“Общинный вестник”, ежемесячный информационный бюллетень (г. Петрозаводск). Август, 2015 г.
На протяжении полувека в Карелии существует непрерывный цикл музыкального образования (детская музыкальная школа – музыкальный колледж – консерватория), что для относительно небольшого российского города – до сих пор редкость. Мне довелось побеседовать с одним из тех, кто стоял у истоков создания Петрозаводской государственной консерватории, профессором, заведующим кафедрой струнных инструментов, Заслуженным артистом РФ и Народным артистом Карелии, Климентием Иосифовичем Векслером. В этом году он отмечает 60-летие педагогической деятельности.
До сих пор график артиста и преподавателя строится по следующему принципу: первую половину дня музыкант занимается дома, вторую – посвящает студентам. В классе Векслера в консерватории стены оклеены афишами его талантливых учеников и выпускников, которые дают концерты не только в Карелии и в России, но и выступают в разных странах мира, играют в зарубежных оркестрах. Благодаря занятиям с Климентием Иосифовичем студенты не только развивают и совершенствуют музыкальное дарование, но и получают уроки человечности, теплоты, добра, бесконечной любви к музыке, которую несет в себе глубоко преданный искусству и молодежи профессор Векслер.
– Климентий Иосифович, откуда Ваша любовь к музыке?
– Ирония судьбы: я родился в Ленинграде на улице Чайковского. Мои родители не были музыкантами-профессионалами. Отец – из обеспеченной семьи, по своей воле решил уйти в детский дом в силу своих прогрессивных взглядов, считал, что нельзя жить на всем готовом. После окончания ремесленного училища-профшколы металлистов, где он получил профессию «токарь по металлу», стал комсомольским вожаком, очень рано вступил в партию. До конца жизни был убежденным большевиком, передовым коммунистом, чуждым любых религиозных проявлений. Выписывал журналы «Большевик», «Спутник агитатора», много времени посвящал партийной работе. Перед войной мы переехали в Новосибирск, где папа трудился партсекретарем Западно-Сибирской железной дороги, много ездил по окрестным населенным пунктам и деревням. К сожалению, он рано ушел из жизни, – когда мне едва исполнилось десять лет, – я мало знаю о его родных.
Музыкальная линия – из маминой семьи Потаповских-Лившиц. Мама очень любила музыку, тонко в ней разбиралась, имела отличный музыкальный вкус, но, к сожалению, сама учиться возможности не имела, поскольку в семье было десять детей. Зато музыкантами стали ее братья: Борис Лившиц, виолончелист, работал в Петроградской консерватории на кафедре камерного ансамбля во времена, когда директором был А.К.Глазунов, потом стал концертмейстером в Малом оперном театре. Он принимал участие в моей судьбе: приходил, слушал, как я играю, иногда мы музицировали вдвоем. До сих пор помню благородное звучание его виолончели: очень теплое, глубокое, сердечное. Дядя всегда играл очень трогательно и задушевно, – это было его особенное качество.
Другой мамин брат – скрипач-виртуоз Михаил Лившиц – работал в Императорском оркестре Петербурга, самом элитном в России. У него в жизни случилась удивительная история: однажды, еще в двадцатые годы прошлого века, он поехал на гастроли в Китай, пережил там головокружительный роман с колоритной красавицей намного старше себя и принял решение остаться в Харбине. С тех пор о нем, увы, ничего не известно.
Так что первое знакомство с музыкой состоялось дома. Мама в раннем возрасте заметила мою музыкальность и подвигла начать учиться играть на скрипке. В музыкальной школе у меня сразу определили абсолютный слух, отличное чувство ритма, и я начал заниматься. Мама всегда верила в меня как в музыканта.
– Как происходило Ваше дальнейшее музыкальное развитие?
