Молчание Рыб
ЧАСТЬ I. УТРО В АДУ
“Попробуем любить, не потревожив зла…”
(Шарль Бодлер)
* * *
Юности вечной, всегда освящённой любовью?
Пламя. И страсть. Вдохновенье. Полёт сквозь века…
Я б заплатила, наверное, жизнью и кровью
За чудодейственный жезл. Но не свята рука.
Всё, что придумано в мире, имеет начало.
Что не придумано, то не имеет конца.
Тысячелетняя Рыба плыла и молчала.
Тайна прекрасна. Она не являет лица…
Золото листьев. Молчание осени поздней.
Взгляды косые мелькающих мимо дождей.
Знаешь?.. Я знаю.
Безгрешные явятся после.
После живущих. Деревьев. И птиц. И людей…
* * *
Небо разменивается на мелочь. Меняет
Звездную вечность на бренный снег. Лунно.
Бессонная ночь больная в новорождённый вписалась век.
Всё продается. Разной валютой
Платят все за одно и то ж. Зыбко. Бессонно. Тревожно. Смутно
Будущее затмевает ложь.
Войны маячат над сонным миром, надвигаются.
Как циклон. Главное что-то проходит мимо
Сквозь смятенье времён.
В каждой душе – по лавке менялы.
Бартером – чувства даём.
Взаём вечность отпущена нам по малой.
Крохи…
Шёпотом (и вдвоём) вместо грядущего всё былое,
Словно мечту, узнаём на вкус…
Впору клонировать только Ноя.
Снежный потоп.
Как молчанье с уст.
Девочка на шаре
Это в детстве — песок и волна.
Счастье с горем в балансе непрочном.
Шар земной воздаёт нам сполна,
Не спасая ни в чем, между прочим…
Что ты, девочка, знаешь о том,
Как несбыточность счастья измучит?
Как песчаный разрушится дом?
Сколько смут безысходных за тучей?..
Балансируй над жизнью своей.
Брось грядущие годы на ветер.
Никогда ты не станешь мудрей,
Чем в мгновения шаткие эти…
* * *
Как джинн в сосуде ждёт освобожденья,
Как слово – вдруг взойти из немоты,
Как божий дух – святого воскресенья,
Как вешних дней – промёрзшие сады,
Так я томлюсь. Считаю дни.
Бесцветной, лишённой аромата и огня,
Застыла жизнь, похожая на слепок
С той, настоящей. С радостной меня.
Неболдинская осень промелькнула.
Без Годунова. Германна всё нет.
Сама себя я словно обманула,
Задав вопрос и не найдя ответ.
История болезни интересна тому,
Кто болен. И его врачу. Но я в своих молитвах
О болезни с единственным целителем
Молчу. Моё тысячелетие под знаком Молчанья Рыб
Взрастило всех землян.
А новый век – учёный, а не знахарь,
Бездарный на спасительный обман.
* * *
Покойник ликом скромен был и тих,
Он говорил как будто вкруг стоящим:
— Я излечился от страстей своих
И, наконец, доволен настоящим!..
* * *
Протяженность ветвей без листьев.
Протяженность ночей без сна.
Сбережённой истиной истин
Мерещится мне весна…
Мерещится –
Как мережка в серой холстине дней.
Будто бы кто-то нежный Там уготован мне,
Будто бы снова юность вспыхнет
Как первоцвет…
Тёмных ночей безлунность. Юности –
Больше нет. Нежности нет. Досталась
Вся – на короткий срок. Мне? –
Отхлебнула малость в серой пыли дорог
Шёпота, жаркой ласки, зноя влюблённых глаз,
Моря внезапной сказки, радости напоказ…
Коротко. Ясно. Больно. Свет – позади судьбы.
Снова на сцене сольный номер
Для глаз толпы. Так одиноко в мире. Так
Умирают впрок.
Дымом моих кумирен город окутан в смок.
Ветки протяжны, голы, хлещут…
Так бьют за дурь.
Даже на ласку голод день как свечу задул…
* * *
В земле, что толщей давит грудь,
В морской пучине ли, в пещере, –
Сознанье наше не замкнуть:
Ему не надобно и щели
* * *
Лишь закрою глаза – и снова
Белый песок, голубая даль, чайки
Слетаются в стаю, словно небо сворачивается
В спираль, в раковину с голубою спинкой.
Вспугнутая, раскрутилась вмиг…
В памяти день этот стал пылинкой
Счастья, бездонного, как родник.
Скручивая, как спираль, одежду
Так выжимают её. Тоска
Выжала чувства, мечты, надежды,
Ставшие горсточкою песка. Все мы
Живём у вечного моря
Безысходности. Меж пальцев век
Протекает, чтоб кануть вскоре
В новых волн бесконечный бег.
Всё закручено по спирали.
