Этап
Вагон. Свечи огарок душный.
Погаснет – и каюк!
Сигнала поезд ждёт послушно,
Нас заперли на крюк.
Разгул звериный у шалмана
Побоище. Грабёж.
Мелькают лица из тумана.
Кого-то ищет нож.
Пощады нет в кровавой драке!
И стон, и вой, и рык,
И хряк удара в полумраке,
И жалкий женский крик…
Вцепилась я за веру в Чудо.
Не смею отпустить.
Всем существом держать я буду
Ту тоненькую нить.
Она дрожит, а я застыла…
О, только б сил достать
Среди жестокости постылой
Ту нить мне удержать.
Пока не начат путь багровый,
Не отданы концы!
Успеют ли сорвать засовы
Вокзальные гонцы…
Лицо недвижное не выдаст
Мольбы моей немой.
Пощады! Гнев смени на милость,
Теплушки дверь открой!
Верни с этапа нас, о Боже!
Не дай погибнуть нам.
И если человек не может –
Открой нам двери сам!
И вдруг в ответ свистки конвоя,
Поспешный топот ног!
Разгул затих, как гул прибоя,
Заскрежетал замок!
О, Чудо! Распахнулись двери
На жизнь! На лунный снег.
Пусть тот, кто в чудеса не верит, –
Поверит им навек…
Навстречу воздух плыл, как счастье,
Из чистоты ночной…
Все принимало в нас участье,
Дышало тишиной…
Мы шли обратно, и дорога
Казалась нам легка.
А ночь была огромной, строгой
И долгой, как века…
Она жалела нас, старуха, –
Полярный конвоир…
Роняла снег, как слёзы, глухо
Оплакивая мир.
***
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле.
Ф. Тютчев. Русской женщине
С седьмого неба она упала.
…Сияло солнце. Возня вокзала.
И электрички неслись на дачи.
Москва казалась сплошной удачей.
Как всех желаний исполненье
Был благодатен тот день осенний,
На Юг счастливых провожали, —
На Север ей пути лежали.
В край незамеченный и скудный,
На край земли. Из рая — в будни.
Она упала с седьмого неба.
В даль убегали колосья хлеба.
В даль убегали навек березы.
Ее печаль росла сквозь слезы.
Туда, назад тянулись руки.
С детьми, с детьми, с детьми в разлуке!
Жизнь проносилась навеки мимо.
А поезд мчался неумолимо.
Упала с неба она седьмого.
Позор и горе ей были новы.
Закат суровый карал зловеще.
Казались бредом простые вещи.
И голос сердца твердил ей строго:
Твоя последняя дорога.
Киров — Воркута. Октябрь 1948
***
Тундра… нелюбимая троюродная сестра,
Желтая, как лихорадка.
Трава ее высока и остра,
Ягода зреет несладко.
Ты несогретая, мне тебя жаль,
Твоя мерзлота не растает.
Над тундрой стоит такая печаль,
Какой на земле не бывает.
Воркута. 1950
***
Конечно, поэты — пророки.
Они умеют слышать,
Как где-то на дне глубоко
Слова скребутся, как мыши;
Как камни кричат безмолвно;
Как травы поют на рассвете;
Как воют вольные волны
О войнах, где гибнут дети;
Как ветер трубит ночами
О том, что в будущем будет.
Поэты исполнены снами.
Они непонятны судьям…
Они неслышное слышат.
Им звуки диктуют властно,
И руки послушно пишут,
А звуки растут опасно.
Слова на дыбы, как кони,
Встают непокорно и яро,
И ловят поэтов ладони
Уздцы драгоценного дара;
И если судьба захочет —
Стяжают бессмертную славу.
При жизни в пыли их топчут
По древнему тайному праву…
Воркута. 1951
ПЕРЕПРАВА
Застыла река… На лодчонке дощатой
Плывем по траншее во льду.
Не знаем за что, но за что-то — расплата.
Нас много попало в беду.
Харон нас везет через Стикс Заполярный.
Мертвы берега и река.
И мертвенно бледен наш лодочник старый.
А жизнь — как причал, далека.
