Алеф”, международный еврейский журнал. Март, 2018 г.
27 февраля 2018 года исполнилось 70 лет Леониду Ефимовичу Гомбергу, филологу, публицисту, автору многочисленных книг и статей, чья судьба на протяжении уже трех десятилетий связана с еврейской прессой и журналом «Алеф». В его жизни случались падения и взлеты, неожиданные перемены и коллизии, головокружительные броски между Россией и Израилем, но писатель оставался верен творческой стезе, по которой неизменно продвигался вперед, преодолевая возникающие препятствия.
В канун авторского вечера в московском Центральном доме литераторов юбиляр дал интервью для журнала «Алеф», читатели которого с неослабевающим интересом следят за публикациями Леонида Гомберга.
– Леонид Ефимович, сначала наш традиционный вопрос. Расскажите, пожалуйста, о семье, в которой вы родились?
– Мои мама и папа корнями из украинских еврейских местечек, откуда в начале прошлого века в Москву переехали мои дедушки и бабушки. Обычная еврейская семья. Литературным творчеством никто не занимался. Отец — парашютист-десантник, инвалид Великой Отечественной. В одном из боев был тяжело ранен в правую руку, после госпиталя комиссован. Сначала работал на железной дороге, затем, окончив институт, до пенсии трудился в сфере торговли. Мама — бухгалтер, занималась профсоюзами.
Еврейского воспитания дома я не получил. Родные, включая бабушку и деда, от религии были далеки. Все ограничивалось характерными анекдотами, идишскими словечками и покупкой мацы на «Пасху» (слово «Пейсах» я узнал гораздо позже). Правда, еще в школе и потом в институте мы с друзьями на Симхес Тойре ходили плясать в синагогу «на горке». Вот и все знакомство с традицией.
– Как определялась ваша литературная судьба?
– До девятого класса я учился во второй «французской» спецшколе. Язык знал неплохо; как и многие в юности, писал стихи, даже переводил. Время от времени что-то сочинял и в прозе, не придавая этому особого значения. Учился неважно, поэтому в старших классах пришлось перейти в «обычную» школу. Впрочем, все не случайно: именно московская школа №279 им. А.Т. Твардовского и наша учительница литературы Инна Иосифовна Корэ во многом способствовали формированию моих литературных устремлений.
Решил поступить в Московский институт иностранных языков им. Мориса Тореза, но в ту пору на переводческом факультете действовала жесткая национальная квота — один еврей на поток. В год, когда из упрямства я попробовал-таки сдать вступительные экзамены, «проходной» абитуриент уже был определен заранее. Итог моей авантюры понятен. К счастью, я успел сдать документы на филфак МГУ им. Ломоносова и поступил на отделение русского языка и литературы.
Учеба в университете дала мне широчайший образовательный и литературный базис. Появилась возможность продолжить учебу в аспирантуре на кафедре философии: я увлекался творчеством французских экзистенциалистов. Но в этой сфере перспективы были слишком туманными: не хотелось вечно объяснять, почему Сартр и Камю «заблуждались» и «недопонимали», подтверждая их «ошибки» цитатами из классиков марксизма. Так что отслужил в армии и пошел работать «в педагогику»… в районный дом пионеров. Друзья тех лет остаются рядом со мной до сих пор.
Время от времени продолжал писать статьи и рассказы, кое-что удавалось даже публиковать. Но профессионально литературным трудом я не занимался.
– Что же послужило толчком к изменению ситуации?
– В 1991 году я оказался в Израиле. Поехал туда не «по зову сердца», а скорее, за компанию, поскольку многие мои друзья и знакомые стали вдруг «подниматься с насиженных мест». Еще в годы перестройки мой друг Михаил Коган поступил в московскую ешиву, начал соблюдать религиозную традицию. Теперь он — уважаемый в Израиле раввин, а поначалу был просто безработным репатриантом с женой и дочерью. Вероятно, мое обращение к иудаизму произошло благодаря его влиянию; первое время я даже снимал квартиру вместе с его семьей.
