“Ветер в городе”. Стихи Ирины Ратушинской.

“Ветер в городе”. Стихи Ирины Ратушинской.

ВОДОПОЙ

Четыре ветра,
Двенадцать месяцев,
Сорок тысяч братьев,
А сестер уж нет.
Седлай до света.
Твой путь не вместится
Ни в чье объятье,
Ни в чей завет.
-Кто ты? Ау!
Чей рог поутру?
-Не тебя зову,
Я ищу сестру.
Четыре века,
Двенадцать месяцев,
Сорок семь заутрень,
А сестер все нет.
Лишь по всем рекам –
Плывут и светятся
Розмарин, и рута,
И первоцвет.
-Напои коня,
Брат ничей.
Тут, в зеленях –
Ледяной ручей.
Четыре лика –
Там, в глубине.
Цветет повилика
На самом дне.
Обовьет копыта –
Струям вспять:
Горе позабытое
Зацеловать!
-Четыре света,
Двенадцать теменей,
Сто царств и три волости –
Я коня губил.
Но нет ответа,
Не стало времени,
Не слышно голоса,
Только там, вглуби –
Розмарин и мята
Цветут, цветут.
Названого брата
Зовут, зовут.
-Четыре ветра,
Двенадцать месяцев,
Сорок тысяч братьев –
И никто не спас.
Драконы и вепри
Под копьем бесятся,
Но ее заклятье –
На обоих нас:
На коне и мне.
-Так спеши, пора!
Свидимся на дне.
Я – ничья сестра.

—————————————–

Пропел петух,
Но ангел не трубил.
И мы живем на этом островке
Крутого времени.
Немного сохнут губы.
И дети бегают,
Которым всеми снами
Не утолить желания летать.
Какая сила
Их влечет к обрыву?

————————

Полунощный взвар
Синевы – травы –
Буйной крови.
Спят сыны,
Как на гербе львы:
Профиль в профиль.
А на нас – года
Налегли плащом:
Лапы в горло.
А к ногам – вода,
Поиграть лучом,
Светом горним.
Ей подай – звезду,
Да еще – звезду –
До Петрова дня!
Переклик:
-Я жду!
-Я сейчас приду,
Подожди меня!
Я приду – дожив,
Чтоб до дна – дожечь,
В голубой нажим –
Всей твердыней плеч!
Я уже в пути:
Загадай полет!
Господи, прости…
Не меня ль зовет?

————————————

АНГЛИЯ

В этой стране хорошо стареть,
В этой стране хорошо расти.
Первая треть, последняя треть.
Время собаку себе завести:
Песьего мальчика – глаз из шерсти
Не разгрести.

В этой стране – ходить по траве,
Вдумчиво разжигать камин,
Считать корабли в ночной синеве.
У них и флаг – синева, кармин,
Но все-таки белое во главе:
На каждом их льве.

Странно, как здесь уважают львов.
Это эстетика всех ворот,
Стен, и оград, и старых домов –
С римских времен, с южных широт.
Странный народ.

Юным положено уезжать.
В Австралию или еще куда.
В этом сходятся плебс и знать:
Выросли – стало быть, из гнезда.
Плачут ли мамы?
Нет.

———————————-

Добрый зверь,
Который со мной в ладу,
Тот, которого я у двери жду,
Кого можно ловить за штанины,
Тот, нелепо ходящий, длинный,
У кого в задних лапах приятно спать
На ленивом и мягком звере “кровать”,
Кто с утра наливает мне белого зверя
Под названием “молоко”, –
Говорят, теперь далеко.
Врут.
Не верю.
Он сейчас придет. Я сижу в окне.
Добрый, теплый зверь, он придет ко мне.
Не заметив тех – как насквозь пройти,
Странных запахов нанеся в шерсти,
Он ко мне придет.
Я к нему скакну:
Зря ль я службу нес твоему окну?
Зря ли ждал, никому не веря,
У твоей, у холодной двери?
Мою песенку, как натек свечной,
Не спугни тогда, мой живой ручной!

