Дочери
Скажи мне, детство,
Разве не вчера
Гуляла я в пальтишке до колена?
А нынче дети нашего двора
Меня зовут с почтеньем «мама Лены».
И я иду, храня серьезный вид,
С внушительною папкою под мышкой,
А детство рядом быстро семенит,
Похрустывая крепкой кочерыжкой.
Да здравствуют южные зимы!…
Да здравствуют южные зимы!
В них осень с весной пополам.
За месяц январского Крыма
Три лета куротных отдам.
Здесь веришь, что жизнь обратима,
Что годы вдруг двинулись вспять.
Да здравствуют южные зимы!—
Короткая их благодать.
Болдинская осень
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик – он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
“Вы зря разгневались, милый ангел,-
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог – был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина – тюрьма, тюрьма…”
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была –
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет –
Седой, все помнящий аксакал.
Альпинисту
Ты полз по отвесным дорогам,
Меж цепких колючих кустов.
Рукой осторожною трогал
Головки сомлевших цветов.
Срываясь, цеплялся за корни,
Бледнея, смотрел в пустоту.
А сердце стучало упорней,
А сердце рвалось в высоту.
Не эти ли горные кручи
Во взгляде остались твоем?
Не там ли ты понял —
Чем круче,
Тем радостней будет подъем?
Любовь
Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И трудный спор сама с собой ведёшь.
Ты говоришь:
– Не так уж он красив! –
А сердце отвечает:
– Ну и что ж!
Всё не идёт к тебе проклятый сон,
Всё думаешь, где истина, где ложь…
Ты говоришь:
– Не так уж он умён! –
А сердце отвечает:
– Ну и что ж!
Тогда в тебе рождается испуг,
Всё падает, всё рушится вокруг.
И говоришь ты сердцу:
– Пропадёшь! –
А сердце отвечает:
– Ну и что ж!
Не бывает любви несчастливой
Не бывает любви несчастливой.
Не бывает… Не бойтесь попасть
В эпицентр сверхмощного взрыва,
Что зовут “безнадежная страсть”.
Если в душу врывается пламя,
Очищаются души в огне.
И за это сухими губами
“Благодарствуй!” шепните Весне.
Ржавчина
Я любила твой смех, твой голос.
Я за душу твою боролась.
А душа-то была чужою,
А душа-то была со ржою.
Но твердила любовь: “Так что же?
Эту ржавчину уничтожу”.
Были бури. И были штили.
Ах, какие пожары были!
Только вот ведь какое дело –
В том огне я одна горела.
Ржа навеки осталась ржою,
А чужая душа – чужою..
1959 год
А всё равно
А всё равно
Меня счастливей нету,
Хотя, быть может,
Завтра удавлюсь…
Я никогда
Не налагала вето
На счастье,
На отчаянье,
На грусть.
Я ни на что
Не налагала вето,
Я никогда от боли не кричу.
Пока живу – борюсь.
Меня счастливей нету,
Меня задуть
Не смогут, как свечу.
1988 год
Не встречайтесь с первою любовью
Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой –
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей за рекой.
Не тянитесь к прошлому, не стоит –
Всё иным покажется сейчас…
Пусть навеки самое святое
Неизменным остаётся в нас.
Мы любовь свою схоронили
Мы любовь свою схоронили,
Крест поставили на могиле.
– Слава богу! – сказали оба.
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
– Что ж вы сделали? Я – живая!
1960 год
Ты разлюбишь меня
Ты разлюбишь меня…
Если все-таки станется это,
Повториться не сможет
Наше первое смуглое лето –
Все в росе по колено,
Все в укусах крапивы…
Наше первое лето –
Как мы были глупы и счастливы!
Ты разлюбишь меня…
Значит, яростной крымской весною,
Партизанской весной
Не вернешься ты в юность со мною.
Будет рядом другая –
Вероятно, моложе, яснее,
Только в юность свою
Возвратиться не сможешь ты с нею.