Всё закукливается в себя. Мы с тобою
О том не знали, раскрываясь до дна –
Любя. Так раскручиваются циклоны.
Розы мир озаряют так.
Так из раковины укромной на свиданье
Выходит рак. Так лосось
Против струй кручёных рвется вверх,
Меж камней идя. Так из влажной утробы чёрной
В свет вывинчивается дитя…
Лишь закрою глаза – и память
Птиц раскручивает спираль…
Но, очнувшись, так больно падать –
Духом падать, теряя даль…
* * *
Мать, жена ли, дочь…
Роль сбывалась к сроку.
Маски смоет Ночь.
Кем приду я к Богу?
* * *
Спрашиваешь – чем я живу?
Зачем я живу? – спроси. Птицей
Карабкаюсь в синеву из предпоследних сил.
Ветер. Слабеют уже крыла –
Быть вопреки всему. Вечер
Нашептывает: была
Соколом по уму, рыбой – в умении стать водой,
Солнцем, песком, собой…
Так научила земная мать –
Жить, ощущая боль. Все, что живое на свете, –
Я. Страхи. Сомненья. Грусть…
Там, за пределами бытия, пусто.
Зачем стремлюсь
Я, побеждая свою же высь,
Кануть в забвенье, в смерть?
Спрашиваешь –
Как проходит жизнь?.. Куда? –
Спросить бы успеть…
* * *
В Азийский круг вписались все мечты,
Вплелась детей моих людская завязь,
И по весне на кладбище цветы
Глядят глазами мамы, улыбаясь…
* * *
Дерево Будды.
Живёт, притулившись к окну.
Шум заоконный. Мирской суеты апогея.
Лист за листом выпускает. Растит тишину
В доме. В душе. О заблудших в суетах болея.
Трудно молчать. Как собачья брехня за окном
Жизнь выгрызает из мозга последнюю святость.
Катится комом. Не с нежностью видится ком.
Только взлечу – об незримую сеть…
Виновата-с…
Долго, всем миром, лепили мы эту тюрьму.
Раб, что воздвиг пирамиду, сравнялся ли с Богом?
Чувства, и те, подчиняем, смиряя, уму.
Много ли надо? Положено, скажем, немного.
Пряник и кнут.
Не расхристана жизнь. И Христос выдумкой стал,
Чтобы гайки закручивать крепче…
Дерево Будды растит за вопросом вопрос. Лист за листом.
Но ответить —
По совести нечем…
* * *
В простом полотне суетливого дня
Всё кажется важным, дразня и казня.
На бархате ночи лишь отсвет, не свет,
О ценностях жизни нам дарит ответ.
* * *
Не плачь, душа…
Кто любит, кто любим? –
Спроси у лодки, рухнувшей в пучину.
Один из двух всегда найдет причину –
Устав от чувств, – пожертвовать другим…
Понятно все:
Усталость – первый враг
И новизне, и сердца трепетанью…
Как безделушка – меньше, чем пустяк,
Уже для взгляда – чувств минувших тайна.
Так отпусти! Скажи хоть раз слова
Без этикета,
Без восточной сласти.
На сто разлук мы разменяли счастье,
Его на вкус испробовав едва…
Был выбор дан. И выбор сделан был.
Так отчего же рву на части душу?
Ты был всегда – чужим покорным мужем.
Не разгоревшись, наш очаг остыл.
Как безобразна истина – в упор
Глядящая в лицо моей надежде.
Хватаюсь за соломинку – «как прежде».
А прежде – что? С оглядкою, как вор,
Урвала нежных ласк твоих букет –
Теперь увядший, будто бы гербарий…
В твоей судьбе была я только парий;
Уйду – растает дымом легкий след…
И пусть. И что ж? – к тоске подобран ключ:
На краденом не строят мирозданье.
Изведав всё, Создателя молю:
Избавь от чувств, готовых на закланье,
От оттепелей посредине стуж,
От нежности и ласки мимолётной,
От сладких клятв, от щедрости залётной,
От служб, от дружб
И от любви – о, да, и от любви…
Но лишь такой: попробуй, мол, – урви…
* * *
Все в минувшем – и глаз негасимый пожар,
И касанье целебное ласковых пальцев…
Наша память всех чувств нам ниспосланный дар
На булавку уже наколола, на пяльцы.
И – любуйся теперь:
Как прекрасен узор
Этих высохших крыльев, навек отлетавших…
Наша память –
Циничный бессовестный вор,
По кусочкам душе продающий пропажу.
Вот осколочек дня бриллиантом сверкнул.
Вот – цветная пыльца драгоценнейшей встречи…
Вор осколок луны ятаганом воткнул
В плоть заветной ночи, и спасти ее – нечем.
Мы прощаемся.
Это теперь – навсегда.