——————————————-

ЭМИГРАНТКЕ

Дома тебе – на вершине холма,
Спелых каштанов из старого парка,
Добрых окошек – утешить неярко
Зябкого зверя по кличке зима.

Храбрый зайчонок, пустившийся в путь,
Гордая птаха в заломленной шляпе!
Все хорошо – и не страшно ничуть…
Так и напишем маме и папе.

Дома тебе: чтобы легких шагов
Звук узнавал по вечерним кварталам.
И – чтобы этого все-таки мало –
Сказочных туфелек, синих снегов.

——————————————————

Ты пошто яришься, волчий глаз?
Ты затем ли будишь, волчий свист?
С трех китов к чему ты сорвалась –
Хоть вели казнить, да отзовись,
Осударыня-планета-мать!
Лишь сурепкой шевельнет в ответ:
-Вам ли, несмышленышам, пытать?
Лишь во мне вам, чада, сраму нет.

—————————————————

ЮЖНЫЙ ВЕТЕР

Долго ль, коротко здесь пробуду ли –
Нарисуй мне белого пуделя
Вот на этой,
Нещадно битой мячом стене,
Уцелевшей не то в ремонте, не то в войне.

И – да мир вашим стенам и кровлям,
Когда уйду,
И – да будет ваш город с водой и небом в ладу,
Чтобы ваша летопись –
Вся из целых листов,
Чтоб века струились меж кружевных мостов,

Чтоб ограды травой и мхом покрывал туман,
Чтоб цыганки отчаянно врали про ваш талан –
А сбывалось бы.
И чтоб синицы в садах,
Шпили – в тучах, и лебеди – на прудах,
Чтоб сквозь семь побелок наш пудель вилял хвостом.
Ну, а что тебе?
Расти. Я скажу потом.

——————————————-

Пес мой,
Пес, которого нет!
Больше некому – залижи мне боль.
На нещаднейшей изо всех планет
Мне не страшно, пока с тобой.
Нам на шею камень – да в белый свет,
Где лишь ты – защита, лохматый мой.
Надо жить: не сказано, сколько лет.
Но потом обещано, что домой.
И туда нас впустят –
С тобой вдвоем,
Шкурой спасший меня от обид и бед.
Потому что там – настоящий дом,
Ты там – будешь,
Пес, которого нет!

———————————————-

Блажен, кто не знает названья звезды,
Что ниже луны и хохочет, и пляшет,
Бесстыдно, как россыпь дешевых стекляшек,
Обманно, как шаг от судьбы до беды.

Блажен, кто не мучит начало пути
Под черные с белым дрожащие стрелки.
Бессмертные бездны играют в горелки,
И юным метелям концов не найти.

Блажен, кто смеется,
И имя свое
Горам прокричит, низвергая лавины,
И вспомнит земных виноградников вина,
Покуда плеча не коснулось копье.

А если коснется – не сметь обернуться,
На голос – очнуться, в полете – проснуться,
И глаз не поднять, и ни имени молвить –
Но встать, задохнувшись, и вечность исполнить,
Оглохнув от боли: падение в рост.

Блажен, кто не знает значения звезд.

—————————————————

О ветер дороги, веселый и волчий!
Сквозняк по хребту от знакомого зова.
Но жаркою властью сокрытого слова
Крещу уходящего снова и снова:
-С тобой ничего не случится плохого.
Вдогонку. Вослед. Обязательно молча.

Меня провожали, и я провожаю:
-Счастливой дороги.
-Ну сядем. Пора.
А маятник косит свои урожаи.
Мы наспех молчим, а потом уж рубаха
Становится мертвой и твердой от страха –
Не сразу. Не ночью. В четыре утра.

Но страхи оставшихся – морок и ложь.
Терпи, не скажи, проскрипи до рассвета.
Не смей нарушать молчаливое вето,
И ангелов лишней мольбой не тревожь.