Я забуду тебя.
Я не стану тебе даже сниться.
Лишь в окошко твое
Вдруг слепая ударится птица.
Ты проснешься, а после
Не сумеешь уснуть до рассвета…
Ты разлюбишь меня?
Не надейся, мой милый, на это!
Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел –
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
– Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
– Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
1952 год
НОЧНОЙ ЗВОНОК
И на чудо надеяться перестала,
Позвонил человек из далекой страны,
И сказал человек: «Вы мне очень нужны…»
И сказал человек: «Я без вас не могу»,
За окном закружились дома на снегу,
Дрогнул пол, покачнулись четыре стены,
Человек повторил: «Вы мне очень нужны.»
Этот голос с акцентом, замедленный, низкий,
А потом бормотанье телефонистки:
«Почему молчите, Москва, почему?
Отвечайте… Алло!»
Что ответить ему?
Что давно я изверилась, сникла, устала,
Что на чудо надеяться я перестала…
Никого не виню, никого не люблю…
Что в потухшей золе не воскреснуть огню…
Только вслух разве вымолвишь эти слова?
И молчала, молчала, молчала Москва…
Нет в любви виноватых и правых
Нет в любви виноватых и правых.
Разве эта стихия – вина?
Как поток раскаленной лавы
Пролетает по судьбам она.
Нет в любви виноватых и правых,
Никого здесь нельзя винить.
Жаль безумца, который лаву
Попытался б остановить…
Девчонка – что надо!
По улице Горького – что за походка! –
Красотка плывёт, как под парусом лодка.
Причёска – что надо!
И свитер – что надо!
С лиловым оттенком губная помада!
Идёт не стиляжка – девчонка с завода,
Девчонка рожденья военного года,
Со смены идёт (не судите по виду) –
Подружку ханжам не дадим мы в обиду!
Пусть любит
с “крамольным” оттенком помаду.
Пусть стрижка – что надо,
И свитер – что надо,
Пусть туфли на “шпильках”.
Пусть сумка “модерн”,
Пусть юбка едва достигает колен.
Ну что здесь плохого? В цеху на заводе
Станки перед нею на цыпочках ходят!
По улице Горького – что за походка! –
Красотка плывёт, как под парусом лодка,
А в сумке “модерной” впритирку лежат
Пельмени, Есенин, рабочий халат.
А дома – братишка, смешной оголец,
Ротастый галчонок, крикливый птенец.
Мать… в траурной рамке глядит со стены.
Отец проживает у новой жены.
Любимый? Любимого нету пока…
Болит обожжённая в цехе рука…
Устала? Крепись, не показывай виду, –
Тебя никому не дадим мы в обиду!
По улице Горького – что за походка! –
Красотка плывёт, как под парусом лодка,
Девчонка рожденья военного года,
Рабочая косточка, дочка завода.
Причёска – что надо!
И свитер – что надо!
С “крамольным” оттенком губная помада!
Со смены идёт (не судите по виду) –
Её никому не дадим мы в обиду!
Мы сами пижонками слыли когда-то,
А время пришло – уходили в солдаты!
1961 год
На носилках, около сарая
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
– Я еще, ребята, не жила…
И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать – это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть…
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко –
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
– Я еще, ребята, не жила…
1974 год
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте:
Он не подвластен времени и смерти,
Он в новый собирается поход.
Пусть жизнь его невзгодами полна –
Он носит раны, словно ордена!
А ветряные мельницы скрипят,
У Санчо Пансы безразличный взгляд –
Ему-то совершенно не с руки
Большие, как медали, синяки.
И знает он, что испокон веков
На благородстве ловят чудаков,
Что прежде, чем кого-нибудь спасёшь,
Разбойничий получишь в спину нож…
К тому ж спокойней дома, чем в седле.
Но рыцари остались на земле!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Он в новый собирается поход!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
