Подборка стихотворений Нелли Закс

Подборка стихотворений Нелли Закс

ВЫБИТА СКРИЖАЛЬ ПЕРЕДО МНОЮ

* * *
О печные трубы
Над жилищами смерти, хитроумно изобретенными!
Когда тело Израиля шло дымом
Сквозь воздух,
Вместо трубочиста звезда приняла его
И почернела.
Или это был солнечный луч?

О печные трубы!
Пути на свободу для праха Иова и Иеремии –
Кто изобрел вас, кто сложил за камнем камень
Путь беглецов из дыма?

О жилища смерти,
Радушно воздвигнутые
Для хозяина дома, который прежде был гостем!
О пальцы,
Входной порог положившие,
Как нож между жизнью и смертью!

О печные трубы!
О пальцы!
И тело Израиля дымом сквозь воздух!

* * *
Какие тайные желания крови,
бредовые мечты и тысячекратно
умерщвленное царство земное
накликали жуткого кукольника?
Дохнул он с пеной у рта,
очерчивая
вращающуюся сцену своих деяний
пепельно-серым горизонтом страха.

Бугорки праха, притянутые злым месяцем,
убийцы на репетиции.
Руки вверх, руки вниз,
ноги вверх, ноги вниз,
и закатное солнце народа синайского
красным ковриком под подошвами.
Руки вверх, руки вниз,
ноги вверх, ноги вниз,
и на пепельно-сером горизонте страха
огромное созвездие смерти
циферблатом времен.

Вошедшие в подборку стихи Нелли Закс были опубликованы в сборнике «Звездное затмение». Издательство «НОЙ», М., 1993 г.

ТЕМ, КТО СТРОИТ НОВЫЙ ДОМ
Иные камни, как души.
Рабби НАХМАН

Когда ты возводишь себе новые стены,
Очаг, одр, стол и стул,
Не вешай свои слезы о тех, кто ушел,
О тех, кто больше не будет жить с тобою,
На камень
Или на дерево, –
Иначе твой сон будет заплакан,
Недолгий сон, без которого не обойдешься.

Не вздыхай, когда стелешь себе постель.
Иначе сны твои смешаются
С пóтом покойников.

Ах, и стены и предметы
Чутки, словно эоловы арфы,
Словно поле, где твоя печаль произрастает.
Чуют они, что ты им родной во прахе.

Строй, пока журчат часы,
Но не выплакивай минуты
Вместе с пылью,
Которая свет покрывает.

* * *
Вы, созерцающие,
у кого на глазах убивали.
Как чувствуешь взгляд спиной,
так чувствуете вы всем вашим телом
взгляды мертвых.

Сколько ломких глаз взглянет на вас,
когда вы из ваших убежищ сорвете фиалку?
Сколько молящих рук
в мученической судороге веток
на старых дубах?
Сколько воспоминания произрастает в цвету
вечернего солнца?

О неспетые колыбельные
в ночном крике горлицы!
Иной принес бы на землю звезды,
а теперь за него это сделает старый колодец.

Вы, созерцающие,
вы не подняли убийственную руку,
но праха с вашей тоски
не стряхнуть вам,
вы, стоящие там, где прах в свет
превращается.

* * *
И с твоих ног, любимый мой,
две руки, рожденные давать,
башмаки сорвали
перед тем, как тебя убить.
Две руки, которые должны отдать себя,
распадаясь в прах.
Твои башмаки из телячьей кожи,
дубленой, крашеной,
шилом проколотой,
Кто знает, где последний живой вздох
обитает?
Во время короткой разлуки
земли с твоей кровью
берегли они песок, словно часы,
наполняемые смертью ежесекундно.
Ноги твои!
Их опережали мысли,
такие быстрые у Господа Бога,
что ноги твои уставали,
израненные в погоне за сердцем.
Но кожу, которую лизал теплый язык
матери-коровы,
прежде чем содрали ее, –
эту кожу содрали еще раз,
с ног твоих
содрали,
любимый мой!

* * *
Всегда
там где умирают дети
самые тихие вещи бесприютны.
Мантия – боль заката
в которой темная душа дрозда
оплакивает ночь –
маленькие ветерки над зыбкими травами вея
развалины света угашая
и умирание сея –

Всегда там где умирают дети
догорают огненные лики
ночи одинокой в своей тайне –
и кто знает каких проводников
смерть высылает:
Запах древа жизни,
петушиный крик что укорачивает день
волшебные часы осеннего ужаса
в заколдованную детскую –
мотки воды к берегам тьмы
гулкий тягучий сон времени –
Всегда
там где умирают дети
завешиваются зеркала кукольных домов
вздохом,
не хотят больше видеть пляску лилипутов-пальцев
одетых в атлас детской крови,
пляску что тихо стоит
как в подзорной трубе
мир, отторгнутый у луны.