А если под горло – беззвучно шепчи
Про крылья, и щит, и про ужас в ночи.
Он стольких сберег, этот старый псалом:
Про ужас в ночи
И про стрелы, что днем.

—————————————————

Но однажды, однажды –
Закончится вся моя стирка,
И Господь меня спросит:
-Хорошо ли стирала, раба?
О мой ангел Ирина,
Встряхни оскудевшей котомкой:
Сколько миль голубых
На истлевших прищепках висит?

———————————————

ВЕТЕР В ГОРОДЕ

Меж рассветом и восходом,
Меж полетом и походом –
В акварельный
Шершавый час –
Ветки робко копошатся,
Флюгера дохнуть боятся:
Кто там смотрит
На нас?

Кто там землю развернул –
Городом под кромку света?
Гаснут звезды и планеты,
Кто там смотрит –
На одну?

День был жаден – что ж, мы жили:
Прачки пели, швейки шили,
Лошадей гнали
Кучера.
Свечерело – вина пили,
Дамы вдумчиво грешили:
Вполприщура
Веера.

Кто заснул, кто не заснул –
Фонари потели светом,
Фитили шептались с ветром:
-Месяц, месяц…
-На блесну.

А потом наступил
Четвертый час –
Самый страшный,
Знающий все о нас.
И младенцы плакали,
Матери их кормили.
И тюремщики плакали:
Их ни за что корили.
И часы на башнях
Захлебнулись на третьем “бом”:
Поделом умирающим
И рождающим – поделом.

Отошла ночная стража,
Отмолили спящих граждан
В отдаленном
Монастыре.
Спят убийцы и старушки,
Спят усталые игрушки,
Спят гравюры
Доре.

Вот и птичий час плеснул
Вхолостую по карнизам.
Чей-то голос:
-Эй вы, снизу!
Только город мой уснул.
Неповинный в рыжих крышах,
Драных кошках, гриппах, грыжах,
Грешный в том – не помню в чем,
В кружевах седьмого пота,
В башнях дедовской работы,
Искушенный,
Что почем.

Застекленный от тревог,
Пиво пивший, брашна евший,
Трижды начисто сгоревший –
Он себя не превозмог.

Вот и спит,
А уже пора.
Транспоранты и прапора –
В тряпки выхлестаны,
И фитили
Просят гибели: утоли!
Кто там смотрит:
Стоит ли утру быть?
Литься ль облаку,
Чтобы птицам пить?
Пусто глазу в кровлях –
Сто снов окрест,
И никто не крестится
На уцелевший крест.

Только мокрой мостовою,
Только кровлей листовою –
Ангел ветра
Да ангел зари.
Да в засаленной одежке
Наш фонарщик тушит плошки
И последние
Фонари.

—————————————

Открываю старую книгу
И читаю никому не нужные вещи.
Никому, кроме, может быть, ненормальных,
У кого болит то, чего нет,
Справедливо называемых психами.
Это в нашем веке было такое ругательство.
В очередях.
Открываю, а они уже теснятся:
Все невидимые глазу тени,
Что ведут бессонницу в поводу. А бессонница
Хочет пить.
Эти знают, эти напоят.
Завлекут, затанцуют, заморочат.
Чур вас, чур, конокрады!
У меня артерии – сонные. Не по адресу, господа.
Вот чайник: электрический, сам выключается.
Вот столик: кофейный, и для журналов.
Радиатор исходит теплом.
Закройте книгу, сквозняк
С этого разворота, где волосок завитком –
Неизвестно чьим.
Может, просто читала и обронила –
Какая-то она,
Семьдесят лет назад.
Или боялась обыска, проверяла.
Знаменитая проверка на волосок:
Если выпал, заложенный –
Значит, книги трясли.
Кто же она была,
С завитком, еще не седым?
Я знаю, была одна:
За ее спиной переглядывались,
Но царственно, смехотворно, неукоснительно –
Она проверяла на волосок
Все свое состояние в странных буквах нашего века:
Ежедневно,
Как чистить зубы.
А потом шла стоять в свою очередь.
Впрочем, волосы ее не вились.
Стало быть, это другая
Обронила
Случайно.