Если даже тела и окажутся вместе,
Не найдется такая живая вода,
Чтобы вновь оживить их волшебною вестью…
Одиночеству верная тень и сестра –
Научила разлука меня осознанью.
На прощанье тебя обнимаю. Пора.
Я не знаю теперь этих слов: «До свиданья»…
* * *
Солнце рвется сквозь шторы.
Пляшет луч на стене.
Я тоскую? Ну что вы!
Это было во сне:
Глаз нежнейших истома,
Голос – бархатней волн…
Не покинувший дома
Муж – покладистый вол,
Одряхлевшей голубки
Неразлучная тень, –
Не оторван от юбки,
От надежнейших стен;
Перстень с камнем зеленым –
У владельца опять…
Больше не с кем по склонам
В алых маках гулять.
Телефонные трели
Отзвенели – грозой,
Ускользнувшей форелью,
Запоздалой слезой…
Солнце новое рвется
К изголовью, слепя…
Жизнь по-прежнему вьется.
Без тоски. Без тебя.
Рыбы – Водолею
От острой боли есть одно лекарство:
Презреть надежду, веру, постоянство,
К чужой звезде закинуть хищный взор
И – пристальный, как вечное пространство,
Уйти навек в неведомый простор…
Мой бывший! Будь! – отныне – всех мудрей, –
Дождями страсть свою с небес пролей
И зерна слов просей в людские души…
Пересыпает звёзды Водолей в обитель Рыб,
Водой трепещет суша…
Текучее и зыбкое дано существованье
Тем, кто ищет дно, не опираясь на Закон Теченья.
Влеченье наши?
Разве что окно, что прорастает в сумерках вечерних,
Где сон и явь сливаются в одно…
Прочь – тайные покровы! Поутру
Открыть глаза. И засмеяться вдруг
И над собой, и над земной печалью.
Созвездье Рыб? Осинкой на ветру
Мечусь, не зная счастья жить в бору…
Ведь Слово одиноко изначально.
* * *
Всё, что привиделось во сне,
Уже случилось в сердце Бога.
Но уличать Его в вине,
Поверь мне, очень мало прока.
* * *
Осушила до дна эту чашу
Наших призрачных встреч на земле,
Вспомнив юность безгрешную нашу
С чёрным солнцем в светящейся мгле:
Песен, смеха, размолвок пустячных, –
Что потом обернулись тоской…
Мы не ведали, что это значит –
Две Вселенных в клети городской.
Мы вмещали в шальное мгновенье
Всё, что длилось бы долгую жизнь…
Как в печурке трещали поленья!
Как в полёте кометы неслись!
Мы-то думали:
Счастье и горе –
Это взрыв, фейерверк, пустота…
Мы не знали о вечном просторе,
Что течет из ничто в никуда.
Две Вселенные мчались в пространстве –
Мимо, рядом (однажды – насквозь),
Изменяя себя – в постоянстве,
И любовь познающие – врозь…
По законам земным непременным
Дважды вспыхнуть, увы, не дано.
Солнце только одно во Вселенной.
Если два – значит, ложно одно…
* * *
Нам ещё предназначено в вечных скитаньях
Вновь и вновь возвращаться в родимую высь.
В смертный час свой тебе улыбнусь: “До свиданья!
Веком не ошибись!..”
* * *
Страшно. Каждый из нас дитя
В лавке игрушек. Всласть не наиграться.
Сломать шутя то, что другому –
Снасть вечной души, – не со зла разбой.
Мы – вожделенье глаз. Вот почему
Всё прощаем той силе, создавшей нас.
Ум и на четверть не повзрослел.
Мозг – для балласта груз. Бог –
Миллиарды создавший тел, пленником вечных уз
Стал бы, запутавшись сам…
Бином Ньютона – жизни суть.
Гном, великаний построив дом, позабыл к нему путь.
Гном, собирающий вместе вновь кубики вечной тьмы…
Бог есть любовь? Это только – мы, корень всех зол –
Любовь…
Мир возведя из обид, потерь, из игры, кутерьмы,
Гному распахиваем дверь…
Он не такой, как мы.
* * *
Раскрывается роза — как будто спираль
Распускает ослабшей пружиною даль.
А в душе, как в бутоне, зажата скрижаль
Прошлых жизней, раскрыть нам которую жаль.
* * *
Ты говорил, что я – олень, пропавший в чаще…
Зачем же каждый божий день
Всё снишься? Чаще, чем стык деревьев
В том лесу, где я пропала,
Где до сих пор брожу, несу слова –
На алом – на языке любви, – одном
Для всех живущих?
Теперь пропали мы вдвоём – в разлуке, пуще…
Могла бы кущей райской стать пропажа эта.
Опять не дали нам понять,
Что слаще нету
Неповторимости речей
И чувств единства…
О, я умею быть ничьей!
