Стихи отказа
Нет – сильным мужчинам в одной рубашке
шагающим через
мою кухню страстно и тупо.
Нет – мне свернувшейся-как-котёнок вокруг
спящего ребёнка и соблазнительно
улыбающейся.
Нет – коротким юбкам, нет – длинным
вздохам; я не буду
глядеть, после того, как дочитаю стихи,
понял ли ты их.
Нет – уютным патио, передним дворам,
мои кошки
никогда не растолстеют. Никто
не налепит меня на футболку;
я могу никогда
не научиться пользоваться косметикой.
Не хочу сидеть
неподвижно в машине, когда кто-то другой
за рулём. Нет – кругам, по которым
ходишь. Нет – шахматному
линолеуму. Нет.
Нет – посудомойке (посудомоечная машина —
маловероятна). Нет – цветам,
милым ножкам, заунывным
поэмам о свадьбе. Ветер —
это как люди, и мои стихи —
море. Дети — как трава
на холмах, они пускают
корни. Или как лес.
Они не приходят и не уходят.
Нет — радуге. Только пеликаны,
неловко барахтающиеся в надежде
на ту самую
Большую Рыбу. Ты можешь спорить,
я не буду задумчивой, пусть оно проходит
подумаем позже, на что могло быть похоже.
Мои воспоминания проходят рядом.
И сейчас я не слишком уверена в том,
кто что кому сделал.
Что мы сделали не так.
Но я сожгла рукопись,
в которой встретила твои глаза и улыбку.
Окно
ты — мой хлеб,
и тонка, словно волос
дрожь в костях…
ты почти
океан
ты — не камень,
не льющийся звук
я уверена:
ты — без рук
эти птицы обратно летят
за оконным стеклом,
и разбита любовь,
и нельзя — о пустом
и не время,
чтобы пересеклись языки
(никогда здесь
не менялись пески)
и, мне кажется,
завтрашний день
тебя включит — носком сапога,
и ты будешь светить и светить
неустанно-подземно
всегда
Хронология
я любила тебя в октябре
когда ты прятался в волосах
и катался на своей тени
по углам дома
а в ноябре ты вторгся
заполнив воздух
поверх моей кровати с мечтами
кричащими о любой помощи
моему внутреннему слуху
в декабре я держала руки твои
единственный день; свет ослаб
всё вернулось
рассветом на шотландском взморье
тобой, певшим нам на берегу
сейчас январь, ты растворяешься
в своей половине
сокровищ его плаща; твоя тень на снегу,
ты ускользаешь ветром, кристальный воздух
несёт новые песни сквозь окна
наших грустных, высоких, милых квартир
Первый снег, Керонсон (Алану)
Этот дар, должно быть, дан миром
(дан мне тобой)
мягко снег
разливается в чаши пустот
на поверхности пруда,
подровняв длинные белые свечи —
те, что стоят на окне,
те, что будут гореть в сумраке, пока снег
наполняет нашу долину
этой пустотой
никто из друзей не поедет на юг
никто не приедет загорелым из Мексики,
с солнечных полей Калифорнии, не привезёт травы
все разбежались — или мертвы, или молчат,
или движутся к сумасшествию
от унылой яркости нашего тогдашнего мировоззрения
и этот твой дар —
белое молчание, заполняющее контуры моей жизни.
Этюды о свете
claritas:
солнце
поймано в росе
искрящаяся бесформенность
мы стоим снаружи
candor:
свет
хор нарастает,
заполняя контуры архитектуры
собор
дворец
театр
lumen:
свет
как рельеф, написанный сам собой
выше и выше, на лике
воды, необъяснимое
вечное движение
lux:
острие иглы
выходит
из ядра
Земли
тончайшие
пронизывающие лучи
*
Примечание переводчика. Названия четырёх частей — почти синонимы, вариации на тему блеска, света, сияния. Название может переводиться также как «Этюды о свете» — но заявленный вариант точнее.
Я — тень
Я — тень, пересекающая лёд
Я — нож, ржавеющий в воде
Я — грушевое дерево, укушенное морозом
Я придерживаю гору рукой
Мои ноги разбиты стеклом
Я иду по ветреному лесу в темноте
Я окутана золотым облаком
Я свищу сквозь зубы
Я теряю свою шляпу
Мои глаза — корм орлам, а моя челюсть
заперта серебряной проволокой
Я часто горела, и мои кости — суп
Я гигантская каменная статуя на скале
Я безумна как метель
Я выглядываю из сломанных посудных шкафов
City Lights, 1961
Иду туда в первый раз
тогда он был намного меньше
чем то, что толпилось внизу, полное поэзии
стеллажи с потрепанными журнальчиками у стены
эти шаткие белые столы, за которыми люди сидели и читали/писали
Везувий был похож на дополнительный офис
Прибытие снова через год, двое детей на буксире
Лоуренс дал мне огромную стопку своих публикаций.
«У меня есть книги, — сказал он, — как у других людей мыши».
И Северный пляж никогда не переставал быть загадочным
когда я переехала сюда в 1968 году.
