Опубликовано: “Новая газета”, 17 марта 2002 года
Автор: Наталья Савельева
ЮРОДИВАЯ КСЕНИЯ
Ее стихи мудры и прекрасны, а судьба — тяжелейшая, как и у большинства поэтов. Ксения НЕКРАСОВА — одно из самых тихих имен в поэзии ХХ века. Уникальное явление в русской лирике — диковинное, одинокое, не вмещающееся ни в какие рамки и не укладывающееся в литературные термины. Ее верлибры близки наивной живописи.
Она всем рассказывала о своем «великолепном детстве»: «Отец был горным инженером, жили между Ирбитом и Шадринском, вблизи егоршинских каменных полей…» На самом деле подлинная ее автобиография такова: «Родилась в 1912 году. Родителей своих не помню. Взята была из приюта семьей учителя на воспитание…»
Из раннего детства ей запомнилось, что иногда к ней приезжала очень красивая, хорошо одетая дама, привозила дорогие подарки. Кто эта дама — ей не говорили. Потом она помнила эпизод: ее, маленькую, привели в лесной скит, где собралось много народу. И священник, подняв ее на руки, перекрестил ею толпу.
Позже ей кто-то сказал, что она — дочь Григория Распутина или одной из дочерей царя Николая… У нее двойное имя — Ксения-Татьяна.
Юность ее прошла на Урале. Окончила семилетку, училась в педтехникуме, потом служила культработником на Уральском заводе тяжелого машиностроения. В 1935 году Свердловский обком комсомола направил Ксению учиться в Москву, в Литературный институт.
В 37-м вышла первая подборка стихов Ксении Некрасовой в журнале «Октябрь».
Печатали Ксению и в других изданиях. Но закончить институт ей не удалось — началась война. Вместе с войной пришло горе. С мужем, горным инженером, и грудным сыном Тарасиком они ехали в эвакуацию. Когда начали бомбить, всех ехавших высадили в поле, и осколком — прямо у Ксении на руках — убило ее сынишку. Муж вскоре сошел с ума. Ксения же после всего пережитого получила травматический энцефалит и уже больше не могла работать. Руки не слушались ее. Отсюда этот детский почерк, неровные строчки, грамматические ошибки. Отсюда незащищенность и простодушное доверие к миру. Впрочем, эти качества были присущи ей всегда.
Михаил Пришвин писал в дневнике, что у Ксении Некрасовой, «у Хлебникова и у многих таких души сидят не на месте, как у всех людей, а сорваны и парят в красоте».
Но жизнь — вещь жестокая. Ксению нередко принимали за сумасшедшую, сторонились ее, гнали от себя. Бедно одетая, почти всегда голодная, Ксения вызывала брезгливую жалость.
Однажды в редакции «Нового мира» Маргарите Алигер показали верстку стихотворений Ксении Некрасовой, и те очень ей понравились. Она сказала об этом вслух, но, когда заведующая отделом поэзии предложила сказать то же самое автору, Алигер отказалась: «Это совсем разное: стихи и их автор. Я с ней общаться не умею. Не получается как-то… Все-таки она… — идиотка!»
А Ксения была рядом. Все слышала. «Сказать, что я растерялась, это значит ничего не сказать, — с горечью вспоминает М. Алигер. — Сказать, что я пришла в ужас, это тоже очень мало и бледно. Я не помню в жизни своей какой-либо хоть отдаленно похожей минуты. У меня словно железом перехватило горло, и из глаз брызнули слезы…
— Ксения… Ксения… Ксения… Простите, простите меня! — лепетала я, задыхаясь от стыда, от муки, от страдания… Я схватила ее за руку, я готова была прижать к губам эту плотную, широкую, чистую ладонь, и она не отнимала ее, продолжая улыбаться. И вдруг сказала громко, просто и отчетливо:
— Спасибо вам. Спасибо, что вы так хорошо говорили о моих стихах.
И были в этих словах такая чистота и отрешенность, такое покойное и непобедимое человеческое достоинство, которые я никогда с тех пор не могу ни забыть, ни утратить…»
Да, ее считали юродивой, да, порой она выглядела нелепо, странно. Ей негде было ночевать, и иногда она не хотела уходить из понравившегося ей дома. Просила, чтобы ее накормили. Радовалась каждому доброму слову, каждому крохотному подарку.
Конечно, Ксении помогали, но мало кто думал о ее судьбе по-настоящему. Когда стало совсем невмоготу, она написала письмо Поскребышеву. Как страшно читать эти пляшущие строчки! Вся жестокость сильных в их превосходстве над слабыми, убогими, просто не такими, как все, встает перед нами:
«В 1948 году меня перестали печатать, объясняя свой отказ тем, что стихи, написанные белым стихом, будут непонятны массам, что они больше относятся к буржуазным, то есть к декадентской западной литературе, а не к нашей простой действительности… Несколько лет мне ставят нелепые барьеры, и я бьюсь головой о стенку…»
Из записки Симонову: «Константин Михайлович, я гибну, одной не выбраться, помогите мне, пожалуйста…»
В конце жизни короткое счастье Ксении Некрасовой все же улыбнулось. Она родила мальчика, мечтала о том, как им будет хорошо вместе. Но жить по-прежнему было негде, и Кирюшу пришлось временно отдать в детский дом. Желанную комнату дали совсем незадолго до ее смерти. Ксения не успела привезти туда сына. Однажды, возвращаясь домой, она вдруг почувствовала себя плохо и упала на лестнице — не выдержало сердце.
Было ей всего 46 лет.
«Мой современник нежный», — обращалась Ксения Некрасова к людям своей эпохи. А мы? Услышим ли мы чистый голос большого русского поэта?