С улыбкой сфинкса гляжу я вдаль
Сквозь пыль времён, лет караваны…
Но день за днём все тот же сон:
Жгут стигмы-раны…
* * *
Пересыпая вечность, как песок,
Из горсти в горсть века роняя грустно,
Творец в игре создать такое смог! –
Незыблемое – в зыбкости искусства.
* * *
Вечер, серый словно вечность, в руки взял
Мою судьбу. Словно серый человечек
С четкой ижицей на лбу
Смотрит в душу, смотрит строго.
Он пытается понять.
Серой скатертью дорога манит в горести
Опять. Мало было? Мало била
Жизнь за долгие года? Позабыла? По-за-былью
Будет снова, как всегда.
В золотых глазах медовых капли дегтя – два зрачка.
Ночь укуталась по-вдовьи в тьму и тучу –
Два платка. Но одна
Звезда прорвалась. Словно в небо вбили гвоздь.
Нам нужна такая малость!.. Долгожданный, –
Пусть и гость…
* * *
Гость дорогой запаздывал надолго.
Хозяин ждал, исполнен свято долга,
От яств гоняя близких взглядом злым…
А пировать пришлось …его борзым!
* * *
Лишь примеряя старость, всё живое –
Собак, цветы, – как якорь в дом тащу,
Ращу, лелею…
Только быть собою
Не выношу. Когда себя прощу,
Тогда сравняюсь с Богом. Не дано мне.
Забыть? Простить? Принять, как данность, мир?
И мученик просился по-сыновьи
К отцу, который каждому – кумир.
Вот почему
Из самых сил последних
Себя мы окружаем всем, что – жизнь…
Огонь. Вода. И труб хвалебен медных.
Всё ерунда.
Но только удержись
От страшного ненужного прозренья
Кто ты такой – в лохмотьях ли, в манто, –
Всего лишь всплеск безумного горенья.
Перетеканье вечности в ничто…
* * *
На кладбище снежно. Солнечно. Тишина –
Как колокол,
Тот, что звонит по тебе и всем.
Блудная дочь у родительского окна.
Заперта дверь. Ненадолго. Не насовсем…
Что оставляют в старом земном дому?
Матрицу жизни. Боль, что зовут Любовь.
Свет зажигая, мы разрушаем тьму.
Но почему мы за нею уходим вновь?
Словно затем и копили огонь в душе,
Чтоб осветить бесконечность иных миров.
Дарим потомкам исхода пример, клише.
Каждый с рожденья в проторенный путь готов…
Милые! Бабушка, мама, отец, – нельзя
Думать о вас, как о прошлом, –
Вы здесь, во мне:
В памяти, в сердце, в солёных моих глазах,
В каждом свершенье, в любом, что зажгу, огне!..
Солнечный зайчик. Коснулся, лаская, щёк
По-матерински.
Мол, что ты шумишь? Уймись. Путь это Путь.
Не мечтаешь о нём ещё?
Значит, прости, не горит под ногами жизнь.
* * *
Детство мое — перелётная птица:
Я ухожу — а оно возвращается,
Памятью сквозь мои годы струится,
Голосом мамы моей отзывается.
* * *
Две божьи твари – я с моей собакой –
Сидим, обнявшись. Сумерки. Зима.
Наш взгляд на мир как будто одинаков.
Любить другого надо ли ума?
На время отодвинута уборка. Уют в душе
Важней, чем напоказ.
Во мне собака чтит почти что бога.
Я просто старше в двести с чем-то раз.
На пряники. На трёпки. На прогулки.
На сотни тысяч страхов и обид.
Но что с того? Глухие переулки
За древность разве жалует бандит?
Вся темнота плывёт за окна. В город.
Там божьих тварей – вряд ли и сочтёшь.
У каждой свой на что-то в мире голод.
Нет спроса на предательство и ложь.
Переизбыток этого товара
На бесконечных полках бытия.
От душ чужих привычно ждать удара,
Хотя потёмки даже и своя…
Как мягок мех. Друг другом мы согреты.
Кому – не знаю – больше повезло.
Клубком свернувшись,в сон плывёт планета,
Даруя Богу веру и тепло.
* * *
Как птица, что уводит от гнезда,
Подранком мнится, падая, звезда…
Я не поверю небу никогда,
Что кормят хлебом глина да вода!
Замерзающий Дервиш
В Исфаре, раскалённой от зноя,
В сердце, полном любви и огня,
Вдруг строка ледяною иглою
Затрепещет, уколет, звеня:
«… Снег всё шел этой ночью, всё падал,
Мир застывший по горло им сыт…»
Вновь загадку безжалостно задал
Тот, кто словно в душе твоей спит.
Это вызов, – а что еще? – вызов
Тайной сути твоей из тебя!
