Посвящение
(Ю.К.П.).
Тебе стихи мои, тебе, мой добрый гений!
Твой светлый взгляд во мне надежду воскресил,
Открыл мне новый мир чистейших вдохновений
И влил в меня притоки свежих сил.
«Живи!, — слова твои мне строго прозвучали, —
Забудь свои мечты, забудь свои печали,
Но, растворившись вся в лучах Его любви,
Себя отрадою несчастных назови!
Живи, живи для тех, кто слёзы льёт, тоскуя,
Своей поэзией им, как раба, служи
И прокажённому — в отраде поцелуя,
Как некогда святой, и ты не откажи!
Да, люди бедные и слабы, и преступны,
Но им даны и смех, и слёзы от Творца.
Так пусть твои слова им будут всем доступны.
Хоть робко, но стучись с любовью в их сердца!
Из каждой той слезы, из той улыбки ясной,
Что силой слова вызвать можешь ты —
Твоя награда, твой венец прекрасный
Твои небесные цветы».
Еврейке
Эти мысли горят… Они жгут, как огнем,
И в душе у меня пробудили
Затаенный на дне — я забыла о нем! —
Скорбный плач неутешной Рахили.
В каждой женской еврейской душе и в глазах
Есть отличье одно вековое:
И в душе той дрожит о возлюбленных страх,
И в глазах тех — страданье живое.
Пусть еврейка прекрасна, как утро весны,
И горда, как лилея Сарона:
Посмотри ей в глаза, в звездный мрак глубины —
Там вся мука безмолвного стона.
У красавицы юной, у нищей с клюкой —
Тот же ужас глаза сохранили:
Отразился в них странной, нездешней тоской
Скорбный взгляд неутешной Рахили.
Истерзали их душу жестокой игрой
Злые ужасы долгих столетий:
Первый ужас — бесправье; и голод — второй;
И убийц издевательства — третий!
Кровь невинных детей, стон поруганных дев.
Затаило немое рыданье…
И мне хочется плакать, и, руки воздев,
Упрекать небеса за молчанье!..
— О, начнись же, начнись же, обещанный день,
Солнце радости — золотом брызни!..
Прогони эту вечную черную тень,
И несчастный народ поскорее одень
Светом новой свободы и жизни!
***
Без луны
Небеса не ясны.
Светлой тайной не дышит земля.
Не полны
Голубой тишины
И брильянтовых сказок поля
Без луны.
Без цветов
Нет душистой весны,
Не чаруют весенние сны,
И лугов
Не роскошен покров,
И сады так печально грустны
Без цветов.
Без любви
Нет живой красоты;
Счастья грезы к себе не зови
Без любви.
Не беги же прекрасной мечты,
О, поверь, жить не будешь и ты
Без любви.
«Пробуждение» № 22, 1906
Ветка роз
— Ты принесла мне ветку роз
В минуту скучного недуга;
О, тихая моя подруга,
Ты принесла мне ветку роз.
— И словно в сказке Андерсена,
Волшебный куст из ветки взрос,
И далеко меня унес —
Унес из городского плена.
— И я — в Испании была,
В таинственном Эскуриале…
И розы, розы без числа
Кругом меня благоухали.
Мне было сладостно смотреть,
Как, нежно камни обвивая,
К ним льнула словно бы живая
Та бледно-розовая сеть.
И так таинственно сияла,
Как в скучной жизни — сон мечты,
У грозных стен Эскуриала
Улыбка юной красоты…
— Твой нежный голос…— Я очнулась,
И уж не помню ничего:
Как отлетело колдовство,
И снова я сюда вернулась.
— Гляжу — в твоих глазах вопрос…
О, тихая моя подруга!..
Сон красоты и сказку юга
Ты принесла мне с веткой роз.
1916
* * *
Говорят, я мила… Говорят, что мой взгляд
То голубит, то жжет, как огнем.
Звонкий смех мой весельем звучит, говорят…
Ты не любишь? Так что же мне в нем!
Говорят, небеса вдохновенье дарят
Часто музе капризной моей.
