О жизни и творчестве Раисы Лардот

О жизни и творчестве Раисы Лардот

По обе стороны границы

“Литературная Россия”, № 36, 09.09.2011

Автор – Антеро РАЕВУОРИ

В Фин­лян­дии про­жи­ва­ют де­сят­ки ты­сяч вы­ход­цев из цар­ской Рос­сии и Со­вет­ско­го Со­ю­за. Пи­са­те­лей с фин­ским язы­ком сре­ди них очень ма­ло, быть мо­жет, сы­щет­ся пол­дю­жи­ны. Са­мая зна­чи­тель­ная сре­ди них, под­няв­ша­я­ся на вы­со­ты все­об­ще­го чи­та­тель­ско­го при­зна­ния – Ра­и­са Лар­дот (Raisa Lardot), веп­сян­ка по на­ци­о­наль­но­с­ти. Но по­че­му – Фин­лян­дия? От­ку­да это имя во фран­цуз­ской ог­ла­сов­ке? От­ту­да…

Всё твор­че­ст­во Ра­и­сы Лар­дот сто­ит под зна­ком её не­о­быч­ной би­о­гра­фии. Ро­ди­лась она в ян­ва­ре 1938 го­да в не­боль­шой при­онеж­ской де­рев­не Шок­ша под Пе­т­ро­за­вод­ском и зва­лась Ра­и­сой Ла­рюш­ки­ной. Лю­би­ми­ца сво­ей рус­ской ба­буш­ки, дочь веп­са с по­ка­ле­чен­ной в вой­ну би­о­гра­фи­ей, «пе­ре­ме­щён­ное ли­цо» в по­то­ке бе­жен­цев с Вос­то­ка, она на­всег­да ос­та­нет­ся вер­ной па­мя­ти сво­е­го про­ис­хож­де­ния: «Не мо­гу всё вспом­нить, не мо­гу всё по­за­быть». За со­ро­ка­лет­нюю ра­бо­ту в ли­те­ра­ту­ре Ра­и­се Лар­дот есть на что ог­ля­нуть­ся: 17 книг, сре­ди ко­то­рых ос­нов­ной мас­сив со­став­ля­ет про­за (ро­ма­ны, по­ве­с­ти, рас­ска­зы). Но её зна­ко­вой ве­щью ос­та­ёт­ся ро­ман-хро­ни­ка «Пти­цы за­лёт­ные» (1978) – в рус­ском пе­ре­во­де «У чу­жо­го по­ро­га» (2000). С по­яв­ле­ни­ем этой кни­ги Р.Лар­дот об­ре­ла своё под­лин­ное твор­че­с­кое ли­цо в ли­те­ра­тур­ной сре­де Фин­лян­дии. В «Пти­цах за­лет­ных» за­тро­ну­та на при­ме­ре од­ной се­мьи судь­ба це­ло­го эт­но­са – веп­сов, уви­ден­ная гла­за­ми ре­бён­ка. На скре­ще­нии на­ив­ной дет­ской ин­то­на­ции и не­дет­ских по­тря­се­ний рас­ска­за­но о по­эзии и ди­ко­с­ти глу­хо­го де­ре­вен­ско­го бы­та, об ут­ра­те жиз­нен­ных опор (вна­ча­ле – ба­буш­ки, а за­тем и от­ца), об от­кры­тии мно­го­слож­но­го ми­ра взрос­лых и жиз­ни в ок­ку­па­ции, о вы­нуж­ден­ном бег­ст­ве из род­ных мест и о чу­же­ст­ран­ных нра­вах, о му­чи­тель­ных ме­та­ни­ях меж­ду «быть как все» и «быть со­бой».

Не обо­шла её сто­ро­ной и сле­пая жи­тей­ская слу­чай­ность: в цве­те лет в ава­рию по­па­да­ет муж Ра­и­сы, и на неё ло­жит­ся по­жиз­нен­ная но­ша ухо­да за обез­но­жен­ным и поч­ти ли­шён­ным да­ра ре­чи ин­ва­ли­дом (эта ис­то­рия вой­дёт в один из пер­вых ро­ма­нов Р.Лар­дот «Мгно­ве­нье и вся жизнь»). Но в этой хруп­кой эле­гант­ной жен­щи­не ска­за­лась её ро­до­вая за­ква­с­ка. У веп­сов, ут­верж­да­ет она, вся от­вет­ст­вен­ность ле­жа­ла на жен­щи­не при «пе­ту­ша­щем­ся» под бо­ком му­жи­ке. Веп­сян­ка, ес­ли при­спи­чит, мог­ла впрячь­ся на па­хо­те вме­с­то ло­ша­ди. В её псев­до­ни­ме скры­та ещё од­на грань её на­ту­ры – ос­т­рая вос­при­им­чи­вость. На во­прос о ли­те­ра­тур­ных вли­я­ни­ях она от­ве­ча­ет: «Аль­бер Ка­мю (не от­сю­да ли псев­до­ним?), Аль­бер­то Мо­ра­виа, До­сто­ев­ский… Нет! До­сто­ев­ский, Ка­мю, Мо­ра­виа… Нет! До­сто­ев­ский, До­сто­ев­ский, До­сто­ев­ский». Ис­по­ведь Ка­мю о ски­таль­че­ст­ве мар­ги­на­ла-от­бро­са в ми­ре аб­сур­да че­рез судь­бы ге­ро­ев ита­ль­ян­ско­го не­о­ре­а­ли­с­та Мо­ра­виа – по­сле­во­ен­ных ли­шен­цев – раз­ра­с­та­ет­ся у Ра­и­сы Лар­до в за­вет­ную те­му рус­ско­го пи­са­те­ля-мес­сии – в прит­чу об ог­ла­шён­ных (ни­щих ду­хом, не ве­да­ю­щих, но взы­с­ку­ю­щих прав­ды), в ис­то­рию про­стых смерт­ных в по­ис­ках до­ро­ги к све­ту люб­ви.

