***
Мой дед трудился над наёмной нивой,
И мой отец чужой лелеял сад;
Мой род не знатен, дом мой не богат,
И только муж зовёт меня красивой.
В кругу подруг всех проще мой наряд,
Движенья робки, речь неприхотлива…
Но посмотрите, вот неторопливо
Иду в толпе, – как горд мой ясный взгляд.
Да, знаю я: на пыльных перекрёстках
Не смеет подойти ко мне никто –
Ни шулер и ни шут в стеклянных блёстках…
О, Господи, прости меня за то,
Что чистое ношу я гордо сердце,
Как драгоценный герб свой носит герцог!
БУСЫ
Она пришла и стала на порог
Вся в пёстрых лентах и прозрачных бусах.
Алели мальвы в косах тёмно-русых,
Звенели кольца золотых серёг.
В её наряде было много вкуса,
Хоть был он дик, поношен и убог.
Её позвать он для забавы мог,
Чтоб видеть сердце в медленных укусах.
И все смотрели, как бледнел овал
Её лица в невыразимой пытке…
Когда другую он поцеловал,
Она рванула шёлковые нитки.
И хрупких бус хрустенье в этот миг
Услышали все вдруг у каблуков своих.
Четки
За словами молитвы короткой
Поспешают стеклянные четки.
В полутемном таинственном храме
Проскользают черницы рядами
И далекого Бога о чуде
Умоляют. О, жалкие люди!
Если чуда вы жадно хотите,
То наденьте на тонкие нити
Из чистейшего нежного шелку
Ни пустые стекляшки без толку,
А по тихим заплаканным селам,
В городах по вертепам веселым,
Где рассыпаны жемчугом слезы,
Вы пройдите как светлые грезы.
Соберите те слезы по капле.
Потерял их владыка ли, раб ли –
Все равно, сосчитайте и в храме,
Их смешав со своими слезами,
На воздушно прозрачные нити
Осторожнее вы нанижите.
И Спаситель с улыбкою кроткой,
Увидав драгоценные четки,
Изумленный откроет для люда
Красоту невозможного чуда.
Белый кошмар
Белыми взмахами гневной метели
Кружится, кружится снег над полями.
Земли крещаются в снежной купели,
Чистые стынут холодными снами.
Весь изогнувшись с утонченным слухом,
Бьется, как бабочка, он у оконца.
В мерзлом стекле, словно затканном пухом,
Выжег дыханием круглое солнце.
Светится солнце томительным смехом,
Чуть шевелящим любимой ресницы.
Падает в сердце трепещущим эхом,
Словно крылом улетающей птицы.
Вот подошла. Увидав побледнела.
Сжала с мольбою прекрасные руки.
Дрожью проникла в любимое тело,
Нить протянула несказанной муки.
Белыми взмахами гневной метели
Кружится, кружится снег над полями.
Земли крещаются в снежной купели,
Ангелы в снеге белеют крылами.
В снежной купели крещенье сурово.
В комнате теплой светло и уютно.
Мерзлым узором застывшее слово
В мерзлом стекле нарисовано смутно.
Молит и молит она о прощенье,
Тянется нитка несказанной муки…
В снежной купели сурово крещенье,
Стынут мольбой изогнутые руки.
***
Я влюблённая в небо и звёзды колдунья.
Я жила в поднебесье когда-то,
А на землю пришла рассказать полнолунье
И печальную сказку заката.
И душой, напоённой прозрачностью светов,
Наклонилась над бездною слова,
Но в душе отразив очертанья предметов,
К вечным песням ещё не готова.
Очертанья предметов раскрашу я краской
Исходящего кровью заката,
Быль земную одену небесною сказкой,
Что от звёзд услыхала когда-то.
Обовью сказку тайною лунного света,
Над землёю высоко поставлю
И изысканно-странною песней поэта
Я земное в небесном прославлю.
Осень
Шлейфом шуршит по аллеям печального сада
Осень, печальная осень, любви умирание.
Что тебе, бледная женщина, в жизни утраченной надо?
В чём красота твоего обаяния?
Осень шуршит по аллеям печального сада.
В храме потушены свечи. В нём отслужили вечерню.
Крестятся люди, уходят. Растаяли шумы и шорохи.
Строго иконы глядят стародавней монашеской чернью.
Сложены ризы в блестящие ворохи.
В храме потушены свечи: в нём отслужили вечерню.
Бледная женщина, что ты стоишь у порога?
Дым от кадильниц угас, и умолкло церковное пение.
Поздно пришла ты к престолу Великого Бога –
Чудо ушло, и погасло во тьме откровение.
Бледная женщина, что ты стоишь у порога?
Марфа
Пусть Мария играет на арфе
И поет целый день как птица.
Что же мне, некрасивой Марфе,
Что мне делать? Вот я – девица,
Я не знала еще поцелуя,
А похожа на плод увядший…
Только юношей не ревную
Никогда к сестре моей младшей.
У сестры моей рот, как пламя,
Рот, как факел брачного пира;
Весь хитон ее заткан цветами,
Тело пахнет нардом и миррой.
Я ж хожу целый день без сандалий
И в одежде грубой и грязной…
Ах, в Вифании не видали
Ни беспечной меня, ни праздной.
Но зато в нашей горнице бедной,
Как на Пасху, убрано чисто.
Блещет солнце на утвари медной
И курится ладан душистый…
Вот послушайте, было это
Так: беседовал брат мой, Лазарь,
С Иисусом из Назарета.
Я с плодами поставила вазу.
Было тускло небо от зноя,
Побледнел Иисус от жажды.
Я сказала с досадой, не скрою:
– Помоги мне, Мария! – дважды.
– Зачерпни воды из колодца,
Выжми в чашу гроздь винограда.
Чтоб достать молока, придется
Побежать мне, должно быть, в стадо.
Он пришел к нам дорогой пыльной.
Неужели ли же вместе с ложем
И трапезы ему обильной
В нашем доме мы не предложим?
Но она распустила смело
Пряди кос своих темно-русых,
И у ног Иисуса села
Вся в запястьях, кольцах и бусах.
Но она не сводила с Мессии
Своего восхищенного взора,
Так и вышла у нас с Марией
Эта первая наша ссора.
И недоброй соседской молвою
Этот час был тогда отмечен.
И кивали все головою
На меня целый день и вечер.
И шептали на наше жилище,
Указуя: – А Он ответил:
«Марфа, Марфа, не этой пищей
Будет жить человек на свете!»
Это было подобно обиде,
Это было так горько и больно,
Неужели никто не видел
Моих слез и скорби невольной?
1918
Золотая гроздь
Друзья, если гроздь золотая,
Претерпеть ей много дано —
Виноградаря воля святая
Растопчет ее на вино.
Но одно вино для таверны,
А другое на брачный пир…
Может быть Литургии Верных
Этой гроздью наполнят потир.
Друзья, если гроздь золотая,
То каким должно быть вино? —
Наполнив чашу до края,
Как огонь, будет жечь оно.
Но один огонь из тьмы ада,
А другой от страстной свечи…
Может быть эта гроздь винограда
Святые зажжет лучи!
Ах, смотрите, смотрите, какая
Муть покрыла бродильниц дно —
Но не бойтесь ведь гроздь золотая,
Значит чистым будет вино!
1918