Моя жизнь для людей дорога, говорят…
Ты не любишь? Так что же мне в ней!
1898
* * *
Если есть на земле мир чистейшей мечты,
Если есть в небесах этот мир голубой —
Я хотела б, мой друг, быть там вместе с тобой,
Далеко от земной суеты.
Я хотела б забыть тягость прежних цепей,
Скинуть прошлого гнет, как ненужный кошмар,
И, подобно царевне из сказочных дней,
Отрешиться от вражеских чар.
И забывши кто я и не зная кто ты,
Только душу твою беспредельно любить…
Если есть на земле мир чистейшей мечты —
Я с тобою хотела б там быть.
Но суровой оградой из мрачных камней
Ты к нему заграждаешь мне вход:
Не пройти мне туда, не вздохнуть мне вольней —
И с тоскою гляжу я вперед.
Я б хотела теперь, без дыханья, без сил
Умереть, отряхнуть свою жизнь, точно прах…
Тем, кто в жизни страдал, тем, кто в жизни любил —
Не простят на земле — но простят в небесах.
«Нива» № 34, 1901 г.
За гранью
Я знаю, что жизнь оборвется земная,
И станем блуждать мы на звездном пути,
Не зная, не зная, как в горних пределах друг друга найти.
Быть может, созвездья в торжественном хоре
Вкруг нас будут радостно славить Творца,
И духи в эфире, как в солнечном море,
Там будут блаженство вкушать без конца.
К нам ангелы с шелестом белых воскрылий
Слетятся, как тучки вдоль снежной гряды,
И сладким дыханьем серебряных лилий
Обвеяны горние будут сады.
Откроются взору жемчужные дали
И в них засияют огнем залиты
И белые лебеди чистой печали,
И белые розы святой красоты.
Но будет нам страшно, но будет тоскливо,
Но холодно будет нам в светлом раю…
И так одиноко, и так сиротливо
Я звать буду милую душу твою.
И вот мы дорогой пойдем голубою…
И руки протянем в опаловой мгле…
С тобою, с тобою
Сольемся мы снова, как здесь на земле!..
За что?..
Я вас люблю за все: люблю за хрупкость стана,
За выраженье глаз, за бледность нежных щек…
Люблю за то, что в вас — все тайна, все намек,
Все дышит сказкою рассветного тумана;
Я вас люблю за то, что вы, подобно мне,
Витаете подчас в надзвездной стороне.
Что упиваетесь цветов вы ароматом,
И трепетно мечтать способны над закатом…
Что звуки музыки в вас будят ту же грусть,
Одни и те ж стихи мы помним наизусть;
Я вас люблю за все — за страстные сужденья.
За утонченный ум, ловящий на лету
И слово каждое, и каждую мечту;
За сердце, что в любви не знает охлажденья
Я вас люблю за то, что цели бытия
Познали глубже вы и поняли, чем я;
Что струны радости и страсти, и печали
Для вас прекраснее, для вас полней звучали
За то, что тайну жизнь открыла вам свою,
Я вас люблю за то, что я хоть так люблю.
«Нива» № 39, 1901
Мой рояль
Чудесный старинный рояль
В моем уголке беззатейном…
Он выбран самим Рубинштейном;
В нем дремлет любовь и печаль.
Гляжу я в былое — как в даль,
Вот матери нежные руки;
Таинственно сладкие звуки…
Как пел этот старый рояль!..
Невольно прошедшего жаль;
Давно эти струны молчали…
Казалось навеки в печали
Затихнул мой старый рояль.
Как сердцу — будь крепче чем сталь
Не дрогнуть от радостной муки?..
Вдруг — снова любимые звуки…
— Как счастлив мой старый рояль!..
«Пробуждение» № 7, 1916 г.
* * *
Нежность пташкой легкокрылою
Залетает к нам порой
Так прими же гостью милую
И от вьюг ее укрой!
Хоть расстаться со свободою
Пташке — смерти тяжелей,
Но бороться с непогодою
Не по силам часто ей.