– Война застала нас в Новосибирске, который, в некотором смысле, стал в те годы культурной столицей России. Именно туда эвакуировали Заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Ленинградской филармонии, где дирижировал Е.А.Мравинский, Театр драмы имени А.С.Пушкина, Театр юного зрителя, квартет имени Глазунова… Потом в Новосибирск стали приезжать из разных городов крупные музыканты.
Моим первым учителем был Иосиф Аронович Гутман из Киева. Счастье, что я сразу попал в такие руки! Вместе со мной учился приехавший из Одессы Эдуард Грач, нынешний профессор Московской консерватории, Народный артист СССР, – мы дружим и творчески взаимодействуем с 1942 года. Настоящая крепкая дружба. Более десяти лет я провожу международные конкурсы в Вологде имени композитора В.А.Гаврилина, два последних раза Э.Д.Грач участвовал в работе жюри. Он часто приезжает с концертами в Петрозаводск, и я с удовольствием прихожу его слушать вместе со студентами.
После войны наша семья вернулась в Ленинград. Учебный год был в разгаре, окружающие считали, что идти на прослушивание в музыкальную школу при консерватории – бесполезно. Но мы с мамой все же пошли, я сыграл, и меня взял в свой класс профессор Вениамин Иосифович Шер. Шестнадцать лет мое становление происходило под его руководством: десятилетка, консерватория и аспирантура. То, что Шер учил любить музыку в себе, а не себя в музыке (он часто вспоминал К.С.Станиславского!), чувствовать скрипку с ее неповторимым тембром, виртуозно владеть звуком и всеми штрихами, – это одно, но я постоянно видел перед собой его глаза, ощущал его отношение ко мне и ко всем студентам. С Учителем я прошел весь основной скрипичный репертуар, привык играть ежегодный сольный концерт в двух отделениях – это было не легко и очень ответственно. Первое мое выступление с сольным концертом состоялось в возрасте тринадцати лет. В дальнейшем это стало потребностью.
Мне повезло в жизни, что я учился у таких выдающихся педагогов, музыкантов! Это удивительные люди – добрые, сердечные, искренние, такова была их природа. В первую очередь они научили меня человеческим отношениям.
В годы моей учебы в обществе наблюдался небывалый подъем интереса к музыке, драматическому искусству, концертные залы и театры были переполнены. На выступления знаменитых музыкантов билет достать было невозможно. Интернета не было, поэтому познакомиться с творчеством того или иного исполнителя, особенно зарубежного, можно было только «вживую». Среди студентов существовал термин «прорыв»: мы группой 10-12 человек буквально штурмом брали вход в большой зал Ленинградской филармонии (возле билетера). Настолько велико было желание услышать выдающихся музыкантов.
– Как Вы оказались в Петрозаводске?
– В следующем году исполнится 60 лет, как я живу здесь. Все получилось довольно случайно. У меня в музыкальной школе был большой друг, скрипач Юра Аранович – мы сидели за одной партой, постоянно общались вне классов, он часто бывал у меня дома. Характер у него был крайне неуживчивый. В процессе учебы в консерватории он умудрился поссориться со своими учителями – выдающимися музыкантами И.А.Мусиным и Н.С.Рабиновичем. В итоге оканчивал консерваторию «от себя» на год раньше и сразу уехал главным дирижером филармонического оркестра в Петрозаводск. После чего стал приглашать меня в Карелию в «его» оркестр, поскольку в Карелии, как он говорил, «в исполнительской жизни – целина и огромные возможности». В 1956 году я приехал, с первых дней стал солистом филармонии, начал преподавать в музыкальной школе, в училище.
А Юра через два года уехал сначала в Ярославль, потом в Саратов, в Москву, в Израиль…. Он был абсолютно непредсказуемый, очень талантливый человек. О нем многие говорили, что он гениален. Во время выступления Аранович вдохновлялся и буквально творил чудеса. Любой провинциальный оркестр у него начинал звучать так, как будто в его составе были сплошь выдающиеся музыканты.
