Поэтические посвящения Аллы Головиной Марине Цветаевой

Послушничек,
Наушничек,
Девушничек,
Двурушничек…
Волосики — лен,
С личика чист,
Больно умен,
Больно речист…
— Мне бы за узкие плечи мешок,
Мне бы расчесочку — гребешок,
Мне подпояску бы, ремешок,
Мне бы в указку да посошок… —
А глаза, как хрусталь, холодны,
А уста, что коралл, бледны.
А рука — неживая лежит.
Затаился и ворожит…
Змея шестикрылого
Даром оплели.
Чернеца-то хилого
Узнаю вдали.
На девятой версте,
На проклятой версте,
Это — не я.
На мосту стоит, на хвосте —
Змея.
Жарится, нежится,
Смотрит, колышется:
Если б я была бы я,
А не эта вот змея,
Давно бы кольцо твое приняла,
Колечки бы льна приласкала на лбу,
Змеиные б кольца не развела,
Кольчугу б свою потеряла в бою…
— Ну какой же ты чернец, молодец,
На дуде золотой игрец?
Много выпил в ночи сердец.
А за мною пришел под конец. —
За мною идет в забытый скит
(Снами уже истомил),
Вербы стоит, и ива стоит,
И дышит зеленый ил.
Это не сон уже, а явь
(Змея стоит на хвосте),
Русалки его догоняют вплавь
На девятой версте.
У каждой губы черны-черны,
И женская боль, боль в очах…
Ты за собою не знал вины,
Почему же и ты зачах?
Оставь лежащую ту сестру,
Она — словно в горле кость.
Не змея ли она, что стоит на мосту,
Сторожит у плотины мост?
Брось ее, брось,
Нас верни
На землю, на мост,
Чтобы жить с людьми…

— Здравствуй, монашек
Выпитый.
Повыспрашивай,
Повыпытывай.
Монашек липовый,
Меня поспрашивай…

Как всегда, утверждение Ваше
Очень спорно, Марина, но Вы
Над горчайшей и полною чашей
Не склоняли своей головы.
Пили так, как на ассамблее
Пил гордец Большого Орла:
Хоть и пьян, но не плачет. Бледнеет,
Но сидит и глядит из угла.
Все до дна. И во здравье Петрово.
Недоволен. Не обессудь.
У раба — свободное слово.
Сердце живо. (Изрублена грудь.)
Завтра выспимся. Опохмелимся.
А сегодня — Пьянейший Совет.
Мы ужасно как веселимся
И танцуем в Москве менуэт.

Так, Марина, и Маяковский,
И Есенин — Ваши друзья,
Поплясали в хмелю по-московски,
Потому что иначе — нельзя.
Разрезали наутро вены
И кудрями лезли в петлю.
Эх, кремлевские крепкие стены,
Эх, толпа, что кричит: улю-лю…
Где не горечь любви неудачной, —
Там родимый народ освистит,
Замолчит до каморки чердачной,
Позатравит, задавит, сместит.

Ваша дочка вторая, Ирина,
Похоронена где-то в Москве.
Бог Вам дал любимого сына —
Передышечку на траве.
Ваша первая — ангел Аля,
Встретит Вас над Кремлевской звездой:
— Я осталась ребенком. Я ли
Поддержать не смогу родной?
И пойдете Вы — цепкой, крепкой,
Твердокаменной, как по земле,
За любовью своей — за цепкой,
Как звезда на старом Кремле.

Вам, Марина, мы тут не судьи,
Мы поклонники Ваши тут,
Мы свои подгоняем судьбы
Под такой же, как Ваш, уют.
Накануне отъезда, в Париже,
Землянику мне принесли.
«Я в Нормандию еду». И вижу
Вместе с Вами Москву вдали.
«Счастья я, Марина, желаю,
Даже и в Нормандии, Вам».
До свиданья, такая злая,
Я Вас помню и не предам.

Что ж, Россия, еще грехами
Ты не слишком с зарей пьяна?
Ассамблея твоя со стихами,
Ты до смерти влила вина.
Что ж, Россия, ты лихо рубишь
Под коленочки лучший дуб,
Что-то мало поэтов любишь,
Только кубок держишь у губ.
Нам не только бы пить с тобою,
Нам бы нужно и пописать.
Призадуматься над судьбою,
Карандашик свой покусать.
Чтоб стрельбы было меньше, шуму,
Чтобы комната — чуть светлей,
Чтобы время — подумать думу,
Чтобы на сердце — потеплей.
Мы ль не любим тебя от века.
Мы ль тебя не ведем вперед?
Вот — стихи. И душа — калека.
Вот петля — роковой исход.
Ах, набатом военным выла
Над тобою, Марина, Москва.
Самолеты бросали с пыла
Над траншеями не слова.
Но над фронтом восточным грозно
Цвет медовый волос сиял,
Резко, требовательно, не слезно
Ты кричала: еще не взял!