Всегда
там где умирают дети
камень и звезда
и сколько грез
бесприютны.

НАРОДЫ ЗЕМЛИ
Народы Земли,
Вы, лучами неведомых созвездий
Опутанные, словно пряжей,
Вы шьете и вновь распарываете,
В смешении языков,
словно в улье, всласть жалите, чтобы и вас ужалили.

Народы Земли,
не разрушайте Вселенную слов,
не рассекайте ножами ненависти
звук, рожденный вместе с дыханием.
Народы Земли,
о если бы никто не подразумевал смерть, говоря «жизнь»
если бы никто не подразумевал кровь, говоря «колыбель»

Народы Земли,
оставьте слова у их истока,
ибо это они возвращают
горизонты истинному небу
и своей изнанкой,
словно маской, прикрывая зевок ночи,
помогают рождаться звездам.

* * *
Какой легкой
будет земля
всего-навсего облако вечерней любви
когда высвобожденной музыкой
камень бежать пустится

и горы удушья
домовыми сидевшие
на груди человеческой
тяготы скорби
из вен взорвут.

Какой легкой
будет земля
всего-навсего облако вечерней любви
когда черная раскаленная месть
магнитом притянутая
к снежному одеянию
ангела смерти
остынет и тихо скончается.

Какой легкой
будет земля
всего-навсего облако вечерней любви
если пропало Звездное
поцелуем розы
из ничего –

* * *
В разгаре бегства
Какое откровение
Дорогой –

Закутавшись
В платок ветров
Ноги в молитве песка
Который никогда не может сказать «аминь»
Потому что ему нужно
С плавника на крыло
И дальше –

Больной мотылек
скоро узнает вновь о море
этот камень
с инициалами мухи
в руки мне дался

Преображение мира –
Вот моя родина –

СКРИЖАЛЬ

Выбита скрижаль передо мною
на ступенях мраморной лестницы
буквы намечены
жабрами вековых водяных чудищ

Дыхание
окаменело
и теперь будто ногами молний
попирается нами обремененными
нами виновными по незнанию
в смерти стольких минут –

И потом
прорываясь сквозь Библию
пророчествуя о блуждающей тайне души
и всегда указывая словно пальцами из могил
на ближайший рассвет –

 

ПЕЙЗАЖ ИЗ КРИКОВ

В ночи, где умираньем разорвано шитье,
срывает пейзаж из криков
черную повязку.
Над Мориа, крутым обрывом к богу,
жертвенный нож реет — знамя,
вопль Авраамова возлюбленного сына,
ухом великим Библии сохраненный.
О иероглифы из криков,
начертанные на входной двери смерти!
Раны-кораллы из разбитых глоток-флейт!
О кисти с пальцами-растениями страха,
погребенные в буйных гривах жертвенной крови, —
крики, замкнутые искромсанными рыбьими жабрами,
вьюнок младенческого плача
с подавленным старческим всхлипом
в паленой лазури с горящими хвостами.
Камеры заключенных, кельи святых, обои —
образцовые гортанные кошмары,
ад лихорадочный в собачьей будке бреда
из прыжков на цепи —
вот он, пейзаж из криков!
Вознесение из криков,
ввысь из костяной решетки тела,
стрелы криков, извлеченные
из кровавых колчанов.
Крик Иова на все четыре ветра,
крик, скрытый Садом Гефсиманским,
обморок мошки в хрустале.
О нож заката, вонзенный в глотки,
где лижут кровь деревья сна, прорвавшись из земли,
где отпадает время
на скелетах в Майданеке и в Хиросиме.
Крик пепла из провидческого глаза, ослепленного мукой, —
О ты, кровавый глаз
в искромсанной солнечной тьме,
вывешенный на просушку божью
во вселенной —

НЕКТО ОТНИМЕТ ШАР

Некто
отнимет шар
у играющего
в страшную игру.
У звезд
свой огненный закон.
Их урожай —
свет.
Их жнецы —
не отсюда.
За пределами досягаемости
их амбары.
Даже солома
одно мгновение светится,
разрисовывает одиночество.
Некто придет
и приколет зелень весенней почки
к молитвенному одеянию
и гербом водрузит
на лбу столетия
шелковистый локон ребенка.
Тут подобает
сказать «аминь».
Увенчание слов
ведет в Сокровенное,
и
Мир,
ты, великое веко,
закроешь всяческое беспокойство
небесным венком твоих ресниц,
ты, тишайшее Рождество…

Перевод с немецкого Владимира МИКУШЕВИЧА