В ночи долгие, осенние
Тьма уныла и страшна
И, ища отдохновения,
Прилетит к тебе она.
Приласкай же перелетную,
Дай ей горе перемочь,
Отогрей — и беззаботную
Отпусти ты снова прочь.
Не забыть ей ласки сладостной…
Где бы пташке ни летать!
И вернется с песнью радостной
В твой приют она опять.
«Нива» № 43, 1901
Подорожник
Если руку обрежешь ты острой осокой.
Приложи подорожник-листок,
И сейчас же, текущий из ранки глубокой,
Остановится пурпурный сок.
Если сердце твое изнывает в тревоге,
Обливается кровью в груди —
Отыщи подорожник на дальней дороге,
И по ней потихоньку уйди.
Ты возьми в свои руки усталые посох,
И ступай без оглядки в поля,
Где в высокой траве и в сверкающих росах
Отдыхает родная земля.
Там едва колеи намечаются в поле —
Подорожник цветет в колеях…
По дороге далекой, в молчанье, на воле —
Ты забудешь и горе, и страх.<
«Пробуждение» № 23, 1916
Тебе
Каждая минута, каждое мгновенье
Всё, что есть и будет в жизни и судьбе
Пламенного сердца каждое биенье —
Всё это — тебе.
Нас судьба столкнула быстро и случайно,
И сплела навеки — в это верю я…
Расцвела меж нами дорогая тайна —
Я твоя, твоя!
Пусть нас ждут тревоги,горе и ошибки,
Пусть порой тоскую,плача и скорбя —
Все мои желанья, слезы и улыбки —
Всё лишь — для тебя.
Что во мне дрожит немолчными струнами,
Что дарят мне песни, радость и цветы,
Что волнует душу дорогими снами —
Ты, и только ты.
Ты мне всех прекрасней, ты всего дороже,
При тебе нет боли, страха и стыда…
Если ты меня разлюбишь…
Боже, Боже!
Умереть тогда.
«Пробуждение» № 13, 1915 г.
Три лилии
Три лилии в моей хрустальной чаше;
И первая — любовь моей души;
Вторая — счастье радостное наше;
И третья — дар стихи слагать в тиши…
Чеканно-чисты белых лилий кубки,
В их аромате — сладость и печаль…
Но лилии прекрасные так хрупки!
Так хрупок чаши дорогой хрусталь.
От грубой жизни их оберегая,
Цветов моих нежней касайся ты,
Чтоб не разбилась чаша дорогая,
Чтоб не увяли белые цветы.
* * *
Я хочу быть свободной
Свободной,
Точно ветер холодный
Иль жгучий,
Что играет с небесной тучей.
Я хочу быть свободной,
Свободной,
Как поток многоводный,
Мятежный,
Что стремится к пучине безбрежной.
Я хочу быть свободной,
Свободной,
Как орел благородный,
Могучий,
Что витает над горною кручей.
Да, я жажду свободы,
Свободы!
Пусть живу я не годы —
Мгновенья:
В ней восторг, в ней огонь вдохновенья…
Я умру, я умру без свободы.
«Пробуждение» № 22, 1906
В рождественский вечер
Вечер полон какой-то печальной
И хрустальной
Чистоты…
Легкий иней покрыл кружевною
Белизною
Все кусты.
Зеленеет вверху над закатом
Розоватым
Небосклон.
В даль глубоко уходит аллея,
Голубея
Как сквозь сон…
Над рекою в тумане – не мрачном,
А прозрачном –
Чуть ясней
Выступает, колеблясь и тая,
Золотая
Цепь огней.
Песня брюссельских кружевниц
Прежде
О, Бельгии счастливой, небеса!
Наш край родной, богатый и свободный!
Арденские могучие леса,
Сады и нивы Шельды многоводной.
Работают большие города,
Стучат станки, и движутся машины, –
Но тихи гор цветущие долины,
И в них пасутся мирные стада.
Наш край родной искусствами украшен:
За гордою охраной старых стен
Как много в нем дворцов, церквей и башен –
И есть два перла: Брюгге и Лувен.