Просыпайся – как грянувший выстрел
По мишени с названьем «судьба»;
Замкнут ты в личностное начало
Дней сегодняшних, зримых, земных.
Но живёт в тебе смутной печалью
Недописанный вечностью стих.
Он замышлен судьбою иною,
Что из времени вышла не в срок,
И всегда, словно тень за спиною,
Ждёт момента продолжить урок…
«…Так в снегу и пропасть угораздит…
Как невесту, колени обняв,
Чем укроюсь? – ресницами разве…
Спрячусь? – только в глаза свои, взгляд…»
Дописать?.. Да ведь это же дерзость
Жизни, что и теперь коротка…
…Просыпайся, танцующий дервиш,
Раз в снегу не замёрз за века!..
* * *
Мне снятся сны о солнце
Хорасана
На русском полноводном языке…
Душа — незаживающая рана
Оазиса,
рождённого в песке.
* * *
От удлиненных глаз лучи восходят косо –
Так цедит солнце взгляд в тюремное окно…
Как любишь ты, Восток, в сердца входить без спроса,
Чтоб спутать времена –
Недавно и давно…
И Запад вдруг не мил.
Как звяканье затвора –
Свобод его хвальба и толп его гульба…
Восходит в сердце мак. Нестойкий, – знаешь, – скоро
Он облетит – и всё.
И с ним сгорит судьба.
Но нет его милей. Он аленький и нежный,
Он шёлком лепестков ласкает каждый миг…
Так что такое Жизнь? Бесплодная надежда?
А, может быть, огонь –
Бессмертных сил тайник?
* * *
Национальность? Да, большой вопрос, –
Для личности, на краткий век рождённой.
Взглянуть на это с точки зренья звёзд? –
Уютный стог, где сладко спит бездомный.
* * *
Веселье мое телефонное, скоморошье. Пляшу
Под дудку тоски – понарошку под уличный шум…
Стеклянная будка. По сути – привычная жизнь,
Всем взглядам подсудна…
Не хочешь такую? Уймись – с речами, стихами, мечтами,
Свершеньями… Тень
Ложится надгробнее камня на канувший день,
Как в щель автомата монетой скользнувший в ничто.
Всё было – когда-то.
Мой век облачился в пальто. Осталось – перчатки и шляпку
Надеть и уйти. Но вязко и сладко
Надежда из трубки гудит. Под пальцы ложатся
Знакомые цифры – аккорд к прелюдии счастья…
Так в детстве воруют апорт:
В карманы не спрятать, не съесть за единый присест.
А нежная мякоть весь мир заслоняет окрест…
К охранникам в лапы из будки стеклянной шагнуть на
Суд, что когда-то
Усеивал розами путь…
* * *
Скакун арабский жилы рвёт, а смысл:
Хоть умереть, но первым быть у цели!..
Вот почему сурова к чувству мысль:
Верблюд всегда надёжнее на деле.
* * *
Я слишком очаровывалась жизнью
И разочарование – итог.
Изгой – дитя любимой им отчизны,
Родимым ветром сорванный листок,
Что льнёт – уже случайно – к окнам, лицам,
Взлетает в небо, вьется по тропе…
Теперь я знаю – как могло случиться,
Что ветер стал хозяином в судьбе.
Судьба зерном дается нам – таящим
В себе цветы и нивы всей земли…
Влюбленный в жизнь живет не в настоящем,
А в прошлом или в будущем. Вдали
От перекрёстка памяти с мечтою,
Где только разум держит чувствам счёт…
Моя душа осталась молодою.
Как на ветвях осенний горький плод.
Как сон царевны в том гробу хрустальном,
Что на цепях качает вихрь времен
(О, для неё любимый самый – дальний,
И всё равно – в грядущем, в прошлом он:
Всё – впереди. И жизнь, и смерть смешались
В небытие, похожем лишь на явь)…
Летит листок – бесшумный, яркий, шалый…
Ты на него и грошика не ставь.
* * *
На лестнице бессчётных лет Творец
Насыпал самоцветных откровений.
Кто – соберёт крупицы в свой ларец,
Кто поскользнётся в спешке устремлений…
Будапешт
Дворики затоплены цветами.
Черепицей крытые дома…
Но мечты мои не здесь витают –
Жители лишь сердца, не ума.
Для моей души, настолько древней,
Что впадает в детство день за днем,
Этот город видится, наверно,
Молодым, как предрассветный сон.
Я как будто здесь бывала прежде
Много лет (веков?) тому назад.
Здесь Дунай мерцающей одеждой
Мне щекочет так привычно взгляд:
И соборов спящие ракеты,
И дворца туманный силуэт…
Гунны, что историей отпеты,
Мне глядят с угрозой скрытой вслед:
Облик мой претит им в чём-то смутно…
Безмятежна скифская душа.
Мы не совместимы на минуту,
Хоть столица гуннов хороша.
