АМУЛЕТЫ
Стихи
Петроградъ
1915
Графу Б. Г. Бергу
* * *
Разъ сквозь черную маску Пьеретты
Я увидѣлъ два узкихъ зрачка.
На ногахъ сплетены амулеты,
Въ аметистовыхъ кольцахъ рука.
Въ этой встрѣчѣ была неизбѣжность.
Я какъ мальчикъ почувствовалъ страхъ,
И не могъ проявить я небрежность
Въ поцѣлуѣ руки и словахъ.
Мнѣ сквозь черную маску Пьеретты
Никогда не увидѣть судьбы.
Ахъ, зачѣмъ у нея амулеты?
Передъ ними безсильны мольбы.
* * *
О, сколько разъ плѣнительно твой паркъ подстриженный,
Флоренцiя, я видѣла въ моемъ тревожномъ снѣ!
А здѣсь, увы, болотной сыростью обиженный,
Холодный Петербургъ къ больной готовится веснѣ.
Какъ цѣпи, налегли ряды перилъ унылые
Невы, жестокой бѣлой ночи сѣверный нашъ ядъ.
Угрюмый твой palazzo Pitti полюбила я,
Флоренцiя, когда сюда я ѣхала назадъ!
А то, что было, было въ темномъ паркѣ Boboli,
Гдѣ мраморъ лѣстницы тонулъ въ оливковыхъ вѣтвяхъ.
Увы, недолгiй часъ, что мы съ тобой тамъ пробыли,
Безсонной ночью вспомнятъ, здѣсь, глаза мои въ слезахъ.
* * *
Георгiю Иванову.
Не подниму свою вуаль,
Для поцѣлуя губъ не покажу,
И перчатка моя узка ль,
И жметъ ли больно пальцы, не скажу.
Сегодня Вамъ не разгадать
Сквозь свѣтлую вуалевую тѣнь,
Зачѣмъ мнѣ такъ хотѣлось спать,
И почему томитъ сегодня лѣнь.
Коснетесь Вы моей перчатки,
Пытливо взглянете въ глаза, но жаль:
Вамъ такъ и не рѣшить загадки,
Сквозь свѣтлую, какъ облако, вуаль.
1913 г.
* * *
Я напудрила лицо, шею и руки
И вышла въ гостиную, гдѣ ждалъ визитеръ.
Тамъ возились мои маленькiе внуки
И сбили въ уголъ весь зеленый коверъ.
Мой гость смѣялся, почтительно кланяясь,
Моложавой бабушкѣ прочелъ мадригалъ.
Я сказала, немного жеманясь,
Что вчера меня утомилъ придворный балъ.
Юный гость обворожительный, красивый,
Только десять минутъ просидѣлъ и ушелъ.
Если бъ онъ зналъ, что мадригалъ его льстивый
Сердце бабушки стрѣлой укололъ…
CREDO.
Я затаила муки ревности
Въ своемъ таинственномъ мipy,
Но мнѣ страшнѣй привычка вѣрности,
Я не прошу и не беру.
Я сберегла свое отчаянье,
Свою мучительную страсть,
И никому не дамъ свиданiя,
Чтобъ задыхаясь не упасть.
Я завязала свои надежды
Въ одну жестокую петлю.
На мнѣ какъ саванъ мои одежды,–
Я никогда не полюблю!
Bellagio.
1913 г.
* * *
Гр. А. А. Б-му.
Для затерявшейся маленькой песчинки
Гдѣ можетъ отыскаться покой?
У моей аметистовой свинки
Есть большое сходство съ тобой.
Мнѣ на счастье ее подарили
И была она мой талисманъ.
Разъ случайно ее уронили
Въ глубокiй гранитный фонтанъ.
Съ тобой были однѣ только радости
И я «счастьемъ» тебя назвала,
Но изъ глупой и дѣтской шалости
Разъ я въ чемъ-то тебѣ солгала.