В святую сень собора-исполина
Идут молиться толпы без числа…
И радостно звонят колокола,
Колокола старинного Малина.
Но громче их – коклюшек наших стук.
На целый мир звучит, напоминая,
Что кружевом горда страна родная
И славен край – работой наших рук.
То кружево прекрасно, точно грезы,
На царство в нем венчают королев!..
И всем, кому знаком Бельгийский лев, –
Знакомы и бельгийских кружев розы.
Трудом упорным Бельгия жива…
Гордимся мы своим любимым краем,
И в дорогие наши кружева –
Мечты о счастье родины вплетаем!
Тяните, тяните
Воздушные нити,
Стучите, коклюшки, – узор уж готов.
Пусть ловкие пальцы
На легкие пяльцы
Набросят рисунок из звезд и цветов.
И будут повсюду
Дивиться, как чуду,
Работе крестьянок брабантских долин.
Названье тех кружев всегда драгоценно,
Оно остается везде неизменно:
Вот гордость Брабанта – Брюссель и Малин.
Теперь
О, Бельгии несчастной небеса,
О, бедный край, великий, благородный!
Стоят в огне Арденские леса,
Потоки крови в Шельде многоводной.
Разрушены большие города,
Молчат станки, и сломаны машины…
Людскою кровью залиты долины,
Разграблены крестьянские стада.
Поруганы народные святыни,
Разрушены твердыни старых стен,
Все сожжено: не существует ныне
Безжалостно погубленный Лувен.
В святой сени собора-исполина
Лежат убитых груды без числа…
И, как набат, звучат колокола,
Колокола старинного, Малина.
Но пусть наш стон несется громче их,
На целый мир звучит, напоминая
О благородстве маленького края,
О том, что стал он жертвой за других.
Быть может, он падет в борьбе кровавой…
Но мощно в нем кипит священный гнев!
И всем, кому знаком Бельгийский лев,
Знаком теперь и стяг бессмертной славы.
Навеки слава Бельгии жива,
Неугасимо вечной правды пламя…
И залитые кровью кружева
Поднимет мир, как дорогое знамя!
Тяните, тяните
Кровавые нити
И пойте великую песнь свою:
О Бельгии верной,
О жертве безмерной,
О славных, о павших в неравном бою.
И будут повсюду
Дивиться, как чуду,
Великим героям брабантских долин…
Их подвигов имя всегда неизменно,
Оно, как молитва, звучит вдохновенно:
Вот гордость Брабанта – Брюссель и Малин!
Закат
Как дивно рдеют небеса,
Закатной роскошью блистая,
И пышный пурпур – золотая
Перерезает полоса.
Но над зарей – совсем высоко –
Уж нет ни света, ни теней;
Там ночь темнее и темней –
Там странно, холодно, жестоко.
Еще сияет красота,
Еще глаза блестят порою
И смех невольною игрою
Румянит яркие уста.
Но там – в душе – совсем глубоко,
Где недоступно для людей –
Там все темнее и темней,
Там странно, холодно, жестоко.
В родных полях
Простор полей родных. Бледнеют краски неба,
И тени алые на землю полегли.
Поля – свободны уж от убранного хлеба…
Лес темной полосой синеется вдали.
Осталась на полях солома золотая,
Густой щетиною торчат ее стебли.
По небу тянется птиц перелетных стая;
То – дружно поднялись к отлету журавли,
На юг, на дальний юг свободно улетая.
Безлюдно все кругом, куда ни поглядишь:
Давно последняя была полоска сжата!
И всюду – тишина в час розовый заката.
Не та опасная, тревожащая тишь,
Которою полны Италии заливы,
Когда молчат они, лукавы и ленивы,
Как кошка, что сквозь сон подстерегает мышь.
Не та немая тишь, что, сумрачны и горды,
Таят Норвегии таинственные фьорды,
Но та блаженная, святая тишина,
Какой проникнута бывает лишь Россия,
Когда в заката час молчат поля родные
И в отдых сладостный земля погружена.
