* * *
Здесь родина предков моих двух детей.
А я – не отсюда.
А я – из России.
Финляндия чище, уютней, красивей.
Но будоражащих нет в ней идей.
Здесь все безупречно, свежо, аккуратно,
Цветочно, зеркально, без хмурых людей.
Здесь родина предков моих двух детей.
Но я возвращаюсь в Россию обратно.
Россия – мой дом.
Он эпохою сломан.
Но даже в руинах мне есть что беречь:
Незамутненное русское слово,
Народом отлитую русскую речь.
Пусть неба не видно от гари и пыли.
И пасмурна жизнь. Без веселых затей.
Но в наважденье я словно забыла:
Здесь родина предков моих двух детей. –
Россия…
I6.08.1999 г.
В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ МОЕЙ ЛЮБВИ
Когда в последний день моей любви истлевшей
И в самый черный час я разожгу камин.
Слезится, как старик, июнь отяжелевший,
С раздумьями, как я, оставшийся один.
Нечаянной тоской он тишину промочит,
Ему подставлю я остывшую ладонь.
И знаю я, что день уже не равен ночи,
Но пусть продлит тепло придуманный огонь.
И знаю я, что нет в других глазах участья.
И мнет в лугах траву неприрученный конь.
Всю будущую боль и бывшие несчастья
Сегодня брошу я в изорванный огонь.
Когда в последний день моей любви истлевшей
И в самый черный час я разожгу камин.
Слезится, как старик, июнь отяжелевший,
С раздумьями, как я, оставшийся один.
* * *
Вхожу под своды зыбких арок
Хитросплетений старых лип.
Луны оплавленный огарок
К тягучим сумеркам прилип.
А в ветхом домике напротив
Горит окно. Еще не спят.
И беспризорный ветер бродит
В вымокшем плаще до пят.
А в здании многоэтажном
Проемы мертвые в стене.
Но почему-то мне не страшно
В клубке блуждающих теней,
Я знаю – в домике напротив
Живой спасительный ковчег.
Я знаю, что на повороте
Меня ждет добрый человек
2000 г.
* * *
Мерцает чеканка из звездной жести
И на судьбу нервный ветер ропщет
Не впечатляют вялые жесты
Уже ослабевшей ворчливой рощи.
Не впечатляет цветок увядший,
Как дятел усердный, но безголосый.
Осень платок паутновый вяжет,
Чтобы не выглядеть простоволосой.
Странное дело, – что ей до приличий? –
Сползает с плеча обветшавшее платье.
И рвется шитье на парчовой заплате –
Что от былого осталось величья?
И словно в угоду изменчивой моде.
Истлели восторги и впечатленья,
Вмиг превратившись в груду лохмотьев,
Которые топчем без сожаленья.
А может, спокойней, уютней и проще
Быть птицей невзрачной в зашторенной клетке?
…Но плещутся звезды упавшие в роще
И окропляют скорбные ветки…
В преддверии зимы
И ляжет снег еще не скоро,
Хоть осень вяла и стара.
Но онемели реки скорбно,
Свернувшись,
Съежились ветра.
Оборванный,
Плененный тополь
Стальною сеткою оброс.
И льдинками уже заштопал
Рябые лужицы мороз.
До первоснежных дней
Осталось,
Наверное, недели две.
Умрет вчерашняя усталость
В разбитой вдребезги листве.
Зима искрящеюся пеной
Побелит почерневший кров.
Предощущенье перемены
Взволнует стынущую кровь.
И ожиданье не напрасно –
Дни обновления близки.
Но вдруг окажется, что
Праздник –
Всего лишь вымысел тоски?..
1992
* * *
Обгоревшего неба излом
Впился в зубчатый выступ леса.
Ветви ивы связал узлом
Расшалившийся ветер-повеса.
К истомленной воде приник,
Распластался невинной зыбью.
Я глотаю блаженный миг —
Настоявшийся вечер выпью.
А у воли в невольном плену
Бродят кони за томной рекою…
Я в ладонь зачерпну тишину
И уставшую душу омою…..
1979
* * *
Набухает небо ночью,
И к земле прильнули тени.
Разрывает ветер в клочья
Куст обмякнувшей сирени.
И в лохмотьях листьев рваных
Гнутся ветви сиротливо.
И заря открытой раной
Истекает над заливом.
К ночи в бархатные складки
Я лицом уткнусь, как прежде.
