Зрелая любовь
Общий сон: Под зонтиком
фосфоресцирующей медузы, почти слепые,
мы плывём над башнями затонувшей Флоренции,
выбравшись из водоворотов условности и притворства,
без страха,
легко, как через перепонку,
мы проникаем во чрево корабля,
по самую мачту наполненного парами животных,
возвращающихся в долины
заселить мир, нагой и прекрасный.
Утро: Постель, просвеченная щитом
солнечного бойца, простыня
из помятых цветов.
Я смотрю.
Ты смотришь.
Человек — как зверь.
Он чувствует, когда надо умереть.
Атлант
Когда умер Владо Минач,
из-под балки, которую он подпирал,
сыпался мелкий песок
в ритме узды и стремени,
песок аваров, татар и турок,
холод мечей и костей, разбросанных
по словацкой земле.
Атлант, которого до конца сглазило бремя
больного народа в больной стране,
от которого постоянно не отделялась мещанская свора,
видящая лишь одним глазом.
Когда умер Владо Минач,
я могла бы вложить ему в рот
надкушенный овал яблока вместо обола,
но космический порядок
не для романтических душ,
для сладостного созвучия.
Это подпирание балки без конца,
иерархия пропасти и потолка,
взвихренного землей,
по которой к свежим пастбищам
бесправия и соли
гонится бесчисленное, ошеломляющее стадо,
ворвавшееся в икону, словно в воду.
Крупные зверства
Тогда, в сорок четвёртом и в сорок пятом,
пополнялись ряды тех, кто понял насилие,
как себя самого,
и одаривал себя
мылом из костей, абажуром из кожи,
золотом из ограбленных ртов, писал
об образцах свежей ткани.
За стаканчик водки, пять сигарет,
сто граммов колбасы и хлеб вербовались,
Господи, для специальных акций
в конце света,
и перед офицерским казино им
караул воздавал почести.
Их частной жизнью
были овчарки, пистолеты, ампулы с цианидом.
И Аглая подарила Мышкину ежика —
это лишь у меня для тебя ничего нет,
только снег,
под которым замерзает пустошь жалости,
с пластинками антивещества
в холодной печи звёзд
Стихи из книги «Крупная дичь»
Стакан воды
Я проснулась посреди ночи,
потому что у меня кто-то во сне попросил
стакан воды.
Ещё и сейчас я слышу этот голос, тихую
настойчивость просьбы, приходящей
откуда-то через фонтанель,
с постели больного
или из потрескавшейся земли странника.
Тогда я встала, прошла в кухню,
наполнила стакан и выпила его
вместо того жаждущего,
у которого уже не было тела,
а потому
ему было очень затруднительно
сделать что-нибудь
без помощи.
Снятие рогов
На одном из стволов
олень снимает рога,
лань стоит вдалеке,
не двигаясь с места,наблюдает за снятием короны,снятием оружия,
растущего из головы,отодвигая на задний план
особую утопию в груди,
завершение.
Любимый
Вспышка и остриё: его взгляд,
лицо, отражённое в стекле,
над картой Катынского леса.
Моя мечта слилась с этим началом,
у меня любимый из леса казни.Я не должна бы этого говорить,
но когда мы любим друг друга,
любимый у меня плачет на губах,
петляет между деревьями,
убегает мишенью для пульк той, что пьёт с вершин
и тоже плачет,
от глины отмывает
крылатые сандалии и поднимается,лёгкая, как вскрик, слитый из тел,
которые вошли в церковь.
Офелия на костях Йорика
Вечнозелёная и ко всем приветливая
Йорикова могила,
могила шута, причина великого вопроса
без кожи и без волос,
массив черепа;
всё достойно гибели.И ты, Офелия,
которая как раз отваживается
войти в квадрант большой дельты,
от кончиков пальцев вплоть до сна.Зачем бы мне упрекать тебя за это, сестричка,
преклонив колена на свирелях своих голеней,
с черепом Йорика
в собственной голове.