Издательство на Filbert & Grant было Меккой
местом, чтобы встретиться с моими детьми, если мы расставались
во время одной из бесчисленных демонстраций
(хотя Лоуренс волнуясь, сказал мне, что я должна оставить их
от греха подальше дома) я думала они должны учиться
всему, чему бы мы ни учились —
Офис прямо на углу возле магазина с бисером
где я оказывалась ежедневно, пополняя запасы
Сколько ночей напролёт мы бродили по Магазину
скупая кучу новых стихов со всех уголков земли
затем отправлялись в ночной Tower Records, полный трансвеститов
и революционеров, за несколькими песнями
И врубись, City Lights всё ещё здесь, как какой-то старый маяк
хотя всё остальное ушло,
поэзия переехала наверх, издательство
всё там же, и толпы людей
треть моего возраста или младше, они всё еще роются в стеллажах,
ища голоса со всех сторон
земного шара
Звёздная Лилит
ибо есть другая Лилит, не созданная для земли
о которой говорят / что, когда её видят мужчины
она как пар / чума / какофония
уникальных колоколов / в напряжении и чужеродности, они бегут
за её бестелесной сущностью из этого мира
в следующий. Она, по сути, является архетипом
лисий огонь звезд
энергия клочка пустого пространства
космический болотный свет, который манит нас
из небесных сфер, в наш дом
чтобы вечно блуждать между квазарами
в противоречии со Звуком Гармоничных Кристаллов
храм-цветок бездны
лебедка
на которую намотана
эта надежда
за пределами всякой меры
Корабль-Который-Поворачивает-Под-Углом
Белая Лиса, Прыгающая Через Могилы
Песня для нерождённого ребёнка
Дорогой
когда ты прорвёшься
ты найдешь
здесь поэта —
не совсем то, что можно было бы выбрать.
я не обещаю
что ты никогда не будешь голодать
или что ты не будешь грустить
на этом выпотрошенном
сломанном
земном шаре
но я могу показать тебе
малыш
достаточно любить
чтобы разбить твоё сердце
навсегда
Упражнение любви
Джексону Аллену
Мой друг носит мой шарф на талии
Я даю ему лунные камни
Он дает мне ракушки и водоросли
Он приехал из далекого города, и я встретила его
Мы будем вместе сажать баклажаны и сельдерей
Он ткёт мне ткань
Многие принесли подарки
я использую для его удовольствия
шёлк и зеленые холмы
и цаплю цвета рассвета
Мой друг ходит мягко, как ткань ветра
Он освещает мои мечты
Он построил алтари у моей кровати
Я просыпаюсь от запаха его волос и не могу вспомнить
ни его имя, ни моё собственное.
Она — ветер
она — ветер, который ты никогда не оставишь позади
черная кошка, которую ты убил на пустыре, она —
запах летних сорняков, она — та, кто таится
в открытых детских шкафах, она кашляет в соседней комнате,
улюлюкая и свивая гнездо в твоих волосах
она — инкуб
лицом к окну
она
гарпия на твоей пожарной лестнице, мраморная фигурка
вырезанная на каминной полке.
Она — рог изобилия,
воющий в ночи, мёртвая хватка
от которой не оторваться, чёрные прозрачные глаза
как у безумных девушек, поющих хоралы в западне, она —
шипение ваших прощаний.
Чёрное зерно в зелёном нефрите, звук
молчаливого кото, она —
сгоревший гобелен
в твоём мозгу, огненный плащ
перьев несёт тебя
прочь с холмов,
когда ты сбегаешь
пылая
к чёрному морю
Песня Буддистского Нового года
Я видела тебя в зеленом бархате, с широкими рукавами
сидящим перед камином, наш дом
сделался каким-то более благостным, и ты сказал
«В твоих волосах звезды» — это была правда, которую я
принесла с собой
в это угрюмое и грязное место, которое мы должны сделать золотым
сделать драгоценным и мифическим, такова наша природа,
и это правда, что мы пришли сюда, я сказала тебе,
с других планет
где мы были богами, нас послали сюда,
для какой-то цели
золотая маска, которую я видела раньше, которая так красиво
сидела на твоем лице, не вернулась,
как и это лицо быка, которое ты приобрёл
среди северных народов, кочевников пустыни Гоби
Я больше не видела ни тех юрт, ни повозок
бесконечно медленно ползущих по бесконечно ветреным равнинам,
таких холодных, что каждая звезда на небе была разного цвета
само небо было запутанным светящимся гобеленом,
но я почти смогла увидеть планету, с которой мы прибыли
Я не могла вспомнить (тогда), какова была наша цель
но вспомнила имя Махакалы, на рассвете
лицом к лицу с Шивой, холодный свет
обнажил «мыслерожденные» миры в их простоте.
Я наблюдала, как они размножались, перетекали,
или, проще говоря, одно зеркало отражало другое.
затем зеркала разбились, тебя уже не было в поле зрения
не было смысла вглядываться в эту новую черноту
«мыслерожденные» миры разбежались, и разум отключился:
безумие или начало?
Колокольня
взвешивание проводится осенью
и просеивание
то, что нужно молотить
обмолачивается осенью
то, что должно быть собрано, взято
ветер не умирает осенью
Луна
бесконечно перемещается сквозь летящие облака
осенью море высокое
И золотой свет играет повсюду
сделать это сложнее,
чем идти своей дорогой.
все прощания осенью
там, где есть прощание
всегда осень
и солнце — хрустальный шар
на золотой подставке —
и ветер
не могу заставить ель кричать
достаточно громко