Только плачу без оглядки
Я все реже, реже, реже…
* * *
Солнце съехало набекрень
С разморенного небосвода.
Вянет желтый пахучий день,
Лепестком опадает в воду.
Прорастает туман в реке,
Пьет тепло ненасытный вечер.
И опять на моей руке
Новой линией миг отмечен.
Повторяющийся пустяк —
Будет странностью не забыть его.
Может быть, только жизнь спустя.
Я пойму, что он был Событием
* * *
Терпкий листик от райского дерева,
Не подвластного мертвой зиме,
Ты скитаешься, Богом потерянный,
По измученной пыльной земле.
Ты свидетель чужой, неприкаянный.
Сильный спутник твой — ветра порыв.
Люди плачут в жилищах каменных,
На ночь наглухо двери закрыв.
Как хранитель благополучия,
Вдруг в проеме оконных рам
Погрозит тебе строгим лучиком
Голубой говорящий экран.
И тебе никогда не отважиться
Приоткрыть тот покой в тиши…
То, что видимо, — только кажется
Сердцевиной живой души.
* * *
В новорождённом чистом январе
Еще ошибок нет и сожалений.
И тянет праздником
от взбалмошных дверей,
Смелы надеждой волеизъявленья.
Еще на елках не истерся блеск,
И радостью волшебной дышат лица.
Душа готова встречному излиться –
И да прощён ей будет этот всплеск!
Наивен по-младенчески январь.
Не потому ли стало больше света?!
…Оставил этот возглас без ответа
Почти ослепший, выцветший фонарь.
* * *
О друзьях и успехах лгу.
Из неведомой злости перечу.
То ль от страшной беды бегу,
То ли к страшной беде – навстречу.
Выдыхаюсь и отстаю.
Нет часов. Перебиты стрелки.
Притворяться другой устаю.
Устаю расшибаться на мелком.
Устаю, устаю, устаю…
Добродетели нет без порока.
Оглянусь. Замолчу. Постою.
Отдышусь перед черным порогом.
Но меня здесь не выйдут встречать –
Отшатнусь в исступленье убогом.
…Бесполезно немому кричать,
Как молиться слепому богу.
* * *
Всё не так, всё не так, как хочется.
И падение – не прыжок.
Окрылённое одиночество
Сердце тайной мечтою жжёт.
И не пишется, и не плачется.
И затянут хрусталь вином.
Где ты, девочка, в ярком платьице,
С одуванчиковым венком?
Где костёр осыпался искрами –
Там вросла в берега река.
Все мы были смелее, искренней.
Только время ли упрекать?
Мы становимся сами Временем.
И судьба бороздит ладонь.
Соскользнула нога со стремени –
И без всадника мчится конь…
* * *
Ловит солнце дырявым сачком
На цветах золотую истому.
Неподвижным глядит зрачком
Притаившийся хищный омут.
Стережет в этот терпкий зной
Он людей с пересохшей душою
Плещет ласковой новизной,
Бархатистою манит водою.
В тихий омут — да с головой!
Безрассудство не знает меры.
…И опутано сердце травой,
Как сетями коварной химеры.
* * *
Сердце своё закрою
И забинтую душу.
Заиндевелой кровью
Тлеющий гнев задушен.
Скользкое лезвие взгляда
Вспороло живую кожу.
Ненависть так всеядна,
Непримирима, безбожна.
Смирись, вдохновение мести!
Свернись безобидною змейкой.
Прохожий, присядем вместе
На вымокшую скамейку…
* * *
На изломе неба – гарь.
На изломе речки – блики.
На изломе дня – фонарь,
Пусть зажженный, но безликий.
На изломе ветки – сок.
На изломе тропки – веха.
Человек так одинок
На крутом изломе века…
* * *
Как долго я вынашиваю слово,
Как медленно рождаются стихи.
Поэзия – неповторима. Словно
Волшебный облик четырех стихий:
Огонь – то кровь неистовствует в венах
И сердце жжет внезапною искрой.
Вода выносит кружевную пену,
Уж насладившись штормовой игрой.
Проветривает будни свежий воздух,
Космическою тайною маня.
Царапают небрежно небо звезды
И задевают, падая, меня.
Но сколько б я у неба ни просила,
О вдохновенье творческом моля,
И мудрый смысл, и жизненную
силу
Дает словам греховная
земля.
Молитва
О, Господи, зачем ты дал мне дар
Чужие души в откровенье видеть?