———————————————–

Баба Катя вышла с кошелкой, с утра пораньше,
До отвоза мусора,
Чтоб соседей не стыдно.
А усатый, что в телевизоре, гад-обманщик,
Перевел часы, и теперь ничего не видно.
Ежится баба Катя, в смурных потемках
Разгребает палочкой –
Где бутылки, а где объедки.
В самогонном кайфу небритые спят потомки.
В виртуальных пространствах
Бдят внучки-малолетки.
А счастливая баба Катя нашла картонку:
Если встать на нее, то валенки не промокают.
А над нею месяц всея Руси:
Тонкий-звонкий.
Задержали, видать, зарплату, и припухает.
Роется баба Катя.
Штаны с начесом
Поистерлись: за минус с ветром уже не держат.
Не хватало свалиться, всем на смех, в помойку носом!
Помоги,
Святой Николай, новомученик-самодержец!
А нечистый как раз над городом свесил морду.
Увидала Катя:
Батюшки, ну и харя!
Рожки выставил, и не только.
Раздулся гордо,
Да корячит пальцы, как Ахмет на базаре.
Ахнула баба Катя, и ну креститься.
А потом дерзнула. Старушечью лапку в жилах
Замахнула вверх:
Крестом тебя, вражья птица!
Не таких видали,
Сгинь, нечистая сила!
И завыл, и сгинул. Зеленый рассвет, и зябко.
А добыча богатая – шесть бутылок и кеды.
И пошла Катерина довольная:
Хоть и бабка,
А заступник и ей послал,
Чем праздновать День Победы.

—————————————————–

Сказки ходят на кошачьих лапах,
И от них смородиновый запах,
И они по ночам воруют:
Мальчиков,
если плохо лежат,
Девочек,
если плохо лежат,
Даже маленьких медвежат.
Озоруют, ох, озоруют!

А украденному – лес-малина,
Мост Калинов, а за ним долина,
И чего боишься, то будет.
Бабушка
таращится: съесть,
Дерево
цепляется: съесть,
В темноте волчьих глаз не счесть,
И никто-никто не разбудит!

Бойся всласть, а хочешь – полетели
Поскакать на облачной постели,
Звезды щекотать за усами:
Звон червонный,
жаркая медь!
Обожжешься –
чур, не реветь:
Там по небу ходит медведь,
Ждет потехи с гончими псами.

А оттуда – все, как на ладони:
Замки, и дороги, и погони.
Вот русалки машут, смеются.
Эй вы там,
за медной горой!
Кто герой –
выходи на бой!
Чур, кто струсит – тому домой
Навсегда-навсегда вернуться!

И потом реви под одеялом,
Вспоминай, как было – и не стало,
Только запах, как после грома.
Эй вы,
звезды и голоса!
Вот я
жмурю-жмурю глаза:
Украдите меня назад!
Все равно убегу из дома!

——————————————

Тот ветер, как и смерть, приходит сверху.
Он городам ломает башни и гробницы.
Он смахивает крошки самолетов
С разодранных небесных скатертей.
И вожаки кричат последнюю поверку,
И отвечают им измученные птицы,
Теряя одержимость перелета,
Уже с паденьем
В сломанном хребте.

Зачем нам знать, что этот ветер будет?
Ведь мы не лезем с микрофонами к пророкам,
Зато достигли мудрых философий
И пластиковых банковских счетов.
И вожаки людей успешно вышли в люди,
И суррогаты апельсинового сока,
И чашки обезвреженного кофе
Нас ждут в любом
Из аэропортов.