В душу мне она запала в прошлых
Всех моих скитаньях по земле…
Гунны чуют: жизнь моя – оплошность,
Риск зерна, проросшего в золе
Пепелищ, которыми усеян
Мой земной, враждебный многим путь…
Так брожу, затеряна меж всеми.
Юный огнь бурлит, сжигая грудь.
Это солнце Азии, которой
Я навеки предана в веках…
Жизнь идёт, сбиваясь на повторах,
Больше не внушающая страх.
* * *
Мы в этом мире, может, только тени
Стихий, животных, птиц, камней, растений,
Зарядов, вспышек, запахов, цветений, –
Лишь отзвук их древнейших сновидений.
ОСЕННЯЯ ПЕСЕНКА
По горбатым тротуарам,
По разбросанной листве
Я всю жизнь хожу недаром
Как по вышитой канве:
Мимо счастья, мимо горя,
По окраине беды,
Словно сонный берег моря,
Стерегущий бег воды.
Я не дам ему разлиться
В чью-то хрупкую судьбу.
Листья кружатся, как лица
С горькой ижицей на лбу,
Кружат стаей, вопрошая:
Что им делать на траве?…
Я иду – одна, большая,
По-над бездной, по канве…
* * *
Слава — это просто сплетница,
Что к заметным судьбам лепится,
Шантажистка и нахлебница,
И чужих богатств наследница.
СТАРОМУ ДРУГУ
Мне обмануться так хотелось,
Вообразить… А что? Бог весть.
Но быть печалью чьей-то – прелесть
Для сердца каменного есть
В таком жестоком совпаденье:
В чужой бессоннице прочесть
Свои былые пораженья,
Где всё сгорело – страсть и честь…
Но, к счастью, ты не болен этим.
Твой взгляд при встрече прост и чист.
Ты словно быть умеешь третьим.
Как дождь. Как падающий лист.
Как недочитанная повесть,
В которой был правдив намёк…
Благодарю, что этот поиск
Ты увенчать собой не смог.
И пусть обмануты надежды.
Мне хорошо, встречаясь вдруг,
В твоей улыбке безмятежной читать
Не горечь, не испуг,
А что-то впрямь от гроз и листьев,
Которым дела вовсе нет,
Что наши страсти, наши мысли –
И есть, по сути, белый свет…
Но чем-то ранит взгляд твой светлый,
Хоть наши встречи и редки.
Так на закат глядят,
На ветку, что осыпает лепестки…
Не оттого ль привычный камень в груди
Мешает, как балласт,
И мнится всё, что должниками
Мы расстаёмся каждый раз?
* * *
Разрезанное яблоко недолго
Сверкает глянцем сахарного льда,
Пусть и обяжешь дольки чувством долга
Держаться в рамках целого плода
* * *
День Жертвоприношений. Раз в году?
Да полно! Каждый день, ежесекундно…
Всяк – Ибрагим. Иного не найду –
Чтоб жертв не клал, бесценных или скудных, на тот алтарь,
Что мы зовём судьбой…
И мы с тобой – что делать?! – мы с тобой
Друг другом платим, платим…
За покой. За хлеб насущный. И за День наш судный…
Любовь приносим в жертву. Суть. Венец. Всей жизни
Смысл и всю её основу…
Совсем другого ждёт от нас Творец,
Рождаясь в нас, чтоб стать Единым снова.
* * *
Тот, кто Бога не видит в своей же душе,
К сожаленью, не жив — кто ещё, кто уже.
Даже луч, даже шмель в золотом вираже —
Бог на разном по цели своем рубеже.
* * *
Не надо, не надо, не надо
Ни радости и ни беды!
Чиста и прозрачна прохлада,
Струящаяся в груди.
И взгляд мой не ищет в прохожих
Черты дорогого лица.
И день, что без глупости прожит,
Как гость нежеланный – с крыльца
Уходит, и на сердце легче,
И вычеркнут он из судьбы,
Ни злом, ни добром не отмечен,
Ни горем, ни счастьем слепым…
Теперь мне понятною стала
Отшельников мудрая жизнь.
Как, в сущности, надобно мало
Для нашей бессмертной души!
Ни слава, ни злато, ни званья
Ее не заботят ничуть,
Коль стала любовь подаяньем
И тлением гаснущих чувств…
* * *
Мираж свободы – вот умов недуг.
Свобода мух, не верящих в тенёта?
Шмеля свобода, что с жужжаньем луг
Обшаривает в алчной жажде мёда?..
* * *
Нежная выя, ангельский взор
И вздох…
Дева Мария!
Нужен ли чреву – Бог?
Грех позолочен?..
В жиже навозной, – ох! –
Как, непорочной, тужиться в родах?!..
Лох –
Муж, проморгавший ночь, когда стал рогат,
Ласки не давший,
Грех покрывая – свят?..