Ее могучая, загадочная сила
Колосья пышных нив взлелеяла, взрастила;
Она дала нам хлеб – и отдых сладок ей,
До нового труда, до новых вешних дней.
И вот теперь она так отдалась покою,
Что, глядя на нее, смиряется душа
И сердце не болит, не бьется мысль с тоскою,
Благословенною отрадою дыша.
– Приди и отдохни! – Так, матерински нежно,
Как будто шепчет мне усталая земля.
И затихает ум, грудь дышит безмятежно,
А сердце кажется свободно и безбрежно,
Как эти мирные безбрежные поля!
В полях
Я бродила в полях… а кругом тишина
Свои сладкие сети плела.
И чуть-чуть мне касался волос ветерок,
Точно ласковым взмахом крыла.
По отлогим холмам зеленели поля,
Голубели полоски овса,
И узорным ковром – самотканым ковром
Расстилалась цветов полоса.
Аромат свой медвяный сливали в одно
Алый клевер и тмин кружевной;
Испаренья земли и дыхания трав
Поднимались душистой волной,
Пробегал ветерок по цветущим полям,
Стебли шелковых трав шевеля;
И лилось щебетанье невидимых птиц,
Будто пели, звенели поля.
Я мятежною грудью припала к земле,
И душа моя стала светла…
А кругом тишина, точно нежная мать,
Надо мной свои сети плела.
Верный друг
Если ты покинут и один,
И забыт безжалостной судьбою, –
Знай, остался верный друг с тобою,
Твой слуга, – твой добрый господин.
Он в твое смиренное жилище
Принесет довольство и покой,
Вкус придаст твоей убогой пище,
Разлучит усталый ум с тоской.
Он пошлет блаженный дар забвенья,
Если гнет в душе твоей лежит!
Тихой ночью, в час отдохновенья,
Нежно он глаза твои смежит.
С ним – зима холодная теплее,
Слаще – отдых, солнце – веселее!
Верный друг, хранитель добрый твой, –
Это труд, труд честный и живой!
Высокие стройные сосны
Стремятся задумчиво к небу;
Но дунет бушующий вихрь,
Промчится мятежная буря –
И ветви в смятеньи дрожат,
И клонятся гордые сосны.
Высокие чистые мысли
Стремятся восторженно к небу;
Но дунет всесильная страсть,
Охватит мятежное чувство –
И гордые мысли в смятеньи,
И падает в бездну душа.
Счастье
Причудливо смешались свет и тени,
Вдали аллея солнцем залита.
Ищу я ‘счастье’ в лепестках сирени,
Привычною мечтою занята.
Узором странным теневые пятна
Меняются на золотом песке…
Вся белоснежна, дивно ароматна,
Сирень в пылающей руке.
– А ‘счастья’ нет! – шепчу я безнадежно:
Ужель найти его не суждено?
И вдруг… сирень отброшена небрежно:
Шаги – ты здесь… О счастье! вот оно.
Розы
В рассветном тумане стоят острова;
Скрывается море за серою далью;
Несет к нему гордые воды Нева,
Сверкая то чернью, то жидкою сталью.
Как сторож суровый и верный, гранит
Красавицу реку безмолвно хранит;
И только с далекого моря, свободный,
Бушует и рвет ее ветер холодный.
Всё мрачные, серые всюду тона;
Блестящая звездами ночь – холодна,
Деревья шумят своей темной листвою
С какою-то тайной тоской роковою,
А длинные, черные крылья теней
От звездного света черней и страшней.
Не спит еще город, – и мчатся коляски,
Спеша уносить за четою чету.
Смех, говор, слова беззастенчивой ласки
Звучат в этот утренний час на мосту.
Усталые лица… небрежные позы…
Пресыщенность поздних ночных кутежей…
А рядом вдруг – голос:
– ‘Душистые розы!
Вот розы! Вы роз не найдете свежей!..’
То жалкий бедняк, озираясь с опаской,
Тревожно и долго бежит за коляской,
Стремясь обогнать поворот колеса;
Охрип, весь оборван, прикрыт еле-еле,
Лохмотья на тощем, продрогнувшем теле,
В глазах – выраженье голодного пса;
А в грязных руках его свежие розы,
С улыбкой своей бессознательной грезы!..