Неважно, где. А важно, что под крышей.
Еще желателен хороший курс валюты.
В любое место выдаются визы,
В любом отеле мягкая кровать.
И если птицы закричат, мы не услышим.
Лишь иногда бывает зябко почему-то.
И мы тогда включаем телевизор
И смотрим жутик,
Чтоб спокойней спать.

———————————————-

Мне было очень трудно на душе,
И я искала знака, не решаясь
По Имени позвать и попросить:
Мол, дай мне знак. Под горло подошло.
А только лишь – без всяких прав – искала.
И он не милостив – тот знак, что я нашла
На Бородинском поле:
Сердце встало
Ленивой лошадью. Потом опять пошло,
Но неуверенно: как воду мы искали.
Но та вода нам – не на то, чтоб пить.
На страшное. На вечное.
На службу –
Не легче той, в лосинах и колетах,
Парадных, праздничных,
Чтобы виднее кровь.
На той крови нам проросли колосья.
И на высоком месте – сорняки,
Вполне созревшие, и мечущие семя,
Пушистые, лиловые.
И глаз
Зовущие: чего еще искать?
А там, пониже, трудными рядами –
Колосья ржи, чуть вышедшие в стрелку.
Так гибко от случайного дождя
Зависящие: жить или не жить.
Я помню: будто воду мы искали –
Те, кто пришли сюда, и те колосья.
Но не было воды. Нас пили слепни.
Решало солнце круг – без квадратуры,
В которую нам только и вписаться.
Мы не умеем вписываться в круг.
И вот мне знак:
Незрелые колосья
Спасительницы-ржи, и сорняки –
Во всей красе. Напополам. Без мести.
И окрик ангелам – евангельский:
Не сметь
Их разделять! Еще не время жатвы.
Что ж, ищешь знак – рискуешь и найти.

—————————————————-

Там, далёко-далёко,
на синем от гроз берегу,
Слышны топот, и пенье, и визги, и жаркие споры.
Что я знаю о детстве, которое я берегу?
Вот и лето, и мячик летает,
и школа нескоро.

Непонятное слово написано в лифте,
и стыдно спросить,
Но звучат водяные ступени Нескучного сада
И неведома взрослым трава под названием «сныть»,
А в земле мертвецы,
и еще там закопаны клады.

Но отцовской руки
так уверен весёлый посыл,
Что не страшно идти, и не рано, а в самую пору.
Вот они и уходят – счастливые, полные сил.
Вот и осень, и воздух пустеет,
а вечность нескоро.

—————————————————————

ПЕСНЯ БОЙЦОВ СВЯТОСЛАВА

А ну-ка, девочки,
Скидайте льны!
Идущий в бой
Пускай найдет подругу.
Чтоб знали все:
Испробуют сыны
Хазарский череп, пущенный по кругу.
Ваш праздник, отроки:
Они идут на ны!

Мы встретим их,
Когда роса спадёт,
Где наши травы
И могилы наши.
Пускай праматерь
Наливает мёд
В хазарский череп – круговую чашу.
Отцы, ваш праздник:
Да продлится род!

Они идут,
Их бог не утолён,
И отказать
Они ему не вправе.
Так постигай
Чужой земли закон,
Хазарский череп в золотой оправе!
Ваш праздник, женщины:
Вам есть, где сеять лён!

—————————————-

Мы, как дети в лесу,
Заблудились во времени грубом
И как храбрые дети
Поверили слову «всегда».
Что нам пряничных домиков
Кремово-белые трубы,
Если с грозных высот
Вифлеемская льется звезда:
Так доверчиво,
Будто – ни зверя, ни змея,
Так счастливо,
Как будто не страшно ничуть,
Так предерзостно,
Будто вдохнем – и посмеем
Хоть упрямством, хоть радостью
Сердце туда доплеснуть.
Из кургузых одежек,
Что нам покупали на вырост,
Из ревнивых кустов,
Что держали роднее забот,
Из подножек корней,
Сквозь попреки, и жалость, и сырость,
Не считая порезов –
Осмелиться в бег и в полет.
Только помня,
Что кто остается – тому тяжелее,
Только зная,
Что кто обернется – накличет беду.
Невесомым лучом
Ни пройти, ни прожить не умея –
Мы, оборвыши мира,
Бредем.
И растем на ходу.