И как они умеют ненавидеть,
И как умеют наносить удар.
Зачем мне знать, о Господи,
что ложь
Сочится сквозь людскую добродетель?
Ты мой заступник, Боже, и радетель –
Предвидения силу уничтожь!
И дай мне стать бескрылой
и слепой,
И верить каждому движению
и слову.
Пусть беззащитность защитит
от злого.
И яма пусть покажется тропой…
* * *
Я спасаюсь в стихах.
Я спасаюсь стихами.
И приводит в тупик
непредвиденный путь.
Время, данное мне,
безнадежно стекает,
Обнажается дно –
то судьбы моей суть.
Если что-то кончается –
лишь в одночасье.
А начало всегда – это только разбег.
Мне в ладони уткнулось
бескрылое счастье.
И свернулся клубочком
желанный успех.
От чего же бежать? От чего мне
спасаться?
Так уютно Земля
примостилась в ногах.
Если завтрашний день
Станет новым абзацем,
Я хочу быть строкою
в нежданных стихах.
* * *
Осколки судеб и обрывки фраз…
Вся жизнь – разлука, словно поле битвы.
Не первый раз война. Не первый раз
Людскою болью шар земной пропитан.
История не учит ничему.
Её спираль – аттракционы риска.
Сама она – великая артистка –
Правдоподобно вновь идет в тюрьму.
А мы, схватив порожнюю суму,
Скитаемся по теплым пепелищам.
Не зная сами, что на свете ищем,
Внимая снова сердцу – не уму.
***
Снова время дождей –
Это время итогов.
Это время разлук
и уставшей листвы.
Это время забвения старых истоков.
Это время исчезнувшей синевы.
Снова время дождей – шелковистых и грубых.
Шелестящими струями дом мой обвит,
Бесшабашно с плеча
осень прошлое рубит –
Оживает душа от замшелых обид.
Снова время дождей – истребление пыли.
И прошита земля
острым ливнем насквозь.
Снова вязкими тучами небо заплыло.
И то месяц, то солнце – теперь уже врозь.
Снова время дождей – это осени жало.
Это время заплаканных городов.
Это время желаний.
Но медленно сжалось
Мое сердце в предчувствии холодов…
***
В невесомых сетях сентября
Нежных листьев, струящихся капель
Солнца луч, как сверкающий скальпель,
Вновь вершит свой священный обряд –
Он срезает созревшую грусть
Неоправданных летних желаний.
Буду снова лечиться делами;
Обманула надежда – и пусть!
Но она – не единственный шанс
В наших непредсказуемых буднях.
Все еще, разумеется, будет!
Только – может, уже и без нас.
***
Чем старше мы –
тем моложе.
И ценится больше вкус
Жизни. Но дом мой сложен –
Темнеет от срока брус.
В сеточке трещин печка –
Словно в морщинках лицо.
Так хочется выйти беспечно
Босой на сырое крыльцо
И, не успев одеться,
Отважно грозить грозе.
Переглянувшись с детством,
Вприпрыжку бежать по росе…
***
Я смерти не боюсь.
Ведь нет ее,
Пока горит негаснущее слово,
И сердце балансирует мое
На хрупкой грани доброго
и злого,
Я не погибну даже, и когда
Сквозь слой событий просочится
старость,
Меня задушит липкая усталость,
А не инфаркт, морщины и года
И будет речь бездарна и суха,
Утрата слов – как жизнь – невосполнима.
И не извлечь мне колдовства стиха.
Из загнанной души своей
ранимой
И вот тогда я знаю, что умру.
Хоть будет биться жадное сознанье.
Но кто же я? Былинка на ветру,
Чужое откровенье и признанье.
***
Прощай врагов своих.
Их злость –
Всего лишь следствие бессилья,
Что до сих пор не удалось
сломать, изранить твои крылья.
И гнев, обида на тебя –
лишь в том, что ты паришь над ними.
А их – ничто не приподнимет.
Поэтому – прощай, любя.
До самых истинных глубин
Проникнись божеским прощеньем.
И свысока врагов люби,
Неся свое предназначенье.
***
Над взлетной полосою – снегопад.
На взлетной полосе – обледенелость.
А я живу, шагая невпопад,
Себя коря за слабость и несмелость.
Над взлетной полосою – горизонт.
На взлетной полосе – рябые лужи.
Не парашют держу – всего лишь зонт,
Он мне единственной
защитой
служит.