Не в пышных садах благодатной земли
Италии светлой те розы цвели,
Не роскоши дерзкой нероновских оргий
Они в упоенье венчали восторги:
На Севере бледном взрастали цветы.
В позорных и пестрых притонах разгула
Мгновеньем их юная свежесть мелькнула…
Там к стройным ногам покупной красоты
Несла их толпа раболепною данью,
Покорна греха и позора созданью.
Свое отыграли – и брошены прочь.
Бедняк подобрал их под страхом угрозы,
И так простоит он до утра всю ночь.
Взывая напрасно:
– ‘Душистые розы!
Купите, вот розы, вот свежие розы!..’
Я помню, я где-то преданье прочла:
‘В Тюрингии дальней графиня жила,
Как ангел прекрасна, добра и светла;
Небесная кротость! Само состраданье!..
Судьба наградила святое созданье
Супругом, подобным исчадию зла.
Однажды графиня, – гласило преданье, –
Несчастным голодным несла подаянье
Тайком от жестокого графа, как вдруг –
О ужас – ей встретился грозный супруг!
– Что вижу? Нарушив мои запрещенья,
Ты снова подачку несешь беднякам?
Скорей покажи мне, что прячешь ты там?
И если то хлеб, так не будет прощенья:
Своею свободой поплатишься ты!
– Цветы! – прошептала бедняжка в смущенье…
– Давай-ка… взгляну я на эти цветы! –
И что же? Увидел господь ее слезы
И хлеб превратил он в душистые розы’.
Всевышний, на трудном житейском пути
Когда-то помогший прекрасной графине,
Скорей сотвори ж свое чудо и ныне,
И розы те в хлеб бедняку преврати!
Петербургский ноктюрн
Петербургский, серый, громадный,
Похожий на тысячи – дом,
С угрюмым колодцем-двором;
И полон тоски безотрадной
Ряд клеток, устроенных в нем.
Окна днем – словно взгляд незрячий;
С темнотой в них зажгутся огни;
Под каждою лампой висячей
Умирают скучные дни.
Живут там усталые люди;
О, как низки у них потолки!
Мне кажется – тесно их груди,
Мало воздуху – много тоски.
Спит серого дома громада,
Ее окна зловеще темны;
Лишь кой-где мерцает лампада…
Людям снятся тяжелые сны.
Отчего ж, когда ночь немая
Все охватит, скроет кругом –
К темным окнам глаза поднимая,
Я смотрю на сумрачный дом
С светлой радостью в сердце моем?
Пусть скрывает ночи бесстрастье
Очертанья серого дома, –
Но мне и во мраке знакомо,
Что таится в этих стенах.
Там живет мое светлое счастье,
Там прячется нежная сказка,
Там доверье и тихая ласка
Мне сияют в любимых глазах.
И мне веет весною отрадной,
И мне кажется чудным дворцом
Петербургский, серый, громадный,
Похожий на тысячи – дом.
Белая ночь
Эта ночь не похожа на ночь:
Это – день, утомленный без сна.
В бледно-розовом небе встает
Только призрак луны – не луна.
И скользит мимо полной луны
Облаков голубая гряда…
Так скользят мимолетные сны,
Исчезая вдали без следа.
Тишина… Тишина… Тишина…
Самый воздух загадочно-нем,
И как будто бы тихо дрожат
В нем слова позабытых поэм.
Осенний свет
Какая ласковая осень!
Покой мечтательный везде,
Кармин, и серебро, и просинь
Играют блестками в воде,
Скользят, мерцают в влаге зыбкой,
Не ярко, нежно, все нежней –
Как бы с усталою улыбкой
Последних тихих, теплых дней.
Прозрачны краски небосвода,
Ясна задумчивая даль…
Какая ширь, простор, свобода –
Какая нежная печаль!
На красный ствол сосны нарядной,
Как стрелы, падают лучи,
Они уже не горячи
Порою осени прохладной.