Ты ушелъ. Для затерявшейся песчинки
Гдѣ можетъ отыскаться покой?
У моей аметистовой свинки
Есть большое сходство съ тобой.
1914 г.
* * *
Моимъ сыновьямъ.
Въ моемъ цвѣтникѣ только красная гвоздика,
Ароматъ ея страненъ, душенъ и ядовитъ.
Отъ меня не слыхали ни вздоха, ни крика,
Но вмѣсто меня гвоздика моя говоритъ.
Когда я хочу плакать, гвоздика блѣднѣетъ
И ароматъ ея нѣженъ и совсѣмъ иной.
Чудится мнѣ, что гвоздика меня жалѣетъ,
Вмѣсто слезъ моихъ покрывается вся росой.
Когда мнѣ хочется ласки, хочется любить,
Гвоздика моя алѣетъ, алѣетъ дрожа,
И нельзя на нее глядѣть, хочется забыть,
Такъ странно она хорошѣетъ, такъ вдругъ свѣжа.
Въ моемъ цвѣтникѣ только красная гвоздика.
Сейчасъ я искала счастья, а она завяла…
Отъ меня не слыхали, ни вздоха, ни крика,
Но гвоздики моей не стало…
Iюль, 1913.
Павловскъ.
* * *
Я очертила краснымъ кругомъ
Всю синеву чудесныхъ горъ,
И вдругъ замѣтила съ испугомъ
Твой затемненный страстью взоръ.
Ахъ, красный кругъ воображенья,
Прекрасно-синяя черта,
Не вы-ль мнѣ дали боль забвенья,
Не давъ любовнаго листа?
И вотъ межъ разными цвѣтами,
Средь сине-красныхъ облаковъ,
Судьба скрестила вензелями
Твое признанiе зрачковъ.
Августъ 1913 г.
Tremezzo.
* * *
Я ждала, была такъ увѣрена я,
Но Вы не могли, можетъ быть не хотѣли.
По кельѣ мечусь какъ потерянная,
Въ телеграммѣ стоить: «боюсь я метели».
Что метель мнѣ, морозъ, снѣжные вихри?
Я бы создала крылья, чтобъ Васъ увидать.
Если аккорды желанья не стихли,
Какъ же могли Вы крылья себѣ не создать?
Если любовь не въ силахъ чудесъ творить
И она безсильна, какъ все остальное,
Въ силахъ ли я такъ безконечно любить,
Чтобы забыть искушенье земное?
1913 г.
* * *
Я обнищала въ нѣжныхъ встрѣчахъ,–
Пути любви я не нашла.
Ищу я страсть въ потухшихъ свѣчахъ,
Но слишкомъ много ихъ сожгла.
И не могу я къ солнцу крикнуть
И какъ стрѣлу взнести мечту,
И никогда мнѣ не отвыкнуть
Ждать новой встрѣчи на посту.
Съ полетомъ ввѣкъ не разставаясь,
Всю жизнь, какъ день одинъ прошла
И, никогда не повторяясь,
Календари свои сожгла.
Но съ каждой встрѣчей все блѣднѣе
И жалче мой языкъ минутъ.
Огонь свѣчей теперь слабѣе,
И крылья къ солнцу не несутъ.
* * *
Печально, съ грустью необычной,
Я разстаюся съ Вами,
А Вы съ улыбкой апатичной
Любуетесь ногтями.
Тоскливо сердце мое сжалось.
«Люблю Васъ», я сказала,
А на меня глядя смѣялась
Та, что Васъ цѣловала.
Звонокъ. Я руки Вамъ цѣлую
И не сдержавшись плачу.
Глядя на женщину другую,
Считаете Вы сдачу.
Уходитъ поѣздъ. Мы разстались.
Ахъ, Васъ уже не видно!
Мы эту ночь не цѣловались.
Ты разлюбилъ… Мнѣ стыдно.
Августъ 1913 г.
* * *
Амуръ стрѣлой часы заводитъ
И ходъ ихъ слушаетъ, смѣясь.