Пусть и с дарами
Явился к Марии волхв,
Не за горами –
Сын на кресте… О, Бог!..
Лучше бы – плотник
Родился, срубил бы дом, –
Плоть бы от плоти плотника,
А потом…
Нежная выя, детский пробор – в наклон.
Дева Мария!
Девам с тех пор – полон:
Кротость, смиренье, роды,
Насилье, боль,
Чьё-то глумленье –
Женщин земных юдоль.
Ева виновна ль, огненная Лилит?..
… Узами кровными
С Богом весь мир повит.
* * *
Каждая мать – Мадонна.
Только взгляни окрест:
Рвётся дитя из дома,
Чтобы найти свой крест!
* * *
Молкнет в парках и шорох, и ропот.
Только луч просквозит забытьё…
Нам любовь посылает пророков,
Лишь посмеем забыть про неё.
Ну, а если пророкам не веря,
Глухотой защитишься от них, –
В потайные от разума двери
Проберется небесный двойник.
В серых снах, до оскомины гладких,
(Будто будням ответная месть)
Вдруг однажды взорвется догадка –
О несбывшемся поздняя весть.
Вот и входишь наутро, как в чудо,
В парк, в автобус, в толпу, в кабинет,
В каждом встречном желая подспудно
Чуять эту же смуту в ответ.
И потом целый день в ожиданье
(Взгляда? Слова? Письма ли? Звонка?..)
Будешь маяться мыслью о дальнем
Или ближнем, чья суть далека.
И, уже попрощавшись с надеждой,
Дверь впотьмах открывая ключом,
К косяку прислоняешься нежно,
Словно это родное плечо…
* * *
Как поздно понимаешь: власть, почёт,
Богатство, связи, – всё, чем жил, не в счёт.
И лишь тепло души, родной от века,
Согреет и накормит человека.
* * *
Сквозная рощица.
Сквозная станция.
Цивилизация.
Под поезд броситься?..
* * *
Без любви не могу дышать.
Горек чёрный беззвездный ветер.
Заблудилась моя душа
И на том, и на этом свете.
Календарь изолгался весь.
Воскресения нет отныне.
И весны долгожданной весть – почки, –
Пахнут сухой полынью.
Стали серой золой слова.
Настоящее – просто прочерк
Безнадёжный.
Ничем жива
Я, мертвее, чем эта почка
Нераскрывшаяся.
(Бог с ней.
Точно так не нужна себе я…)
Лишь прошедшее всё ясней.
Лишь грядущее всё темнее…
* * *
У судьбы мы покоя, как милости просим.
Но под старость, когда упокоит нас осень,
Понимаем – просили не этого вовсе:
Легче спицею быть, чем недвижною осью.
* * *
“Вот идет мой приятель.
Он хороший охотник.
Он идет убивать мое время”. Улан
Ты устроил такую охоту:
Четверть жизни убил наповал!
Я жива до сих пор для чего-то.
Только век мой беспомощно мал
И лампадой, зажжённой пещере,
Он горит, трепыхаясь во тьме…
До сих пор, беспощадно ощерясь,
Бродят старые страхи в уме:
Я страшусь и любви, и заботы –
Словно вести живой о тебе…
…Кто бы знал, до чего мне охота
Навсегда схорониться в толпе!
Неуклюжим оставшись подростком,
Всё мечусь я – подранок судьбы, –
Беззащитная, как на подмостках:
Полюби, мол, – и этим сгуби!
* * *
Заметки на полях:
Так начали однажды праотцы,
И все пошли за ними, как слепцы:
Сначала
Стайкой шумной, как скворцы,
Являются – мальцы и сорванцы,
Всех шалостей на свете кузнецы,
Тычков и подзатыльников ловцы,
За что-то обязательно – борцы,
Готовые за блажь отдать концы,
Венцы которой – рюмки и шприцы,
Ларцы с богатством,
Сласти и дворцы…
Бойцы за власть – такие стервецы! –
Охочие до жертвенной овцы,
Влетают в жизнь,
И вот уже – самцы,
Гонцы любви, грядущие отцы:
Одни из них – семейные творцы,
Другие – подлецы иль мудрецы,
И – всё равно,
Хоть моты, хоть скупцы,
Цари, бродяги, плотники, певцы,
Дельцы или фанатики-скопцы,
Рабы, герои, трусы, подлецы, –
Но все – земной истории писцы,
Все – гения и фарса близнецы
И женских грёз и слёз, увы,истцы,
Отцы и дети,
Дети и отцы, –
Все выходцы из попранной п-цы…
* * *
Всё – едино, и это единство – отмычка
Для божественной тайны причин бытия,
Где ничтожество – лучший учитель величья,
В конском черепе ждущая срока змея…
АЛМААТИНСКИЕ ДОЖДИ
Обрушились дожди —
Поводыри
Слепых небес, уткнувших очи долу.