Пустеет. Ночью огоньки
Уж друг от друга далеки;
И окна ставнями забиты
И – как глаза во сне – закрыты!
На Родине
От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых Маньчжурских степей,
Калека, солдат истомленный,
К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодую
И малого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.
Пришел он… В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его…
И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок…
«Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать? Где жена? Где сынок?»
– «Жена твоя… Сядь… Отдохни-ка…
Небось твои раны болят».
– «Скажите скорее мне правду…
Всю правду!» – «Мужайся, солдат.
Толпа изнуренных рабочих
Решила пойти ко дворцу
Зашиты искать… С челобитной
К царю, как к родному отцу –
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она…
И… насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена…»
– «Но где же остался мой мальчик?
Сынок мой?..» – «Мужайся, солдат…
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят».
– «Где мать?» – «Помолиться к Казанской
Давно уж старушка пошла.
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила…»
– «Не всё еще взято судьбою!
Остался единственный, брат,
Моряк, молодец и красавец…
Где брат мой?» – «Мужайся, солдат!»
– «Неужто и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?»
– «О нет! Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою…
Убит он у Черного моря,
Где их броненосец стоит…
За то, что вступился за правду.
Своим офицером убит».
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза.
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза…
юблю тебя, как любит солнце мая
Цветущих яблонь розоватый снег;
Люблю тебя, как любит, замирая,
Волна морская – недоступный брег.
Люблю тебя, как любит в час прилива
Луну ночную гордый океан,
Как любит пруд поникнувшая ива,
Как любят горы – голубой туман.
Как эхо любит горное ущелье,
Как ландыш любит нежная весна,
Как слезы – грусть, как звонкий смех – веселье,
Так я тебя любить обречена!..
Глаза
В одни глаза я влюблена,
Я упиваюсь их игрою;
Как хороша их глубина!
Но чьи они – я не открою…
Едва в тени густых ресниц
Блеснут опасными лучами –
И я упасть готова ниц
Перед волшебными очами.
В моей душе растет гроза,
Растет, тоскуя и ликуя…
Я влюблена в одни глаза…
Но чьи они – не назову я.
Гармония
Тяжел мне вечный шум житейской суеты
И утонченный яд беседы злой и праздной,
Пустой калейдоскоп, всегда однообразный,
Мучительной для глаз и яркой пестроты.
Он утомляет ум, несет усталость взгляду…
Люблю я тихие часы с тобой вдвоем,
Когда, счастливые, молчим мы – об одном,
Впивая сумерек спокойную отраду.
Благословляю я святую тишину,
Что дышит нежностью задумчивой и ясной.
И наши две души сливаются в одну,
Как две мелодии в гармонии согласной!
Русской женщине
В кошмаре вечном увлечений смутных,
В ненужной сердцу суетной борьбе,
Среди тревог, страстей, блаженств минутных,
Сестра моя! Завидую тебе.
Да, в этом мире, полном наслажденья,
Могла ты быть одною из цариц,
Но ты другие избрала владенья…
За то и нет им на земле границ.
В глухих степях, в забытых Богом селах,
Нашла себе желанный ты приют.
Там в прозябанье дней, годин тяжелых
Твои слова – луч счастия дают.
Везде, где только в дверь стучится холод,
Где преступленья жадно ждет нужда,
Где бледных жертв подстерегает голод –
Уж ты спешишь, как легкий дух, туда.
Ты явишься… Таким спокойным светом
Блестит твой ясный, ласковый твой взгляд.
Что не пугает даже темным цветом
Больных детей смиренный твой наряд.
Приносишь ты тепло успокоенья
И в жизнь, и в душу жалких бедняков,
И, слабая, ты облегчаешь звенья
Тяжелого невежества оков.
И я, сестра, служу тому же Богу!
Жизнь юную хочу отдать ему;
Пусть образ твой укажет мне дорогу,
Рассеявши сомнений тайных тьму.
Ты – сильная своею верой чистой –
Меня с собою властно призови!
Веди меня с собой на путь тернистый
К святым чертогам правды и любви!..
