“Трибуна”, еженедельная газета. №4, 2010 г.
С каждым годом мы все дальше от страшной Второй мировой войны, которая перекроила карты Европы, разрушила тысячи семей и перепахала миллионы судеб. Все меньше ветеранов в праздничном строю. Отходят в прошлое их подвиги, забываются имена. Так чья-то с болью пережитая реальность становится просто историей. А между тем рядом с нами еще живут люди, чьи судьбы и подвиги переплетены с великой войной, чьи голоса еще отчетливо различимы среди голосов современников. Один из них – Ион Лазаревич ДЕГЕН, чья судьба стала легендарной.
Он родился в 1925 году в городе Могилев-Подольский, на Украине. Подвиги гвардии лейтенанта Дегена, танкового аса времен Великой Отечественной, хрестоматийны.Был пехотинцем, командиром танка, командиром танкового взвода и роты. Его фамилия среди лучших танкистов Второй мировой,рядом с фамилиями других героев – Дмитрия Лавриненко и Николая Авдеева. За годы войны Деген уничтожил 16 вражеских танков и захватил один. Про таких, как он, говорят «родился в рубашке»: несколько раз машины танкиста подбивали, он был тяжело ранен – и снова рвался в бой. За воинскую доблесть он был награжден высокими боевыми наградами СССР и других стран. В перерывах между боями Деген умудрялся писать стихи.
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Это один из признанных шедевров военной поэзии Дегена. Страшные строки, от которых – мороз по коже. Биография прославленного танкиста включена в Большую советскую энциклопедию. После окончания войны многократно раненный Деген сделал блестящую медицинскую карьеру, с отличием окончил в 1951 году Черновицкий мединститут, стал доктором наук, профессором, признанным светилом в области ортопедии. Многие его научные труды стали революционными и сопровождаются словом «впервые». А в 52 года он неожиданно для всех круто изменил жизнь: уехал в Израиль. И сегодня Деген в строю – дает медицинские консультации, пишет книги и статьи, щедро делится опытом. Корреспондент «Трибуны» беседует с 84-летним поэтом-фронтовиком о перипетиях его жизни и фронтовой биографии.
– Ион Лазаревич, какие воспоминания остались у вас от детства?
– Детство мое не назвать ни радостным, ни сытым. Отец, фельдшер по профессии, умер, когда мне было 3 года. Он был бессребреником и не накопил денег даже на собственные похороны. Тогда пришлось продать его костюм. Маму, медицинскую сестру и фармацевта, долго не брали на работу. С трудом ей удалось устроиться чернорабочей на плодоовощной завод. Работала она в основном в ночные смены, и я оставался дома один. Помню эти ночи, полные страха…
– Как вы приняли решение уйти на фронт?
– Молниеносно. Только вот моя мама не готова была пожертвовать своим единственным шестнадцатилетним сыном во имя родины. Поэтому мне пришлось изобразить отправку в эвакуацию. А через несколько дней, еще в прифронтовой зоне, на небольшой станции я взглядом проводил из-за угла вокзала уходящий на восток товарный состав, на открытой платформе которого между двумя узлами с убогим скарбом сидела моя мама, возможно, уже начинавшая догадываться, что ее сын не просто отстал от поезда, а сбежал. Убедить командиров оказалось значительно легче, чем маму. Людей не хватало, а я рвался в бой. Уже в начале июля 1941 года я, необстрелянный школьник, оказался на передовой. Во время первого боя стал командиром взвода.
– Что сегодня вспоминается в первую очередь о той страшной войне?
– Никогда не забуду конец лета 1941 года. Я, шестнадцатилетний мальчишка, не мог понять, почему мы отступаем. Ведь мой взвод не отступал даже в случаях, когда оставалось меньше половины бойцов. Но если изредка в череде кровопролитных сражений приходил приказ от вышестоящих командиров, он заключался в том, что мы должны отойти на новые позиции. Однажды вечером после очередного боя от всего моего взвода, в составе роты 130-й стрелковой дивизии, осталось два человека. В ленте пулемета ни одного патрона. Сам я получил ранение в бедро над коленом. Тут мы понимаем, что попали в окружение. Сил тянуть за собой пулемет у нас не было, поэтому ничего не оставалось, как выбросить пулеметный затвор в выгребную яму, чтобы «максим» не достался врагу. За 19 дней мы, выходя из окружения, с моим другом преодолели около 200 километров. Передвигались ночами. Питались колосьями. Можете себе представить, во что превратилась за эти три недели моя раненая нога! Вечером подошли к Днепру. Выбросили в воду оружие и гранаты. Жалко было, конечно, с ними расставаться. Но ведь на том берегу, думали мы, определенно наши. Поплыли.Где-то на середине Днепра я потерял из виду друга и посчитал, что он утонул. Не знаю, сколько времени плыл. Наконец коснулся песка. Лежал на отмели, обессиленный, околевая от холода. Вдруг послышалась речь, и на фоне темного неба показались две фигуры. Хотел было их окликнуть. Но тут блеснули пряжки от ремешков к каскам.И… я заплакал. Немцы! Как могли фашисты оказаться на левом берегу Днепра, если через три дня после начала войны, как нам было известно из песен и фильмов, мы должны триумфально вступить в Берлин? Много потом было у меня страшного и тяжелого в боях, но никогда я не испытывал такого отчаяния, как в ту ночь!
