Анна Ахматова
Из воспоминаний о Мандельштаме (Листки из дневника)
(1958-1964)
(Анна Ахматова, “Я – голос ваш…”, Москва, изд. «Книжная палата», 1989)
… Я познакомилась с О. Мандельштамом на “Башне” Вячеслава Иванова весной 1911 года. Тогда он был худощавым мальчиком с ландышем в петлице, с высоко закинутой головой, с ресницами в полщеки.
Приезжал Осип Эмильевич и в Царское. Когда он влюблялся, что происходило довольно часто, я несколько раз была его конфиденткой. Первой на моей памяти была Анна Михайловна Зельманова-Чудовская, красавица-художница. Она написала его портрет в профиль на синем фоне с закинутой головой. Анне Михайловне он стихов не писал, на что сам горько жаловался. Второй была Цветаева, к которой обращены крымские и московские стихи, третья – Саломея Андроникова, которую Мандельштам обессмертил в книге «Tristia» («Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне…»). Я помню эту великолепную спальню Саломеи на Васильевском острове.
В Варшаву Осип Эмильевич Мандельштам действительно ездил, и его там поразило гетто (это помнит и М. А. Зенкевич), но о попытке самоубийства его, о которой сообщает Георгий Иванов, даже Надя не слыхивала, как и о дочке Липочке, которую она якобы родила.
В начале революции (1920), в то время, когда я жила в полном уединении и даже с ним не встречалась, он был одно время влюблен в актрису Александрийского театра Ольгу Арбенину, ставшую женой Ю. Юркуна, и писал ей стихи («За то, что я руки твои не сумел удержать…»). Замечательные стихи обращены к Ольге Ваксель и к ее тени «в холодной стокгольмской могиле…».
Всех этих дореволюционных дам (боюсь, что между прочим и меня) он через много лет назвал «нежными европеянками»:
И от красавиц тогдашних,
От тех европеянок нежных
Сколько я принял смущенья,
Надсады и горя…
В 1933-1934 гг. Осип Эмильевич был бурно, коротко и безответно влюблен в Марию Сергеевну Петровых. Ей посвящено или, вернее, к ней обращено стихотворение «Турчанка» (заглавие мое.- А. А.), лучшее, на мой вкус, любовное стихотворение 20-го века («Мастерица виноватых взоров…»). Мария Сергеевна говорит, что было еще одно совершенно волшебное стихотворение о белом цвете. Рукопись, по-видимому, пропала. Несколько строк Мария Сергеевна знает на память.
Надеюсь, можно не напоминать, что этот «донжуанский список» не означает перечня женщин, с которыми Мандельштам был близок.
Летом 1924 года Осип Эмильевич привел ко мне (Фонтанка, 2) свою молодую жену. Надюша была то, что французы называют laide mais charmante. С этого дня началась моя с нею дружба, и продолжается она по сей день.
Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно. Когда ей резали аппендикс в Киеве, он не уходил из больницы и все время жил в каморке у больничного швейцара. Он не отпускал Надю от себя ни на шаг, не позволял ей работать, бешено ревновал, просил ее советов о каждом слове в стихах. Вообще, я ничего подобного в своей жизни не видела. Сохранившиеся письма Мандельштама к жене полностью подтверждают это мое впечатление.
В 1925 году я жила с Мандельштамами в одном коридоре в пансионе Зайцева в Царском Селе. И Надя, и я были тяжело больны, лежали, мерили температуру, которая была неизменно повышенной, и, кажется, так и не гуляли ни разу в парке, который был рядом. Осип Эмильевич каждый день уезжал в Ленинград, пытаясь наладить работу, получить за что-то деньги. Там он прочел мне совершенно по секрету стихи к О. Ваксель, которые я запомнила и также по секрету записала («Хочешь, валенки сниму…»).
Все, что пишет о Мандельштаме в своих бульварных мемуарах «Петербургские зимы» Георгий Иванов, который уехал из России в самом начале двадцатых годов и зрелого Мандельштама вовсе не знал,- мелко, пусто и несущественно. Сочинение таких мемуаров дело немудреное. Не надо ни памяти, ни внимания, ни любви, ни чувства эпохи. Все годится и все приемлется с благодарностью невзыскательными потребителями. Хуже, конечно, что это иногда попадает в серьезные литературоведческие труды. Вот что сделал Леонид Шацкий (Страховский) с Мандельштамом: у автора под рукой две-три книги достаточно «пикантных» мемуаров («Петербургские зимы» Г. Иванова, «Полутораглазый стрелец» Бенедикта Лившица, «Портреты русских поэтов» Эренбурга, 1922). Эти книги использованы полностью…
В начале 1939 года я получила короткое письмо от московской приятельницы (Э. Г. Герштейн): «У подружки Лены (Осмеркиной) родилась девочка, а подружка Надюша овдовела»,- писала она.
В приведенном мною отрывке из воспоминаний Анны Ахматовой есть несколько существенных моментов, которые можно выделить.
Анна Андреевна сама называет имена Муз Осипа Мандельштама, среди них и Ольгу Ваксель. Здесь поэт в ней побеждает женщину, потому что рядом с именами она с удовольствием упоминает и стихи, посвященные Музам. Невольно она опять окунается в свою юность, в свое прошлое.
А вот фраза «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно» – это, как мне кажется, уже дань «памятнику», тому образу, который много лет создавала Надежда Яковлевна.
С Георгием Ивановым у Ахматовой свои счеты – она и Николай Гумилев – герои «Петербургских зим», а это обижало в момент выхода книги и, само собой, входило в противоречие с теми образами Гумилева и Ахматовой, над которыми уже всю жизнь работала Анна Андреевна.
И еще. Ахматова называет «пикантными» мемуары Бенедикта Лившица и достаточно недружелюбно упоминает имя «московской приятельницы» Эммы Герштейн.
Эмма Герштейн сама является автором воспоминаний, выражая как раз альтернативную точку зрения на прошлое. Жену Б. Лившица, Е.К. Лившиц, с благодарностью упоминает в своем исследовании («Ольга Ваксель – адресат четырех стихотворений Осипа Мандельштама») сын О. Ваксель – А.А. Смольевский.
«В этом полной ее (Н. Мандельштам – Paloma) противоположностью была Е.К. Лившиц, до конца своих дней сохранившая доброжелательность к людям и трезвость критических оценок, хотя и ее судьба сложилась не менее трагично».