Отъ нетерпѣнiя томясь,
На полночь стрѣлку онъ наводитъ.
Никто не знаетъ, какъ обманутъ,
Какъ быстро позабудутъ насъ,
Какъ промелькнетъ любовный часъ,
Когда часы внезапно станутъ.
Но вѣрный сторожъ подгоняетъ
Все къ одному, на все смѣясь.
Ошибки грустной не боясь,
Любовь двоихъ соединяетъ.
Безчисленны въ колчанѣ стрѣлы.
Найдется-ль шалостямъ предѣлъ?
Амуръ часами завладѣлъ.–
Мы въ полночь всѣ любовью смѣлы.
1914 г.
* * *
Грустно шапку съ горностаевымъ мѣхомъ
Я надѣла, не торопясь, передъ трюмо,
А въ гостиной звучалъ твой голосъ смѣхомъ,
Пока къ корсажу я прикрѣпляла жабо.
И свои перчатки одѣвая на ходу,
Я медленно, безшумно шла мимо гостиной
И слышала, какъ дразнилъ ты какаду,
Какъ шепотъ дамы ласкою звучалъ интимной.
Я вышла изъ подъезда и сѣла въ моторъ
И десять минутъ я неслась на свиданье.
Руки цѣлуя, Вы глядѣли въ упоръ.
Я смѣялась, вопросъ Вашъ зная заранѣе.
Но до утра голосъ мнѣ слышался твой
И дамы шепотъ интимный, глубокiй.
И любовь Ваша мнѣ показалась смѣшной
И вся моя жизнь ненужной и одинокой.
* * *
Углемъ на бумагѣ чертила я крестикъ
И тайно въ сочельникъ клала къ изголовью.
Примчится ли ночью мой радостный вѣстникъ
Съ желанной, чудесной и ясной любовью?
Подъ утро на крыльяхъ «она» прилетѣла:
Не вѣстникъ чудесный, не мальчикъ прекрасный,
А та, что мое обезсилила тѣло,
Цвѣтокъ подарила мнѣ гибельно-красный.
* * *
Такъ хрупки струны нашихъ тѣлъ
И такъ обманчивъ нашъ нарядъ.
Зловѣщей подписью алѣлъ
Въ губахъ моихъ признанiй рядъ.
И, словно кукла, поцѣлуемъ
Я обманула весь твой зной.
Къ чему изнѣженно волнуемъ
Забытый часъ мой заводной?
Мучительно такъ хрупко тѣло,
А страсть – бумажные цвѣты.
Признаньемъ если и горѣло,
Такъ это сердце безъ мечты.
* * *
Ты такъ изысканно изнѣженъ,
Когда цѣлуешь пальцы рукъ моихъ,
И въ мадригалѣ ты небреженъ,
И даже льстивъ въ признаньяхъ глазъ однихъ.
И я порою вспоминаю
Тебя, кавалерiйскаго пѣвца,
И ту перчатку сохраняю,
Что разъ коснулась твоего лица.
Я знаю, ты всегда спокоенъ
И гордъ, что на плечахъ твоихъ мундиръ,
И такъ доволенъ тѣмъ, что строенъ,
Столичныхъ женщинъ молодой кумиръ.
Ты такъ изысканно изнѣженъ,
Всегда, вездѣ желанный кавалеръ.
Прости, коль будешь ты разсерженъ,
Узнавъ, что описалъ тебя Мольеръ.
* * *
А. А. Смирнову.
Я знаю, что волна, на берега взбѣгая,
Назадъ, мгновенно, къ морю тянетъ свой прибой,
И снова тамъ, въ родной стихiи замирая,
Бѣжитъ на берега съ влюбленною тоской.
* * *
Пусть никто не видитъ, какъ надѣну шляпу,
Какъ предъ зеркаломъ закутаюсь въ мѣха
И, пожавъ котенку «Принцу» нѣжно лапу,
Выйду на Фонтанку встретить жениха.