Идут дожди —
Так только степь горит! —
Не день, не два,
И дым от ветра долог,
И даль седа, и горы, как в плащи,
Который год закутаны в туманы…
Безумствуй, дождь!
Над городом пляши,
Нас вовлекай в прозрачные обманы,
Воронками фонтаны закрути
И к естеству верни всех женщин лица…
Бесчинствуй, дождь!
В тебя ныряя, птица
У встречной рыбы плачет на груди…
Вскрой раны, дождь,
Свою живую кровь
На мир пролей, смывая параллели,
Ворвись в дома,
Чтоб только уцелели
Людские души, радость и любовь;
Танцуй ребенком голым у крыльца,
Не дорасти до взрослости приличий:
Мы голы все,
И лишь таков обычай,
Что друг от друга кутаем сердца…
Так смой же маски с нашей наготы,
Дай имя чувствам, скрытым потаенно…
Чтоб лепестки осыпали сады!
Чтоб набухал бесстыдно плод зеленый!..
Брыкайся, дождь,
Как злой и умный конь,
Стреноженный для жертвенного тоя,
Умчи нас в степь,
Не дай разжечь огонь,
Спаси нас, дождь, —
От нас самих —
Собою…
Шумела степь.
Коня бросало в дрожь.
Трава дождя врастала в бесконечность.
И мы, обнявшись просто и беспечно,
Ушли с тобой в один прекрасный дождь.
ЭЙ, СОРБОН!
«Эй, караванщик, замедли ход!
С милой душа моя тоже уйдет…»
Саади
Где они, каравана следы?..
Через десять веков Саади
Окликает печалью: гляди,
Сколько горя у вас позади!
Сколько счастья, что мимо прошло!
Всё сыпучим песком занесло,
Караванщик, замедли бег!
Исчезает за веком век…
Караванщик стегает коней –
Жизнь вращается спицами дней.
Словно пленница в коробе лет,
Оглянуться не смею в ответ:
Там душа моя, древний поэт,
Плачет, рвётся за мною вослед…
«… Караванщик, замедли ход!
Жизнь моя с караваном уйдет,
Та душа, что с моей – как одна,
И она исчезает, она…».
Саади через десять веков
Не ослабил звенящих оков.
Караван затерялся в песках.
Только голос не гаснет в веках, –
Голос, мною любимый до слёз,
Душу ранит падением звезд:
– Не спеши, Караванщик, прошу,
Ведь любовь в своём сердце ношу –
Целый мир умещаю в груди,
Не губи этот мир, подожди!
Караванщик, замедли ход!
Жизнь моя с караваном уйдет…
Вслед любви, ускользнувшей в вечность,
Мир взметнётся песчаным смерчем.
XXI ВЕК
Простите наш мир, Нефертити,
Что Вас не спасла красота,
Что в смерти, как в древнем вердикте,
Уже не понять ни черта;
Что катится жизнь по наклонной,
Себя повторяя стократ,
Как будто бездушные клоны
Возводят старательно ад,
Где притчей слывёт Лорелея,
Где жанны горят на кострах,
Где даже надежды не греют,
Где правят богатство и страх;
Дворцовых интриг коридоры
Ведут нас туда же, увы,
Где юную плоть Феодоры
Терзают двуногие львы…
И не было словно столетий
Ведущих к прогрессу людей,
Наук и культуры соцветий
И общепланетных идей:
Все те же зловещие войны
Маячат вблизи и вдали…
Простите нас, вечные мойры,
За нищую старость Земли!..
ВОСКРЕСЕНИЕ
Весна. За всем, что было! – парадокс…
Сначала осень кроны обокрала,
Потом вовсю бесчинствовал мороз,
Мир превратив в бесформенность кристалла,
И небеса без месяца и звёзд
Пророчили уже кончину света,
И сад чернел, похожий на погост,
Как черновик ушедшего поэта…
И вот весна!
Деревья вновь в цвету.
Знак человека видится в соцветьях –
Пять лепестков! Природа на виду
Раскрыла тайну тысячи столетий –
Реинкарнаций суть…
У вишен, груш
Бессчётно звёзд на каждой ветке тонкой.
Воскресло б столько в тьму ушедших душ –
Что с ними делать стали бы потомки?
Как разглядеть в мерцании цветов
Гомера, Гейне, Пушкина, Хафиза?..
… Вот слепок, отраженье парадиза,
Где нет плодов, что мир вкусить готов.
***
Время жизни – как тень, за которой
крадёмся по следу:
Невозможно поймать, и в лицо заглянуть не дано.
Время жизни любой, что всегда ощущаем
последним,
Лишь звено меж веками, проросшее
в вечность зерно.