Яблоня цветет
***
Хотела этой ночью умереть,
Но побоялась умирать одна.
И темнота влекла, как чёрный омут.
Казалось, будто я обречена
На это одиночество и впредь,
Казалось, что тревоги не унять.
Смотрела смерть огромными глазами
И слишком тёмен был её наряд.
***
Так здорово!
Так здорово мышью летучей быть,
от дома к дому парить,
под утро лишь засыпая.
Как же спать, повиснув вниз головой,
Среди ветвей во тьме ночной –
Кто-нибудь знает?
Сказка
Жили когда-то за дальней горой
принцесса, рыцарь и старый тролль.
Решив, что принцесса попала в плен,
Отважный рыцарь медлить не смел.
Помчался галопом белый конь
И пал мечом сраженный тролль.
Рыцарь встал на колени пред
Принцессой, прекрасней которой нет.
Но ах и ох, ох и ах,
От дамы рыцарь ушел в слезах.
«Шестихвост и девятиголов
Был славный тролль – а ты каков?
Тролль стар был, как многоохватный дуб –
Ты только рожден, ты молод и глуп.
Сама я в горы пришла к нему
Ты, рыцарь, принял мой дом за тюрьму.
Горя не знала пять лет и зим –
Здесь и останусь с троллем моим».
В траурном платье сидела она,
Смотрела на рыцаря из окна –
Так смелый рыцарь узнал, у кого
Принцессам живется лучше всего.
Язык цветов
Ты говорил (ты так умён):
«Всё тленно в мире, в принципе.
Любовь пройдет, и синий лён,
Как все на свете, выцветет.
Погибнет всё, что рождено.
Водица превратиться в лёд
По вечному закону, но
С весною снова оживёт».
Раз так устроена Земля –
Цветёт один, ну а другой
Погибнуть должен – то не я
(хоть думаешь, что я слаба,
хоть так мудры слова),
не я погибну, милый мой.
Мне чужд язык цветов твоих.
Уволь, забудь, мечта моя.
Зачем здесь нежный гиацинт?
Меня ты с ним не сравнивай.
Я кактус, твёрдый как кремень,
Колючками поросший.
Бутонов сотни в ясный день
Раскрою, мой хороший.
А на засушливом ветру
Лишь силы набираю.
Воскресну я, а не умру,
Приду к тебе цветами.
Пресса, помни о своей силе!
Написано Ингер Хагеруп в сентябре 1945 года для вечера, посвященного нелегальной прессе.
Не с чашкой кофе, свернувшись
калачиком, на подносе
Твои номера появлялись
в домах подписчиков редких.
Ночами, как вор, ходила,
вторгаясь к юным и старым,
желавшим нести Тебя дальше,
народу – под страхом смерти.
Ни броского заголовка,
ни даже шрифта поярче
для слова не находилось
в лесных типографских вёрстках.
Страничкой жёлтой потёртой
светилась наша надежда –
как жаркие дальние звезды,
досада и ненависть наша.
И сквозь любые преграды
всегда проникали вести –
“Итог Сталинградской битвы…”,
“Париж не взорван, восстал…”
Улыбкой скользили по лицам
и слышалось в дребезжанье
трамвая приветном, невнятном:
“Читай в новостях вечерних”…
Была кулаком, разящим
бессмысленную жестоость,
упавшим – сил придавала,
уставшим – веру дарила.
Была тем верным компАсом,
что преданно вел нас через
страданье, несправедливость
и ужас в собственном сердце.
Случалось они приходили
ночами и, вышибая
нам двери, людей стреляли,
друзей бросали в застенки.
Глухие толстые стены
хранили надёжно тайны –
не возвращались жертвы.
Но Ты – всегда возвращалась.
Сегодня Тебя мы видим.
Но, слушавшие Твой голос –
бесстрашный, теплый, спокойный –
свидетели лет прошедших,
помним, как вой сирены,
что забыть невозможно –
помним подпольную прессу
лет тяжелейших норвежских.