Пусть никто не видитъ, какъ прожду напрасно,
Какъ я буду мерзнуть въ шелковомъ манто,
Какъ изъ глазъ моихъ польются слезы страстно
Въ мигъ, когда съ другой проѣдетъ онъ въ ландо.
Пусть никто не слышитъ, какъ вода въ Фонтанкѣ
Вдругъ плеснетъ привычно, задрожавъ слегка.
Только станетъ грустно маленькой служанкѣ
Ждать меня напрасно дома до утра.
1914 г.
* * *
Я вѣеръ уроню совсѣмъ къ ея ногамъ,
Съ улыбкою едва взглянувъ на кавалера
И, будто невзначай, для милаго примера,
Я вѣеръ подниму, чтобы прижать къ губамъ.
На удивленный взглядъ отвѣчу нѣжнымъ словомъ,
Перчатку снявъ, открою гладкое кольцо.
Закутавъ грудь и плечи, выйдемъ на крыльцо,
Чтобъ отъ танцоровъ отдохнуть подъ чуждымъ кровомъ.
«Сталъ душенъ Залъ и танцы стали некрасивы.
Пойдемъ, мой милый другъ, со мной все тише, тише.
Пусть злится кавалеръ одинъ въ цвѣточной нишѣ,
Пока въ признаньяхъ дружбы будемъ мы лѣнивы».
* * *
Гр. А. А. Е-му.
Мнѣ такъ бы хотѣлось, но я вѣдь не смѣю,
Вамъ открыть свое сердце, чтобы Вы все прочли.
Я въ немъ, вѣдь, такъ нѣжно Вашъ образъ лелѣю,
А Вы даже письма мои всѣ сожгли.
Ахъ, Ваша улыбка умна и наивна,
И Вамъ мои слезы совсѣмъ не мѣшали,
Но я никогда и ни въ чемъ не активна,
А Вы меня даже къ себѣ не позвали!
И вотъ, я боюсь нашей встрѣчи случайной,
Вдругъ прочтете Вы то, что скажу я безъ словъ
И все, что манило мистической тайной,
Мнѣ покажется жалкимъ безъ трепетпыхъ сновъ.
* * *
У меня кожа на тѣлѣ потрескалась,
На губахъ влажно – алая тѣнь.
Я конфузливо какъ то замѣшкалась,
Перебирая Вашу сирень.
Ахъ, поглядите, мое платье не смято!
Воротъ крѣпко сжимаетъ шею.
Наше свиданье мнѣ радостно свято.
Глядите, какъ я хорошѣю.
Не касайтесь губами, испугаете.
Я вѣдь не знаю, куда иду.
На длинное платье Вы наступаете.
Отъ счастья проснусь ли? – Я жду…
* * *
М. А. Кузмину.
Когда пройдете подъ руку съ нимъ вмѣстѣ
И не глядя поднимете свой котелокъ,
Мнѣ станетъ радостно отъ вѣрной вѣсти,
Что насъ троихъ опять связалъ все тотъ же рокъ.
И улыбнусь ревнивому сомнѣнью,
Привычно взявшему меня для плѣнныхъ мукъ,
И къ храму Женщины, радѣя откровенью,
Опять направлю я безъ стрѣлъ свой лукъ.
1911 г.
Павловскъ.
* * *
Чуть виденъ свѣтъ лампады. Женскiй ликъ
Съ массою горящихъ золотомъ волосъ,
Чудится, какъ изваянiе, поникъ.
Но живъ и чуденъ изъ мрамора Эросъ.
Стройный мальчикъ, склоненный на колѣняхъ,
Ты, чей гордый профиль скрылъ усталость вѣкъ,
Чья мраморность груди дрожитъ въ моленьяхъ,
Ты, достойный стать живымъ въ душѣ навѣкъ…
О, женщина! не плачь у ногъ, молись, но безъ надеждъ.