– Карельская консерватория создавалась при Вашем непосредственном участии. Расскажите об этом, пожалуйста.
– Группа молодых талантливых музыкантов создала в Петрозаводске особый микроклимат, который, в итоге, дал возможность открыть консерваторию, хотя никто изначально в идею не верил. Считалось, это привилегия больших городов. Центр Петрозаводска и проспект Ленина тогда еще были деревянными, а некоторые жители держали у себя дома коров, кур… Скептики говорили: «Консерватории открылись даже не во всех городах-миллионниках, а у нас здесь, фактически, поселок городского типа». Но мы продолжали работать. Появились талантливые ученики в детской музыкальной школе и в училище, которые мечтали продолжить профессиональное образование.
Мне удалось создать при музыкальном училище ансамбль скрипачей из семнадцати человек, мы выступали с серьезными программами, концерты с нашим участием регулярно показывали по телевидению.
Я был увлечен идеей создания консерватории, писал об этом статьи в газеты, разъяснял необходимость наличия в республике непрерывного цикла музыкального образования. Нам повезло – удалось увлечь этой идеей Георгия Ильича Лапчинского, авторитетного музыканта, автора книг о многих карельских композиторах. В городе его очень уважали и ценили как прекрасного музыковеда, интересного, выдающегося человека – он в годы войны сражался танкистом, вернулся с фронта без ноги, ходил на протезе. Мы с ним, а также знаменитым басом Виктором Каликиным и другими исполнителями, в составе творческой бригады музыкального лектория филармонии ездили по всему Северо-Западу России – Карелии, Республике Коми, Мурманской области, выступали в домах культуры. Георгий Ильич произносил вступительное слово, рассказывал о композиторах, инструментах, а мы исполняли классические произведения. Случалось, что в каких-то домах культуры рояль был расстроен, тогда баянист или аккордеонист садился и исполнял партию рояля. Прекрасные с нами выступали музыканты – солист филармонии, аккордеонист Николай Воропаев, позже – баянист Вячеслав Калаберда. В глубинке очень любили музыку, с удовольствием ее слушали, прекрасно принимали. У нас в репертуаре, наряду с классикой, были целые библиотечки популярных скрипичных миниатюр, которые мы исполняли на «бис».
Кроме того, мы постоянно выступали в учебных заведениях, нас встречали очень тепло. Мне кажется, такая форма просветительской деятельности, работы с населением была бы очень востребована и сегодня. Музыканты, педагоги готовы работать и дальше для возрождения интереса к музыке, который всегда существовал в российском обществе.
А дело с открытием консерватории в Петрозаводске решилось во многом, благодаря личным контактам Лапчинского в обкоме партии. Здание, в котором мы находимся сегодня, строилось как общежитие для машиностроительного техникума и было возведено уже до четвертого этажа. Когда Георгий Ильич «пробил» решение открыть консерваторию – нам выделили это строение, не слишком приспособленное. Встал вопрос: как завозить сюда крупногабаритные музыкальные инструменты? При постройке «коробки» концертного зала (ныне малый зал консерватории) рояли на четвертый этаж поднимали, а затем опускали в помещение с помощью крана, а потом настилали крышу.
– Как у Вас складываются отношения с современными студентами?
– В консерватории немало талантливых ребят, хотя у нас порой шутят, что петрозаводские студенты – «третьего сорта», так как здесь часто оказываются те, кто перед этим не смог поступить в консерваторию в Москве, а затем – в Петербурге. На некоторых там даже ставят печать «профнепригодности», с таким настроением абитуриенты к нам из столиц и приезжают. Но у них совсем другие критерии отбора: при приеме нередко руководствуются принципом «снятия сливок», возможностью работы с очень талантливыми, яркими, блестяще подготовленными перспективными студентами, которых буквально через месяц можно посылать на конкурсы. А те, кого надо учить, с кем из года в год надо работать, приезжают в Петрозаводск.