Ро­ман «Пти­цы за­лёт­ные» фин­ская кри­ти­ка от­но­сит к раз­ря­ду клас­си­че­с­ких тек­с­тов о вой­не, от­кры­ва­ю­щих­ся «Не­из­ве­ст­ным сол­да­том» Вяй­нё Лин­на. В этой че­ст­ной и тро­га­тель­ной кни­ге от­ра­зи­лись, вме­с­те с тем, и та­кие сто­ро­ны про­шло­го, о ко­то­рых в стра­не Су­о­ми в 70-е го­ды не при­ня­то бы­ло упо­ми­нать: во­всю шла так на­зы­ва­е­мая фин­лян­ди­за­ция – на ос­но­ве им­пер­ской стра­те­гии внеш­ней по­ли­ти­ки СССР, при­вед­шая фак­ти­че­с­ки к за­пре­ту ка­кой-ли­бо кри­ти­ки со сто­ро­ны фин­нов в ад­рес Стра­ны Со­ве­тов. Не­уме­ст­ны­ми мог­ли счесть в «Пти­цах за­лёт­ных» и по­дроб­но­с­ти «кол­хоз­но­го рая» в вепсском краю, и что-то зна­ко­мое (в ду­хе «чу­ва­ши про­кля­той» из «Дет­ст­ва» Мак­си­ма Горь­ко­го) в ми­фо­ло­ги­зи­ро­ван­ном об­ра­зе ба­буш­ки: «Да, имен­но у это­го ок­на я си­де­ла на ко­ле­нях у ба­буш­ки, ког­да мне при­ви­де­лось ше­ст­вие свя­тых – ан­ге­лов с па­с­ту­ха­ми и зла­то­ку­д­рым мла­ден­цем в са­нях… От сча­с­тья я при­жа­лась к ба­буш­ке. Мне яви­лось ви­де­ние. Ба­буш­ка ка­за­лась бо­лее се­рь­ёз­ной, чем обыч­но. О чём она за­ду­ма­лась?» Со­мни­тель­ной бы­ла и клю­че­вая фи­гу­ра ро­ма­на – от­ца Ра­и­сы, во­ен­но­плен­но­го в ус­лу­же­нии фин­ским ок­ку­пан­там на Оло­нец­ком ра­дио в Ка­ре­лии. Жи­вые чёр­точ­ки от­ца – ба­ла­гу­ра и сти­хо­пле­та, сги­нув­ше­го в кон­це кон­цов в за­ураль­ском ар­хи­пе­ла­ге ГУ­ЛАГ в 1948 го­ду, Р.Лар­дот не раз вос­кре­ша­ет в сво­их про­из­ве­де­ни­ях («Рус­са, рус­са», 1991, «Ма­лень­кая ма­ма», 2003).

Те­ма­ти­че­с­кий ди­а­па­зон её про­зы весь­ма ши­рок. Ос­та­ва­ясь вер­ной сво­ей глав­ной те­ме, Р.Лар­дот стре­мит­ся че­рез приз­му вепсско­го взгля­да уг­лу­бить­ся в ок­ру­жа­ю­щий мир, пре­одо­ле­вая дет­скую трав­му, осо­знать смысл и на­зна­че­ние дру­гих су­деб: здесь и те­ма взрос­ле­ния жен­щи­ны («Не­бе­са се­го­дня за­пер­ты», 1983), и про­бле­мы бра­ка («Ан­ди и Ве­ра», 1991), и осо­зна­ние ста­ре­ния и смер­ти («Ма­лень­кая ма­ма»).

В са­мых по­след­них про­из­ве­де­ни­ях Р.Лар­дот оп­ро­бу­ет ма­лые фор­мы про­зы – цик­лы рас­ска­зов («В цар­ст­ве жи­вот­ных», 2006, «Стран­ник зем­ной», 2008, «Что-то не так», 2011). В этих тек­с­тах, на­пи­сан­ных не­ред­ко с юмо­ром, с тра­ги­ко­ми­че­с­кой но­той, ска­зы­ва­ет­ся не толь­ко шко­ла, прой­ден­ная у Че­хо­ва, но и куль­ту­ра ём­ко­го, эко­ном­но­го сло­ва, при­су­щая вепсско­му фоль­к­ло­ру. Есть у Ра­и­сы Лар­дот и сбор­ник сти­хов «Па­да­ют с ве­ток за­мёрз­шие пти­цы» (рус­ский пе­ре­вод М.Хют­ти и Л.Маль­чу­ко­ва, Пе­т­ро­за­водск, 2001), где сно­ва зву­чат не­от­ступ­ные те­мы её твор­че­ст­ва – от вепсско­го ут­ра­чен­но­го дет­ст­ва до ски­таль­че­ст­ва в «не­на­шем» ми­ре.