***
Он мертв, как гвоздь. Все выдумал туман.
И глупый дух рождественских безумий,
Который всех сегодня свел с ума.Проклятый город! Кажется природа
Готовит варево в своей норе
И в испареньях сумрачной погоды
Коптят и слепнут пятна фонарей.По лестницам, трясущимся в ознобе,
Вползает сырость. Плесень по углам.
Кривляясь при свече в бессильной злобе.
На стену тень горбатая легла.Чадит камин. Часы пробили гулко
Одиннадцать. Он видит за окном
Свет фонаря в пустынном переулке,
Колеблющийся масляным пятном.
Все, как всегда. Но что-то не в порядке,
Предупреждают стрелки на часах.
Таит портьера в неподвижных складках
Угрозу, ожидание и страх.
Зловещие уродливые тени,
Колышась, медленно обходят дом;
И полночь бьет побудку привиденьям.
И в медном звоне слышится: “придем!”
Чернеет перст на циферблате бледном
И повторяет, угрожая: “верь!”
В удушье падает удар последний
И страшный гость, шатаясь, лезет в дверь.
1930-е, Ивдельлаг
***
Он прошел по годам суровым,
По обугленным городам.
Он пронес с собою два слова,
Гнев и гордость:
Нет! Никогда!
Эта надпись не всем понятна,
Но со мною теперь навсегда,
Как пароль, как девиз, как клятва,
Как присяга:
– Нет! Никогда!
В ней отчаянье. Ярость. Злоба.
Вспышки бешенства. Боль стыда.
Но сквозь зубы всего два слова,
Задыхаясь:
– Нет! Никогда!
В них раздавленной славы годы,
В слякоть втоптанная звезда.
Пораженная насмерть гордость
Хрипло бредит:
Нет…
Никогда…
Опаленная мгла заката.
Лужи. Сумерки. Пепел. Дым.
Спотыкаясь бредут солдаты
По дорогам своей беды.
Ветер. Окрики. Лица-маски.
Лихорадка, огонь и лёд.
Сводит судорогой гримаса
Обожженный морозом рот.
Может быть, это тоже мимо
Промелькнёт, как всё, без следа?
Позабудется? Канет? Минет?
Станет прошлым?
Нет.
Никогда.
Никогда не забыть, не спутать
Проторенный бедою след.
Память все сбережет под спудом
Онемелых угрюмых лет.
Эти стертые маски-лица,
Каждый взгляд и каждый пустяк
Будут чудиться, будут сниться
Даже четверть века спустя.
Я, как клятву, помню и знаю
Наизусть затверженный бред.
Это гордость. Присяга. Знамя.
Этого не забывают. Нет.
Это помнят, сжимая зубы,
И проносят через года.
Обжигают молчаньем губы.
Не прощают.
Нет.
Никогда.
Значит, это еще не гибель,
если всюду виденье сна –
Ты, замученная на дыбе.
Моя родина, моя страна…
Если рядом с тобой – другая
В пытке рабства и нищеты,
Непохожая и чужая,
Но такая же, как ты.
И, вертясь в карусели суток,
Я храню упрямство и зло,
Гнев и боль под защитой шуток,
Под щитом двусмысленных слов.
Но когда-нибудь эта память –
Неразборчивых строчек бред –
Ляжет грузно, как тяжкий кмень,
На историю наших лет.
Душный гнев не зажать руками,
И когда мертвецы молчат,, –
В тишине безмолвные камни
Содрогнутся и закричат.*
* Это стихотворение имеет несколько редакций. Цитируется по книге “Поэзия узников ГУЛАГа”. Антология. Составитель С.С. Виленский. — М.: Материк Россия. ХХ век. (Документы), 2005.
