Система связи
Мысль подключается к сети.
Есть звук? Помехи?
Ошибка? Скобка? Какая буква?
Как слышимость?
(В четкости речи
есть что-то
от древней силы заката.)
Мы здесь, мы брошены в ночь
земную, жмемся друг к другу
здесь, в ночи земной, здесь,
в ночи земной.
Снова кто-то на проводе,
обрыв кабеля, солнце
короткого замыканья.
Слышимость есть? Вы слышите?
Мои утерявшие смысл
слова – безумье и ярость;
сплошное черное месиво
булькает, переливается
через край – но вглубь, но ко дну,
где каменеют мерзлые светляки.
Вибрация, вспышки, сигналы –
следы, что оставила вечность,
считанные, бесчетные,
рожки охотников – туда, в мир,
лай собак – а дальше пустыня,
сирена воздушной тревоги – тщетно,
шаги, снова шаги – куда? –
звон колокольный в тумане, фосфоресцирует кожа,
пришлите спастелей, кожа отравлена,
к кому-то взывают гудки полицейских машин,
где-то бьют в набат – никого, никого, никого,
сигналы “скорой помощи”, время подходит к сумеркам,
хотелось бы знать, неужели время подходит к сумеркам.
Код срочности,
стакан воды, черствая корка –
подачка разуму,
азбука Морзе по радиоактивной системе,
или по телепатической, или по термоядерной,
или просто первооснова любви
в этой крайности крайней,
25 апреля 1963 года, осенью,
в южном полушарии, у меня дома,
судя по всему, в состоянье прострации.
Пролог к испанской серии
Упругий, горький, безнадежный ветер,
куски Испании, беглец, погоня,
рыданья, ворон и мизинец детский,
сглаз, выкрик, и душа, и сновиденье,
и преступление, и смерть, и зовы,
безлюдье, ужас, господи, оружье,
нож и булыжник, господи, оружье,
оружье, месяц молодой и месть
там, в поле неродящем и кровавом,
месть, словно рай любви – просторный, близкий
и гулкий от рыданий. А по крови
бродили ангелы, и ныла совесть,
зима была холодной и безлистой,
повисли в воздухе воспоминанья,
и тело, и бездомные собаки,
и терпеливые старухи-парки,
и полумесяц огненный во мраке, –
лес, о любовь моя, горящий лес,
огонь, бедой бесслезною раздутый.
Домашниие эриннии! Худые
и зоркие подруги! Злые осы!
Пора, подходит стрелка, поспешите
и помогите нам найти надежду,
и скалы расколоть во имя жажды,
и грязь стереть с измученного тела.
Вот мы стоим, тверды и одиноки,
считая крови гулкие толчки.
Удар
Удар пришелся точно – прямо в душу,
внезапный и слепящий, словно солнце,
недвижное, кровавое, немое –
и негде скрыться, некуда уйти
от яростного света. Я б хотела
уснуть, оставить вещи, позабыть
багаж и развернуть, как простыню,
дорогу без конца. Но я держусь.
Я научусь смотреть не щурясь в пламя.
Попробуй-ка сорви цветок-огонь.
Наверное, ресницы я спалила все в себе
до самого нутра. Ну что же, дайте мне
золу никчемно прожитого лета,
его венок, сухой и облетевший,
дар телу, обреченному любви.
Шла одна и на крик кричала.
Неизвестный автор (Испания)
Я ранена…
Я ранена. В гулкий вступили сговор
сухие листья и мои крики.
Бесчеловечный праздник бессмертников
торопит осень и увяданье.
Но я-то знаю. И мне страшно.
Кровля горящая, красное небо
кровью исходит, и кровь на ранах.
Я, как перчатка, вся – наизнанку,
не пойму, где плоть моя, а где звезды.
Но я-то знаю – пусть ценой страха
и раны смертельной – знаю, и хватит.
