказать историю одной жизни, вплетенную в большую Историю…” Она рассказала эту историю – правдиво, живо, с тысячами подробностей, по-писательски блестяще, по-журналистски остро. Книга дополнена уникальными фотографиями из семейного архива Шаховских – есть среди них и репродукция портрета действительно обворожительной Зинаиды Карловны Росси… Рядом – большой двухэтажный книжный магазин – издания по всему спектру проблем эмиграции.
Возможно, самое ценное в работе фонда то, что его материалы доступны любому посетителю – здесь открыты читальные залы, работает библиотека с абонементом, действует киноклуб и театр-студия “Слово”. И постоянно проходят выставки, презентации книг, концерты, вечера. Есть даже гостиница для приезжих…
Директор фонда – Виктор Александрович Москвин – подводит к окну своего кабинета. Вид – на просторный внутренний двор фонда:
– Скоро мы тут такое построим!.. Нет, деревья не тронем, ни одного. Еще и добавим…
Но и сейчас это уютный и приветливый Дом, место, где соединяются острова.