Поэма опубликована по книге: Вечорка Т. Соблазн афиш. – Баку: [Б. и.], 1920. – С. 8-14. Comments © Alexios Kairos, 2002
Правоведы (поэма)
I
Приятное лето прошло по шаблону, но скоро,
Прогулки на лодке с кузиной,
Крокет или теннис в полудень,
А после обеда, в круглом зале
Гувернер моих братьев
Пел шансонетки только мужчинам:
L’homme est une bete feroce
Il vous percera le c?ur…
А я смотрел на губы его
Знавшие слишком много
И не верил глупым словам,
Чувствуя прелесть в любови
– В более нежной, нежели жестокой, –
А может быть и наоборот…
Словом мне не хотелось
Ехать в училище. Но скоро пришлось:
Я достаточно опоздал.
II
Переодевшись, я прошел мимо “зубрилок”,
Прямо в наш класс,
Дмитрий сказал мне все новости
И нарочито небрежно отметил:
– У меня уже есть пятеро,
Над которыми я издеваюсь!
Я огорчился. Пока
У меня не было ни одного.
Потом он кивнул на новичка:
– Вот этот довольно забавен,
Он читал немного меньше, чем я.
“Немного!
Ну что же посмотрим” …
И я подошел к новому пультру.
III
Белокурый взглянул и легко улыбнувшись,
Закрыл свою книгу – кажется д’Оревильи.
– Читаете в переменах? Похвально! –
Он был слишком бледен,
В его щеках, как будто в лепестках белой розы:
Сиял светлячок розоватым светом.
А глаза – голубые медузы.
Я сказал ему: “В вас есть что-то божественное
Но что именно – не разберу!”
А он, царапая ножичком переплет,
Возразил в меланхолии:
– А у вас рот ромбиком,
Раскрывается на все четыре стороны. –
Я сказал ему снисходительно-нежно.
“Прежде чем сказать парадокс или глупость
Надо всегда немного подумать,
А то легко ошибиться”.
Он побледнел, и я удивился,
Что можно стать еще более бледным,
Потом закашлялся, и
По платку расползлись, как божьи коровки,
Капельки глянцевой крови.
IV
Осень была слишком ранней,
Как смерть Марии Башкирцевой,
Маленькие деревца
Зазябли, качаясь от ветра,
На круглых камнях двора
Котята катали орехи,
А я гулял по залу, повторяя латынь.
Сережа вдруг подошел и зажал мои пальцы,
Может хотел на колени поставить.
Я молвил мягко, но властно:
– Не надо. Я знаю что вы сильнее меня. –
Слабый, он сжал мои руки
Потом их отбросил и быстро ушел,
А я улыбнулся:
Мне весело было кривляться.
V
– Сережа, вы красивые девушки,
Оденьте манто вашей мамы
Мы поедем кататься! –
На Набережной все
Смотрели на нас.
Он был мил, как начинающая карьеру кокотка.
Я заглянул под кросс круглой шляпы,
Где в темной вуали, особенно томно
Синели глаза,
И глядя на край подрумяненных губ,
Шепнул, слабо тронув его колено,
Прикрытое пледом: –
– Если бы вы были девушкой,
Я бы сказал,
Что хочу полюбить вас, Мелитта. –
Потом, подумав, добавил:
– А может быть и нет.
VI
В дортуаре
Я поцеловал Димитрия,
А ему,
Сереже, подал руку,
Потом спросил рассеянно – хмурясь,
Будто припомнив что-то:
– Разве мы здороваемся с вами?
Он задрожал и ушел не ответив.
Потом на рассвете я слышал,
Что кого-то несли в лазарет –
Истерика.
VII
На завтра он подошел ко мне
И вложил в ладонь кредитный билет.
– Вот мой денежный долг.
Я пожал плечами –
– “А разве бывают другие долги?”
Шел снег за окном,
Заметая старый манеж.
Замороженно-тонкие лапки деревьев
Покрылись лохматой шерстью,
На длинном сучке
Больной вороненок нахохлился вяло.
VIII
Когда, в понедельник,
Димитрий вбежал в класс
То я заметил его не сразу:
Следил, как солнечный луч
Бродил по кляксе моих мемуаров.
Димитрий задыхался: “Он застрелился,
Белокурый, сегодня утром!”
Говорят, что я побледнел.
Неправда. Я был только удивлен.
– Умер?
“Кажется нет”.
– Конечно, стреляются в сердце
Не с целью смерти, но только
Желая испробовать новую роль.
IX
– Радлов Никита, вас к телефону!
Дядька Кириллыч провел до будки
И стал в стороне.
– Я слушаю вас.
“Говорит мать Сережи”.
Тихие слезы.
“Вы его друг?”
– Кажется, да.
“Вы знаете, он из-за вас стрелялся”.
Я хотел отвечать,
Но трубка упала.
Странно.
Говорят я был бледен?
Пустяки! Я был просто не в духе.
X
Сережа лежал в отдельной палате
Общины святой Евгении,
Улыбаясь, счастливо глядел на меня.
А я приходил дежурить в больницу
После занятий.
“Вам письмо от Димитрия. Вот”.
– Прочтите, мне трудно. –
“Возвращайтесь к нам, белокурый,
Каждый день подхожу я к вашему месту,
Мне грустно читать те книги,
Что мы вместе читали,
Поправляйтесь скорее, Сережа!
Ваш Дмитрий”.
XI
За окном весна в зеленом опереньи
Пленительно и медленно шуршала.
Птичка порхнула с ветки на ветку.
В кротких, войлочных туфлях пришла сиделка
И поставила свежий бульон.
Потом степенно закрыла дверь
И пропал белый халатик.
Сережа блаженно бормочет:
– Хотите, я вам расскажу… что-нибудь – …
Я рассердился. – Не надо!
Довольно миндальничать в сумерках!
Повернул выключатель
И сразу стало светло.
/31 мая 1919/
Комментарии к поэме
I. L’homme est une bete feroce // Il vous percera le coeur – Человек – животное жестокое // Он вам сердце прогрызет (фр.).
III. Д’Оревильи – Жюль Барбе д’Оревильи, (Barbey d’Aurevilly), 1808-1889, французский поэт и беллетрист. Поэзия его ничем не примечательна, как критик он слишком догматичен, но его беллетристика заслуживает внимания. Стиль Барбе д’Оревильи называли “смесью тигриной крови с медом”, а его фантазию влекло ко всему мрачному, кощунственному и дьявольскому. В 1912 г. М. Кузмин написал предисловие к русскому переводу книги д’Оревильи “Дэндизм и Джордж Брэммель”.
IV. Осень была слишком ранней, // Как смерть Марии Башкирцевой – Башкирцева Мария Константиновна (1860-1884), российская художница, из богатой аристократической семьи. С детства отличаясь слабым здоровьем, в 1870 была отправлена на лечение в Ниццу, затем обосновалась в Париже. С 1880 выставляла свои работы в парижском Салоне. Сохранилось совсем немного ее произведений (большинство из них погибло на Украине в годы Второй мировой войны). Мировую славу принес ей ее дневник, опубликованный посмертно. Среди ее поклонников были Ги де Мопассан, безуспешно добивавшийся ее любви, и М. Цветаева, посвятившая ей свой первый поэтический сборник (Вечерний альбом, 1910).
V. Мелитта – Мелисса (Мелитта), в греческой мифологии нимфа-родоначальница пчел.