Топчась внизу, я вверх смотрю,
как все –
Идет гроза! Я от нее укроюсь!
Но нет! – Бегу по взлетной полосе
И постепенно набираю скорость…
***
Уходя – уходи.
Но в дверях
застревает надежда,
Зацепившись
надорванным краем,
За выступ бог знает какой,
Так нелепо,
как летняя,
Пропахшая лугом
одежда
Среди зимних вещей
Наш смущает
декабрьский покой.
Ну зачем ей тут быть?
Будоражить сознанье, что
лето
Скоро снова взойдет
и горячей мечтой опалит.
Уходя – уходи.
Далеко. Навсегда. И бесследно.
Только там, где надорвано,
Что-то надсадно болит…
Укрощение ветра
Бьется в судорогах ветер,
Мечется пугливой ланью.
День безвкусен и бесцветен,
Как вчерашнее желанье.
И сердцебиенье — реже,
Частотой прибою вторя.
Скользкой бритвой берег режет
Кромка будничного моря.
Но и эта боль бескровна
Лезвие покрылось пеной.
Откровение нескромно,
Но застенчива измена.
Перепутан черный с белым,
Подлинник – с его подделкой.
И луна сочится спелым
Яблоком в морской тарелке.
Где — небесное светило?
Где — всего лишь отраженье?
И волна, лишившись силы.
Улеглась в изнеможеньи.
Навалился грудью вечер,
Темнотою смял ромашки.
И затих безвольно ветер,
Как в смирительной рубашке.
***
Сердце свое закрою
И забинтую душу.
Заиндевелой кровью
Тлеющий гнев затушен.
Скользкое лезвие взгляда
Вспороло живую кожу.
Ненависть так всеядна,
Непримирима, безбожна.
Смирись, вдохновение мести!
Свернись безобидною змейкой.
Прохожий, присядем вместе
На вымокшую скамейку.
***
Достойны счастья все, судьбы – не все.
Но если есть она,что делать с ней?
А. Воронин
Что делать с ней, судьбой?
Зажать в кулак?
Кулак – не сердце.
Его кредо – натиск.
И крикнуть вместе с Маяковским :
– Нате!?
И отпечатать свой победный шаг.
Или ее беспечно отпустить,
Приняв удары и благословенье,
И пить до дна шальное вдохновенье,
А отравившись – выжить и простить.
Загнать ее
На дно своей души
И – как позор – сокрыть кровосмешенье,
Чтобы не стать простреленной
мишенью,
А все великое до малого ушить.
И что же с нею делать, коль
дана?
Сосуд с Судьбою временем
запаян.
Ему на горло с хрустом
наступаю
И замечаю – нет в помине дна.
Когда сползала с неба мгла
И наливались окна светом,
И тишина на снег текла
С отяжелевших зимних веток,
Когда фонарь, уснув, потух
В декоротивной позолоте
И бывшей ночи злобный дух
Опять лишился черной плоти,
Тогда вечерняя мечта,
Казавшаяся избавленьем,
Золой сожженного моста,
От непрощенья исцеленьем,
Скользнула между двух времен,
Оборотившись лживым бликом,
Освободившись от имен,
Как от губительной улики.
Ей воплощенье не дано –
Она, чем дальше, тем сильнее…
Не верю я уже давно,
Что утро ночи мудренее…
СКОРОТЕЧНОСТЬ
Залпом выпито
сладкое лето.
Но опьянению
быть недолго.
Вьется время
атласной лентой
И о прошлом жалеть — без толку.
Вся наша жизнь — ожиданье приза,
Хоть не приемлет
душа подачек.
Раздавлен сумрак
луной капризной,
А гороскоп не сулит удачи.
Лижет лужицу луч ползущий,
Но время выест
луну до дольки.
Мы забываем
про миг насущный.
Для нас он — краткий пролог – и только.
* * *
Гул разноцветных роящихся улиц
Буравит закрытые наглухо окна.
Город похож на встревоженный улей.
В этой тревожности так одиноко…
Город рекламой цветастою вышит —
Жалко моргает небесное око.
В цивилизации
как ему выжить?
Я выживаю. Но так одиноко…
Город как пенистый праздничный кубок,
Брызжущий светом и жизненным соком.
Выпив до дна, я смочила лишь губы.
Даже и в пиршестве мне одиноко.
Город, как пледом, укутался смогом.
Сухостью знойной
выжжено горло.
Затхлое солнце
в небе прогоркло.
