Зеленые туфельки, черные боты
Ботинки искусной и грубой работы,
Ботинки любого размера и цвета,
Ботинки из тюрем,
Ботинки из гетто,
Ботинки танцоров,
Портных и ученых,
На голод и муки,
На смерть обреченных.
Ботинки сожженных,
Задушенных газом.
Горою лежат…
Не охватишь их глазом.
Им снятся еще в полумраке дороги.
Им снятся босые и крепкие ноги.
Им снятся подъемы,
И спуски,
И пляски…
Над ними плывут облака без опаски,
Летят журавли и висят паутинки
Ботинки, ботинки, ботинки, ботинки.
Ботинки искусной и грубой работы,
Ботинки любого размера и цвета,
Ботинки из тюрем,
Ботинки из гетто,
Ботинки танцоров,
Портных и ученых,
На голод и муки,
На смерть обреченных.
Ботинки сожженных,
Задушенных газом.
Горою лежат…
Не охватишь их глазом.
Им снятся еще в полумраке дороги.
Им снятся босые и крепкие ноги.
Им снятся подъемы,
И спуски,
И пляски…
Над ними плывут облака без опаски,
Летят журавли и висят паутинки
Ботинки, ботинки, ботинки, ботинки.
Перевод П. Кановича
Портрет
Написал художник восхищённый
Женщины задумчивой портрет.
Тонкий профиль, солнцем освещённый,
Свет в глазах — весенний синий свет.
Мчались годы, тая, как сугробы…
Сколько тропок осень замела…
Умер мастер.
И она, должно быть,
Женщина с портрета, умерла.
Ну, а может, где-нибудь меж нами
Седенькая, дряхлая живёт
С грустными, потухшими глазами
И ворчливой бабушкой слывёт.
Но хотя давно засохло масло
На неувядаемом холсте,
Солнце золотое не погасло,
Говорит о вечной красоте.
Говорит о юности влюблённой,
Говорит: не верьте — смерти нет!
Написал художник восхищённый
Свет в глазах — весенний
Синий свет.
Перевод П. Кановича