Бывает так, что на первый курс ребята поступают с диагнозом «профнепригодности», а к четвертому раскрываются как музыканты, проявляют свою индивидуальность, выступают с сольными концертами. Среди них – много лауреатов различных конкурсов. У студентов развиваются новые возможности, нравственные качества – для музыки это очень важно.
Лучших я стараюсь настраивать на «подвиги» в виде сольных концертов, как некогда меня – Вениамин Иосифович Шер. У них после выступлений появляется чувство удовлетворения – они тоже вносят свой вклад для будущих поколений. А когда приходят абитуриенты и видят класс, оклеенный афишами студенческих концертов, они понимают, что здесь реально можно чему-то научиться.
Очень важно, чтобы контакты с молодежью были человеческими. Одно дело – обучить правильно выполнять техническую задачу, совсем другое – найти подход к душе. Если это удается, постепенно появляется все, что нужно, включая технику. У нас со студентами постоянный взаимообмен энергиями, особая атмосфера занятий, может быть, поэтому я и сохранился так хорошо.
– Как Вы оцениваете уровень музыкальной культуры современного российского общества?
– К сожалению, в последнее время ситуация не очень радостная, хотя вижу и некоторые проблески. Наполняемость залов в провинции по-прежнему невысокая, уровень музыкальной подготовленности падает. Под угрозой существование таких видов искусства, как академическая симфоническая музыка. Мы, педагоги консерватории, делаем все возможное, чтобы вновь пробудить интерес к классике среди обычных людей – не профессионалов.
Кстати, такие процессы происходят не только в музыкальной среде: то же самое, например, в шахматах. В 30-е г.г. в Советский Союз приезжал великий шахматист Хосе-Рауль Капабланка, вся страна буквально «болела» шахматами, на площади у залов, где проходил международный турнир, было невозможно попасть. Сейчас за первенством мира по шахматам, всемирными олимпиадами следят, увы, преимущественно узкие специалисты. Хочу надеяться, что внедрение в школы уроков игры в шахматы будет способствовать подъему интереса к этому виду искусства и творчества, который я очень люблю и которым увлекаюсь с раннего детства. Еще в школе я получил I разряд по шахматам, в консерватории играл на первой доске в команде вуза на городских первенствах.
– Как происходило Ваше еврейское осознание?
– К еврейскому осознанию я пришел уже довольно зрелым человеком, стал осознанно читать, изучать тему. Это произошло уже во время работы в Карелии, – у меня появились интерес и свободное время. В детстве или в школьные годы никаких возможностей обсуждать такие вопросы не было, это слабое место в воспитании нашего поколения.
Когда мы учились вместе с Сергеем Слонимским, Юрой Арановичем, Марком Эрмлером, то просто не задумывались о национальном вопросе, нас объединяла любовь к музыке. Со случаями антисемитизма я лично не сталкивался, о таких историях, происходивших в то время, узнавал больше по рассказам, слухам.
Моя дочь Елена Векслер с прошлого года живет в Бер-Шеве, внук Антон отслужил в израильской армии, сейчас учится и работает. Много в Израиле и других родственников. Кроме того, на Святой Земле продолжают трудиться многие мои ученики и коллеги.
– Передались ли Вашим детям музыкальные гены Вашей семьи?
– Да, мои дети очень музыкальны, это интересные, творческие люди, у нас замечательные отношения. Старший сын Леонид – Заслуженный артист Российской Федерации, концертмейстер первых скрипок в симфоническом оркестре Мариинского театра у Гергиева. Младший Алексей, талантливый скрипач, учился в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории в классе Эдуарда Грача, затем у профессора Изабеллы Головиной, сейчас работает и живет в Москве, часто гастролирует как солист. Таким образом, музыкальная династия Векслеров продолжается. Самое главное – передать детям и внукам человеческие качества, то, что я воспринял от своих учителей.
