Украшение саха
Украсил серебром и златом,
сияющим, как лунный свет,
поющим, как тойук, в богатом
созвучье смыслов и примет,
двоих — кто всех ему дороже —
коня и женщину свою,
мужчина так, как только может
Создатель, любящий в раю.
Подвески сделав вдохновенно
и кисти с чувством смастерив,
и бляшки радостью отменной
снабдив, чтоб стал их нрав игрив,
покрыв священным наговором
литой нагрудника металл,
он сей убор окинул взором
и, кажется, счастливей стал.
В нём звенья мудрости литые,
в нём счастья вечного броня
в нём веры две его святые —
да, в женщину, но и в коня.
Нет, не руками дилетанта —
он гордость нации своей
отлил из золота таланта,
из непрестанных дум о ней.
Её — как песнь во славу предков
он посвятил друзьям своим —
коню и женщине — нередко
лишь ими от беды храним.
В музее
Старинный бубен тот, девятирогий,
как экспонат висящий на стене,
под взглядом моим пристальным и строгим
вдруг встрепенулся, показалось мне.
Забилось сердце бубна, как раскаты
грозы далёкой. Нынче не у дел,
он словно умолял меня: «Пока ты
одна здесь, бей в меня!» И вслед глядел…
и звякнули железные подвески,
и голос мой невольно зазвучал,
и колотушка вверх взлетела резко
(не то во сне, не то — во власти чар!),
чтоб в бубен бить, незримых соглядатых
сюда всех созывая, — и раз и два…
Как в бубен не ударить тот, когда ты
во власти чар?! Сдержалась я едва
и вырвалась из плена колдовского,
Ну что теперь гадать: ах, если бы?!..
Я — человек, и счастья мне такого
нежданного не надо от судьбы.
А бубен этот, высохший до хруста,
девятирогий, как-то разом сник
и губы сжал, чтоб думы все и чувства
не выпустить, сорвавшись вдруг на крик.
Не крик уже, а хрип натужный! Если
прислушаться — услышишь в тишине,
как он камланий медленные песни
себе под нос бормочет на стене…
Перевод Евгения Каминского
Одинокий сэргэ
Дорога к любимому поэту Анемподисту Софронову-Алампа
Осень меди золотьём,
Благословия дождём
На аласы позвала
К другу сердца Алампа…
И открылись мне врата,
Сокровенная мечта
В путь-дорогу собрала,
В Татту к другу повела.
Там, у рощи на краю,
У аласа на груди
Словно сердце столб стоит,
Одинокий столб — сэргэ,
Как единственный мотив
Или сломанный язык
От хомуса и молчит
Одинокий столб — сэргэ!
Ждал меня он, Алампа,
В этой осени красе,
Неба ясной чистоте
Ждал меня он, Алампа!
Я услышала тогда
Тонкострунной скрипки плач,
Неизбывную печаль,
Сказ особый Алампа
И стихи, и песни в лад…
И пронзительно лились
Струи вечные любви.
Даже тяжесть всей судьбы
На плечах своих неся,
Не найдя иной тропы,
Пряча облик свой в слезах,
Ты заветный тот напев,
Что назначен был Творцом,
Всё равно сумел воспеть
Сладкой женщины любовь,
Сытной жизни негу, лоск
Ты не выбрал, вновь и вновь
Торжествующе вознёс
Чудо-силу своих слов,
Невзирая на обман
Туч, сулящих волю там,
Славословие презрев,
Ты во имя светлых дней,
Ради счастья и удач
Никогда не предавал
Лучезарный свой талант.
А когда пришла пора
Краской правду укрывать,
Красной ложью покрывать,
Ты не стал их восхвалять —
От правдивых, честных слов
Отказаться ты не мог.
Вот об этом там в тиши
Одинокий столб молчит,
На отшибе он стоит…
Средь прекраснейших долин
Поэтических цветов
Как единственный мотив
Одинокого стиха
В колыбели золотой
У аласа на груди
Словно сердце столб немой
Вечной памятью гудит.
Перевод Владимира Андросова