– Как вам удалось выжить тогда?
– Славные и отзывчивые местные жители скрывали меня от немцев. На подводах, сами подвергаясь смертельной опасности, довезли до линии фронта и дальше в расположение наших войск, пока я не попал в полевой передвижной госпиталь. Ногу сразу же хотели ампутировать, но я сопротивлялся, как мог. И нога чудом уцелела…
– Во время войны вы писали стихи. Цикл «Из планшета гвардии лейтенанта Дегена» – классика военной поэзии. Даже Евгений Евтушенко отметил особую ее остроту, сравнив вас с «автогеном». Как вам удавалось писать, находясь в боевом аду, что побуждало вас к этому?
– Представьте: провинциальный мальчишка, безумно любящий поэзию, пошел на фронт. Я мечтал писать, как Долматовский, до этого – как Лебедев-Кумач. Знал наизусть почти всего Маяковского.Во время войны писал урывками на планшете. Да и после войны писал только на ходу. Попробовал себя в прозе. Однокурсники в институте знали мои эпиграммы. Поэма «Эмбрионада», написанная мной на четвертом курсе, стала популярной во всех медицинских институтах. Я даже получил за нее своеобразный гонорар – пятерку по акушерству и гинекологии без сдачи экзамена. А в прозе основной темой выступала война. Она ведь прошла через всю мою жизнь.
– Как вы встретили День Победы?
– В госпитале. 
Голос Левитана из радиорупора возвестил о Победе.Счастливые, мы выпили. Тосты, тосты из разных концов палаты. Помню только, что радость и восторг переполнили меня, и уснул я умиротворенный. В конце месяца меня поставили на костыли. А в начале июня произошло невероятное событие: я получил телеграмму-«молнию». За время войны мы забыли, что вообще существуют телеграммы. В лучшем случае – треугольники писем. А тут «молния». Вообще-то телеграмма была адресована не мне лично, а начальнику госпиталя. По просьбе мамы горсовет запрашивал о состоянии моего здоровья. Телеграмма не из нашего города, а из местечка напротив, за рекой. Хоть это в нескольких стах метров, но уже другая республика. Мама жива! Мне есть куда возвращаться! Я считал себя зрелым мужчиной, этаким прожженным воякой, снисходительно похлопывал по плечу сорокалетних «стариков». И вдруг оказалось, что, как ребенок, я нуждаюсь в маме.
– Как созрело решение уехать из Советского Союза?
– Я довольно долго был ортодоксальным коммунистом. Но постепенно прозревал. Несмотря на очевидные успехи в профессиональной деятельности, все-таки ощущал, что государство отторгает меня, как инородное тело. И в конце концов понял, что обязательно уеду в Землю обетованную. В 1977 году так и сделал.
– Тяжело ли вам было адаптироваться в новой стране?
– Не забудьте, что я приехал на родину предков, когда мне исполнилось пятьдесят два года. Возраст не идеальный для изучения нового языка. Кроме того, вместо того чтобы усердно изучать иврит, я накинулся на русские книги, о которых в Союзе мог только мечтать. Читал запоем! Уже через полтора года состоялась первая лекция на иврите для ортопедов. Я начал ее так: «Уважаемые коллеги, простите мой бедный иврит. Но с помощью рук, ног и других членов я изложу объявленную тему». Аудитория грохнула от хохота. Слово «член» на иврите, как я потом узнал, звучит богаче, чем на русском…
Моя жена стала работать архитектором в Иерусалимском университете. Сын, физик-теоретик, защитил диссертацию. Так что скоро мы почувствовали себя коренными гражданами страны. Хоть в Советском Союзе я закончил военную службу в звании гвардии лейтенанта, здесь меня сделали членом союза бывших танкистов, в который входят офицеры от подполковника и выше. Из 41 Героя Израиля 18 – танкисты.Израильские ветераны войны на основании данных, полученных в архиве Советской армии, считают меня героем.
– Ваш внук пошел в деда?
– Внук только окончил школу. В армию его призовут в марте. По результатам аттестата зрелости он мог без всяких проблем поступить в университет, после чего пойти в армию по своей гражданской специальности. Но он отказался быть тыловиком и намерен служить в боевом подразделении.