Плывем ли? Быть может, давно мы застыли.
Живет лишь весел размах.
Он колет лицо ледянистою пылью,
Он ищет дорогу впотьмах.
На льдинах сугробов унылые стаи.
В небе угрюмом ни зги.
Уключины ржавые хрипло рыдают
Над черным жерлом реки.
В тундре торчат настороженно вышки.
Им судьбы людские не в счет.
Мы знаем: на воле никто не услышит,
Что нас затянуло под лед.
Мы канем на дно… Не уйти нам из плена!
Но в этот смертельный час
Нас кто-то заметил в огромной Вселенной
И льды отодвинул от нас.
Лодка кряхтя добралась до причала.
Мы словно очнулись от сна,
Пускай всё та же тюрьма нас встречала!..
Похрустывала тишина…
Лодочник молча своё что-то слушал,
Стоял, обернувшись к реке,
И рваная шапка, пронзая мне душу,
Стыла в желтой руке.
И вдруг засияли в небе пожары!
Сполохи ринулись ввысь!
Был валенок скрип слаще звуков гитары,
Мы в гору гурьбой поплелись.
Воркута. Октябрь 1951
РЕКА ВОРКУТА
Такая река, такая река —
Будто она во сне.
Черным-черна, и так глубока
Что нету дна на дне.
Воды ее — ледяной свинец.
Ее берега — горы.
На этих горах — безотрадных сердец
Стынут немые укоры.
Берега мертвы. И река мертва.
Стоит такая тишь,
Что страшно о ней сказать слова.
Об этой реке — молчишь.
Воркута. 1951
***
Опять весна! Какая прелесть!
Дрожит напева нить.
Когда хороший день в апреле —
Какое счастье жить!
И снег, и воздух вместе тают,
На общий лад.
Смешные птицы целой стаей
Мне о весне кричат.
А сердце снова верит в Чудо,
Тихонечко поет,
Как будто всем, для всех, повсюду
Растает вечный лед.
И снова будут на балконах
Ночные фонари
В московских ласковых затонах
Встречать восход зари.
И снова будут пахнуть липы,
И сумерки синеть,
И я забуду — ветра всхлипы
И ледяную клеть.
1952
***
О, моя беспечальная,
Безоглядная Русь!
Про дорогу кандальную
Рассказать не берусь…
Так уж было положено,
Ни за что нас губили.
Но не можем, не можем мы,
Чтоб о нас позабыли!
Нас этапами пешими,
Эшелонами длинными
Гнали в дали кромешные,
Разлучали с любимыми.
До кровавого пота мы
День и ночь чуть не до свету
Безотказно работали,
Ели пайку не досыта.
Нас потоком зловещим
Настигала пурга,
Как ненужные вещи,
Заметая в снега.
В безымянных могилах
Мы окончили век…
Кто забыть о нас в силах,
Если он — человек?
Воркута. Июль 1952
***
Странный город в туманном мареве
Застывает под черным льдом.
А над ним полярное зарево
Полыхает зеленым огнем.
То свернется, сверкнет и спрячется,
То струится сиянья тень.
Как жестоко и молча плачется
В этот темный, как полночь, день…
В этот день, как ночь. А за бездною,
За застывшей заставой беды,
Где-то розы цветут прелестные,
Голубеет вода, а не льды.
Мы бредем через дни кромешные,
Нас неистово гонит мороз.
А на небе — огни потешные
Зацветают алостью роз.
Для беды, на беду рожденные,
Превозмочь мы не в силах ночь.
Называемся мы — заключенные.
Нам никто не может помочь.
Лишь салютом в огромной горести
Разноцветные с неба лучи…
Странный город без сердца и совести
Стынет мрачно в полярной ночи.
Воркута. 1952
***
Сбылась мечта. До воли дожила.
Детей увидела. В самой Москве была.
Но мало мне. Мне не хватает счастья!
Достатка. Сил. Сердечного участья —
Участья тех, кто не был там, в пурге,
Кто не бывал в кромешной снежной мгле,
Кто не ходил в этапы под конвоем,
Кто не рыдал по детям страшным воем…
Орджоникидзе. Осень 1954