В городе… Городу так одиноко…
* * *
Ветер, буйный, как пьяный вдрызг.
Не приглажен и не ухожен,
В пенной гриве шершавых брызг
Черствый камень прибрежный гложет.
Этот камень навечно врыт,
Как граница воды и суши,
Море плачет на нем навзрыд,
Изливая волною душу.
Он бесстрастен и терпелив —
Разбивает мечты веками.
Морс, выдох ну вш исъ, в отлив
Отступает. Но плачет камень…
* * *
Ласковый котенок жил в моей квартире.
Ласковый котенок – серенький пушок.
Самый замечательный, самый нежный в мире.
Ласковый котенок – милый мой дружок.
Ласковый котенок был такой послушный,
С ласковым котенком не было хлопот.
Он не бил посуду, не купался в лужах.
А теперь котенок – огромадный кот!
* * *
Хватит, хватит, тебе, шарманка,
В моем сердце печаль толочь.
И шершавой своей изнанкой
Мне в ладони уткнулась ночь.
Смело будущее пророчат,
Невзирая на замкнутость стен,
Четки отполированных строчек
На разглаженном вновь листе.
Что мне спорить с любым грядущим?
Я – всего лишь eго герой,
Негеройски вперед идущий
Чьей-то вытоптанной тропой.
Даже если раздастся выстрел –
Так угодно Его душе.
Знаю я, что стихами выстлан
Предрекаемый путь уже.
Так играй же, играй, шарманка!
Я без поводыря иду.
…Неумелым немым подранком
Бьюсь на скользком горячем льду…
Не думай о том, что кончается время.
Не думай о том, что гаснет пламя.
Искрами брызжет и твердый кремень.
А человечье сердце – не камень.
Не думай о том, что придет ненастье
И липким дождем заклеит небо.
На мельнице Сампо – теплое счастье,
Кусочек которого мне бы, мне бы…
1998
Укрощение ветра
Бьется в судорогах ветер,
Мечется пугливой ланью.
День безвкусен и бесцветен.
Как вчерашнее желанье.
И сердцебиенье – реже,
Частотой прибою вторя.
Скользкой бритвой берег режет
Кромка будничного моря.
Но и эта боль бескровна –
Лезвие покрылось пеной.
Откровение нескромно,
Но застенчива измена.
Перепутан черный с белым,
Подлинник – с его подделкой.
И луна сочится спелым
Яблоком в морской тарелке.
Где – небесное светило?
Где – всего лишь отраженье?
И волна, лишившись силы,
Улеглась в изнеможенье.
Навалился грудью вечер,
Темнотою смял ромашки,
И затих безвольно ветер,
Как в смирительной рубашке.
* * *
Никто никому не нужен…
Лишь остывающий ужин
Не тронут.
Один на столе.
И вечер длиною в сто лет
В оконном проеме сужен.
Никто никому не нужен.
Лишь капля долбит тишину,
И брызги летят в вышину –
Клочья растерзанной лужи.
Никто никому не нужен…
Лишь под железною кровлей
Пустующий дом обескровлен
Бездомной воинственной стужей.
Лишь вечер бинтует туже
Остывшие за день глаза.
И громко смеяться нельзя –
Сентябрь безнадежно простужен.
Никто никому не нужен…
* * *
…А в кронах измятых и рваных,
Будто слепым палачом,
Кленов саднящий раны
Вспороты острым лучом.
Ветер уткнулся в лужу.
Что мне грустить о нем?
Осень сжигает душу
Последним своим огнем.
Мне – замереть от восторга,
Остановить свой шаг.
Плачу за блаженство дорого
И не могу дышать
И не могу опомниться
От приобретенных утрат.
Ночная гостья – бессоница
Гуляет со мной по утрам
Я не ропщу, не плачу
Как мотылек – на свет!
Самосожженьс оплачено
Холодом северных лет.
Вверх перевернута днищем
Жаркого лета ладья.
…Выжжена до пепелища
Счастьем душа моя.
* * *
Бесприютность дождем моросит
Лист сползает с ленивой беспечностью.
Жизнь — всего лишь короткий транзит
Между небытием и вечностью
В непроглядности солнечный шар
Все равно для кого-то алеет.
Брызжет свет из заплаканных фар
На взъерошенную аллею.
Задыхается ветер в ночи.
А с утра прослезится наледь.
В небесах журавли — трубачи
О своем отправленьи сигналят.