————————————————-

Как выдает боязнь пространства
Желание вписаться в круг,
Как самозванное дворянство
Изобличает форма рук,
Как светят контуры погостов
Из-под разметки площадей,
Как бродят, царственно и просто,
Лакуны бывших лошадей
По преданным бесплодью землям –
Так, слепком каждому листу
И каждой птице на кусту –
Хранит природа пустоту,
Подмен надменно не приемля.

———————————————

ПЕРЕДЫШКА

Вот,
У меня больше нет ничего.
Что от Господа –
Отнято, и молчанье.
И ни ворона,
И ни индекса над головой.
И над телом – уже не моим –
Сыны откричали.
Вот,
Безо всего нечему и болеть.
Что положено –
Сделано, и свобода.
Даже ветер
Не ищет нерва, в котором петь,
За его отсутствием
В проданных елках года.

——————————————

ПЕСЕНКА

Как по небу птицы –
Чтоб тоска не гасла.
Через степь граница –
Чтобы мытарь спасся.
Пыльная дорога –
Чтобы ясный вечер.
А поэт – для Бога,
Если гаснут свечи.

—————————————–

Это мы – сынам своим родина:
Наши руки и наши лица.
Время воет на повороте, но
И его обкапают птицы:
Чем помпезнее, тем щедрее –
Все, от памятников до башен.
Поднимайтесь, сынки, скорее:
Бог не выдаст и бес не страшен.
И летают во сне мальчишки,
И пугаются, и смеются.
Парикмахер мудрит над стрижкой:
Русы волосы, да не вьются.
И отец им делает луки,
И с дворовой ордой знакомой
Хлеб ломают малые руки,
Как в присягу нашему дому,
Где распахнуты смех и споры,
Где иконы, книги и звери,
Где им родина – в рост и впору.
И охайте – так не поверят.

ОДИНОЧЕСТВО

И снова в одиночество, как в воду,
С веселой жутью, с дрожью по хребту.
Кто остаются – мне простят уходы.
Уже так было.
Я опять приду.

Еще горят ожоги жадной суши,
Но губы леденеют глубиной,
И тишина до боли ломит уши.
И меркнет свет,
Ненужный и земной.

Пустые цифры дома-века-года
Смываются с былого бытия.
Там правит сердцем строгая свобода.
Там лишних нет.
Там только Бог и я.

И нет дыханья, чтобы молвить слово.
А только ждешь, что, может быть, опять –
Так редко с лаской, чаще так сурово –
Но прозвучит,
Что Он хотел сказать.

И все. И не позволит задержаться.
И даст посыл: как в поле со двора.
Ты знаешь, Господи, что я хочу остаться.
Я знаю, Господи,
Что не пора.

Но в судороге жесткой, как в конверте,
Выносит ослабевшая рука,
Что вложено в нее – для тех, на тверди:
Жемчужницу,
А может, горсть песка.

Не сразу и разжать.
Но, узнавая,
Но удивляясь, что еще стоят
Все в том же времени, и ждут у края –
Протянешь руку: что там, я не знаю.
Но те, кто ждали –
Те всегда простят.

________________________________________

РЕДЬЯРДУ КИПЛИНГУ – С ЛЮБОВЬЮ

Посмотри, чужак:
Вот мои сыновья,
Вот земля – в перекате ржи.
Это ты сказал,
Но попомню – я,
Что нельзя вам любить чужих.

Что хороший чужой –
Значит мертвый чужой –
Это правда твоя и ложь.
И ты сам, чужак,
За такой чертой,
Что не спросишь и не найдешь.

Там солдатам – сон,
Покой и приют,
Но за землю спорить – живым.
И мои сыновья
У костра споют
То, что ты завещал своим.