Не смѣй роптать на то, что мраморъ плечъ не задрожитъ,
Что не опуститъ богъ презрительно лукавыхъ вѣждъ
На ту, что вся покорная у ногъ его лежитъ.
Прекрасенъ мраморъ, онъ рѣзцомъ ваятеля живетъ.
Ты мнишь, что внялъ онъ, что напоитъ виномъ всѣ стрѣлы
И сердце то, что для тебя холодное какъ ледъ,
Смѣясь, зальетъ виномъ.
Ахъ, гляди, какъ бѣлы, бѣлы
Его застывшiя уста, изгибы бедръ и рукъ,
И ротъ его и узкiй лобъ уже навѣкъ застылъ!
Вина и стрѣлъ ужъ нѣтъ, ребенкомъ сломанъ гибкiй лукъ…
Эросъ влюбленъ и женщину забылъ…
* * *
Люксу.
Бсе, что поблекло, измято, поломано,
Много хранитъ въ себѣ нѣжныхъ чудесъ.
Въ календарѣ моемъ все, что оборвано,
Много сыграло плѣнительныхъ пьесъ.
Гдѣ на душѣ моей, вѣчно разбитой,
Шрамъ наложилъ свой мучительный слѣдъ,
Ночью ли, днемъ ли, съ надеждой открытой,
Вѣчно звучитъ cyмacшeдшiй мой бредъ.
1913 г.
* * *
Мое маленькое счастье я узнала.
Крошечная кукла вся спряталась въ цвѣтахъ.
Такъ это о ней всѣ ночи я гадала,
Такъ это для нея лилась любовь въ стихахъ?
И много дней фiалки не отцвѣтали,
И, къ Вамъ идя, съ собой букетикъ я брала.
Хоть маленькое счастье цвѣты скрывали,
Теперь оно мое, разъ я его нашла.
Крошечная кукла въ рукахъ моихъ блѣдна.
Кажется, для счастья она не велика,
Слишкомъ некрасива безъ красокъ и смѣшна,
Мнѣ не любопытна безъ листиковъ цвѣтка.
Подъ утро письмо отъ Васъ я получила.
На всѣ мои мольбы Вы пишете мнѣ «да».
Отъ счастья я куклу гдѣ-то позабыла.
Фiалки отцвѣли, опали навсегда….
* * *
Моей сестрѣ, Л. Вырубовой.
О милая, о родина моя, Варшава!
Я взята въ плѣнъ твоей красивостью и солнцемъ.
Въ созвучiяхъ столицъ отдельная октава,
Томишь мечту забитымъ траурно оконцемъ.
О, паны гордые и трепетныя панны!
Въ мазуркѣ мчась, какъ принцы и принцессы сказки,
Вы свято помните прадѣдовскiя раны
За чарою вина, въ любви и нѣжной пляскѣ.
И отрѣшась отъ всѣхъ жестокихъ обвинений,
Провозглашаю тостъ, чтобы разбить молву,
За родину одну, за нашъ единый генiй,
Мой тостъ: за двухъ сестеръ – за Вислу и Неву!
* * *
Мнѣ хочется, чтобъ ты меня забылъ,
Чтобы не знать отвѣтнаго страданья,
Чтобъ не узнать, какъ скоро ты остылъ,
Не умолять напрасно о свиданьи.
А если же я первая забуду,
И ты придешь просить остывшiй жаръ,
Искусно-ласковой и нѣжной буду
И страсти прежней дамъ тебѣ угаръ.
* * *
Борису Курдиновскому.
Успокой эту блеклость желанья
Безотвѣтно умолкнувшихъ устъ,
Не ищи милыхъ сердцу названiй, –
Садъ любви моей теменъ и пустъ.
Успокой эту хрупкость надежды,
Изболѣвшую тернiемъ грудь,
Не ищи прежней бѣлой одежды,
Страсть ревнивую нашу забудь.
Успокой эти слезы безсилья,
Никогда не смѣющiйся взглядъ,
Не ищи для мечты своей крылья:
И любя, не вернусь я назадъ.