Закончив ульпан, я стал думать, что же делать дальше. Солнце, море, пальмы настраивали на лирический лад, однако надеяться было особенно не на что. Я не принадлежал ни к одному из процветавших литературных кланов. Первоначальные планы о создании в Израиле культурного центра с треском провались в первые же дни. Я понял, единственное, что могу делать, – это писать. Достал лист бумаги, ручку, а потом и машинку приобрел (о компьютерах тогда мало кто слышал) и сочинил свою первую статью «Мы вас не ждали?», очень критическую, про ужасную реальность новых репатриантов. Прихватил пару старых московских рассказиков и стал ходить по редакциям, показывать мои скромные труды местным «профи». В Израиле на фоне многотысячной алии из бывшего СССР пышным цветом расцвела русскоязычная журналистика: чуть ли не каждый месяц с шумом открывались и тихо умирали новые газеты и журналы.
Мне повезло. Моим «стариком Державиным» стал великолепный журналист Виктор Топаллер, к великому горю безвременно ушедший из жизни в январе нынешнего года. Благодаря его поддержке мои статьи стали регулярно появляться в печати. Вскоре мою работу заметили и оценили читатели, коллеги, что было неожиданно и очень приятно. Появились публикации в журналах. В начале 90-х г.г. в Израиле я уже печатался в «Алефе», а с 2000-го года, когда журнал начал выходить в России, стал его постоянным автором.
В среде моих коллег возникла идея издать российско-израильский литературный альманах, я отправился в Москву, где мне удалось продвинуть инициативу среди писателей и даже найти спонсора. Вышло несколько номеров издания… Даже не заметил, как вновь «осел» в Москве. Вскоре вышла моя первая книга, я начал печататься в серьезном политическом журнале «Новое время». Ситуация в обществе менялась, однажды я понял, что возвращаться уже некуда, рисковать не стал. Через некоторое время переехала из Израиля и моя будущая жена Ирина. Считаю ли я свое решение остаться в России ошибкой? Пожалуй, да. Нужно было заранее оценить ситуацию и вовремя вернуться в Израиль.
– Как складывалась дальше ваша жизнь и творческая деятельность в России?
– С 1997 года я работал в Москве в «Международной еврейской газете», других изданиях, потом в «Сохнуте». Всерьез занялся библейской историей, написал несколько книг: «От Эдена до Вавилона» («2001), «Дорога на Ханаан» (2005), «Израиль и Фараон» (2009). Подготовил и выпустил в свет два издания о творчестве поэта Юрия Левитанского. В ближайшие дни выходит сборник мемуаров «Время-память», посвященный культурной жизни в Израиле девяностых и «нулевых» годов. Среди моих героев – Игорь Губерман, Дина Рубина, Анатолий Алексин, Михаил Козаков, Валентин Никулин и другие замечательные люди.
– Работа над библейской историей, знакомство с культурой, традициями Израиля изменили ваше мировоззрение, взгляды на жизнь?
– Да. Считаю себя верующим иудеем. Я член общины синагоги на Большой Бронной, которой руководит выдающийся раввин, посланник Любавичского Ребе рав Ицхак Коган. Несколько раз в году по праздникам собирается вся наша община, несколько сот человек. По мере сил участвую в ее издательской деятельности, освещаю в прессе и в интернете мероприятия. Так что моя жизнь и восприятие мира в процессе изучения еврейской традиции и истории претерпели серьезную трансформацию.
– Как бы вы оценили современное состояние еврейской прессы в России?
– Мне кажется, что сегодня качественных еврейских СМИ в Москве практически не существует. Газет просто нет. Издается «Лехайм» – это замечательно, но он рассчитан на подготовленную публику, да и стоит не дешево. «Москва-Ерушалайм» сделан хорошо, но многие о нем даже не слышали, а еврейские интернет-сайты не всегда доступны, особенно, для пожилых людей. Думаю, переход «Алефа», тематически охватывающего самую широкую аудиторию читателей, в электронный формат и сокращение периодичности его выхода, – очень серьезная потеря. Только в последние месяцы я понял, как дорог «Алеф» «простым евреям»! К сожалению, после всплеска появления в 90-е г.г. большого количества еврейских изданий, зачастую, не очень качественных, теперь наступило полное затишье. Хочется верить, что это еще не конец!