1912 г.
* * *
Если бы въ мою келью, гдѣ молюсь ежечасно,
Гдѣ стою на колѣняхъ, съ постоянной тоской,
Вдругъ вошли бы земные и такъ грубо и властно
Прозвучалъ бы ихъ голосъ незнакомый и злой…
О, Господь, мой Спаситель, Ты, что создалъ моленье,
Мою темную келью, ту, что слышала ихъ,
Вся душа моя, Боже, проситъ, жаждетъ забвенья,
И тоскуетъ и тонетъ вся въ мечтахъ неземныхъ!
И земные ушли бы и смущенно въ безсильи
Опустились бы снова на стеклянное дно.
Я давно оборвала свои хрупкiя крылья,
Мнѣ осталось, я знаю, то, что мнѣ суждено.
1913 г.
* * *
Однажды только слезы льются,
Чтобъ съ сердцемъ вмѣстѣ изойти.
Мои мечты лишь къ Вамъ несутся,
Я не могу отъ Васъ уйти.
Пусть солнце вѣчно надо мною,
И горъ узоры въ вышинѣ,
Одной я связана тоскою,
Одной любовью въ тишинѣ.
Однажды только умираешь,
Чтобъ въ сказку жизни перейти.
Ахъ, какъ мучительно сгораешь,
Когда отъ Васъ нельзя уйти!
* * *
На бѣломъ огромномъ экранѣ
Пробѣжала Ваша тѣнь и пропала.
Выросъ цвѣтокъ въ сердечной ранѣ,
А я, не зная о немъ, тосковала.
Будетъ ли цвѣтокъ въ сердцѣ вѣченъ?
Изъ-за меня лепестки его вянутъ.
Онъ долженъ быть Вами излѣченъ,
Мои губы просить не устанутъ.
Но если тѣнь, пробѣжавъ на бѣломъ,
Мой нѣжный цвѣтокъ оставитъ безъ свѣта,
Какъ Пьеро, лицо вымажу мѣломъ,
Умру, какъ онъ, не дождавшись отвѣта.
* * *
Гр. В. П. Зубову.
Иду навстречу темнымъ лицамъ,
Чужимъ объятiя даю,
И къ незнакомымъ колесницамъ
Спѣшу, чтобъ прокричать: я жду!
Переступивъ чрезъ всѣ ограды
И за предѣломъ красоты,
Вездѣ искала я отрады,
Сплетая разность суеты.
Увы, за тонкимъ силуэтомъ
Летя на фейерверкъ мечты,
Я не нашла вопросъ съ отвѣтомъ,
Не измѣнила «Вы» на «ты»!
И вотъ, иду навстречу сказкамъ
И, не дослушавъ, вновь прошу,
И равнодушна къ всѣмъ я краскамъ,
И тотъ же крестъ въ cебѣ ношу.
Но если вдругъ, на поворотѣ,
Увижу бога съ тѣломъ звѣря,
Пойму, что Вы меня зовете
И къ Вамъ дойду, хотя-бъ не вѣря.
1912 г.
Bad-Elster.
* * *
Весь я красный, въ ярко-аломъ,
Весь въ крови и весь въ рубцахъ,
И съ желаньемъ запоздалымъ
Истомленъ въ своихъ цѣпяхъ.
Но замѣтивъ чьи-то взоры,
Чей-то правильный овалъ,
Я почувствовалъ укоры,
Чью-то близость отгадалъ.
И блѣднѣетъ моя алость,
Кровь исчезла на рубцахъ.
Гдѣ-жъ томленье? гдѣ-жъ усталость?
Всѣ мечты на небесахъ.
Все прiяла, все объяла
Пара глазъ въ моемъ винѣ,
Пара глазъ, что цѣловала,
Цѣловала тамъ на днѣ.
Весь я бѣлый, въ бѣлоснѣжномъ,
Весь душистый, молодой,
И въ желаньи неизбѣжномъ
Я потерянъ, я не свой.
Что мечталось, все npiялa,
Все смутила пара глазъ,
Пара глазъ, что цѣловала,
Цѣловала много разъ.
Я замѣтилъ чьи-то взоры,
Чей-то правильный овалъ.
Ахъ, къ чему теперь укоры?
Я цѣлованъ, цѣловалъ!
1911 г.
* * *
Когда ты злой, когда ты негодуешь
И отстраняешься отъ ласкъ моихъ,
Ты странной радостью меня волнуешь,
Твержу «люблю», не зная словъ другихъ.
Когда у ногъ моихъ, красивъ и статенъ,
Въ истомѣ страсти молишь о любви,
Ты мнѣ нежданно жалокъ, непрiятенъ,
И ненависть – какъ ядъ въ моей крови.
Мнѣ нравится, когда пройдешь ты мимо,
Узнавъ меня; поклонишься другой,
А я слѣжу настойчиво, ревниво,
Какъ милъ другимъ изящный профиль твой.
Мнѣ нравится и голосъ твой неясный,
Лѣнивая, небрежная тоска.
Хочу смотрѣть, чтобъ жечь огонь напрасный,
Хочу любить, внимать тебѣ вѣка.
Стиховъ моихъ не слушай, ни признанiй,
И будь неласковъ, рукъ моихъ не тронь,
Чтобъ я, не ты, была-бъ полна терзанiй.
Не будь со мной настойчивъ, не шпiонь.
Когда мнѣ грезится, что ты не любишь,
Я жду тебя, мнѣ не дождаться дня,
Страшусь, что ты меня забылъ, забудешь,–
Тогда я счастлива. Ахъ, не люби меня!
* * *
Я распялъ свою первую любовь
И смотрѣлъ на крестъ, на саванъ бѣлый,
Улыбался, пока сочилась кровь,
И зналъ, что въ послѣднiй разъ я смѣлый.
А когда любовь моя исчезла,
И остался слѣдъ неизгладимый,
Траурная тѣнь на кресло влѣзла,
Гдѣ сидѣли Вы, вчера любимый.
Улыбался я, глядѣлъ на тѣни
И вновь безумно радъ былъ, что не слѣпъ,
Что упасть могу я на колѣни,
Молиться тамъ же, гдѣ лежитъ мой крепъ.
И смѣялся я, безумно смѣлый,
И смѣясь, казалось, кровь я пилъ.
Предо мною трупъ Вашъ охладѣлый.
Я люблю, – какъ раньше не любилъ.
* * *
Чѣмъ ты знаменитъ? развѣ тѣмъ, что я тебя любила,
Что на губахъ твоихъ печать моихъ лежитъ?
Чѣмъ ты такъ красивъ? развѣ тѣмъ, что я тебя хвалила,
И что въ твоихъ зрачкахъ огонь моихъ горитъ?
Нищiй, маленькiй бродяга и жалкiй цыганенокъ,
На твоихъ кудряхъ блеститъ вѣнецъ по праву.
Пусть съ улицы порочной, пусть ты грязный, злой ребенокъ,
Но вѣдь я дала тебѣ любовь и славу.
* * *
Пьеру.
Вы живы иль нѣтъ? Мнѣ теперь безразлично:
Я люблю мой лиловый одинъ аметистъ.
Пусть будетъ по-дѣтски, совсѣмъ неприлично,
Но я рву навсегда недоконченный листъ.
Я ношу мой лиловый одинъ аметистъ,
И когда прохожу мимо уличныхъ стѣнъ,
Я цѣлую мой камень, что солнечно чистъ,
Чистъ, не зная ни Вашей любви, ни измѣнъ.
Берегу талисманъ, мой одинъ аметистъ.
Помнить Ваши всѣ клятвы – прошедшiй мой рокъ.
Я навѣрно мечтатель, навѣрно артистъ:
Вѣдь любовь къ аметисту – мой странный порокъ.
1912 г.