На каком языке говорит поэт?
На английском, французском, украинском, русском..? Где родина слова, где палестины рифм? Разумеется, поэт говорит на своём собственном, личном, птичьем, вещем языке, и отечество его не от мира сего. Читатель же, какой бы национальности он ни был, всегда угадает, заговорил ли – поэт или… Но вопрос отнюдь не праздный, сейчас он, как, впрочем, и всегда обозначает для поэта дилемму: зависеть от царя, зависеть от народа, а может быть, никому отчета не давать и служить только метафизическому своему отечеству… Но именно это и есть то лучшее, что поэт может дать отечеству земному. Творчество Тамары Севернюк – пример такого служения, ибо авторский мир – мир живого слова, пластичного и чуткого, радостью и болью отзывающегося на живое же – чувство, впечатление, влечение, страдание. В этом смысле новая книга поэтессы написана на главных языках человеческих, на языках любви и боли.
«Зимний мятеж» – попытка связать любовью разомкнутое, рассоединенное, разбитое, то, что ничем другим соединить нельзя. Отчаянное это стремление распространено и на души, и на страны и пространства; отсюда – дыхание степей, снежных полей, разверстого в бесконечность неба. Ощущение и умозрительное созерцание поэтических ландшафтов каждый раз наполнено то возможностью встречи, то одиночеством пустыни.
Границы – не только вдоль,
Терзанья не только – вглубь,
Бессилье – не только боль…
Но счастье – движение… губ.
Двух душ нестерпимый зов…
Смещение в статичном разъединяющем пространстве возможно через усилие стиха, молитвенного слова; движение губ преображаются в движение строки:
Движенье строки… Слова…
Моленья – слышны едва:
Была бы жива любовь…
Само название сборника как нельзя лучше иллюстрирует достигшую своего апогея идею сдвига, разогнавшуюся зимнюю бурю, стихию стиха. Однако чистому буйству зимы не даёт воплотиться пришедшее из репертуара романтической лирики слово мятеж, заключающее в себе значение бунта и смятения. Здесь уместно вспомнить, что оно возникало в литературе и в контексте бунта социального («бессмысленного и беспощадного»), и как опыт мифопоэтической репрезентации хаоса, из которого должна родиться новая гармония: «Творящий ритм мятежного огня» (М. Волошин. Путями Каина).
Принцип гармонизации заложен в структуре сборника. Обилие окказионализмов, лексических контрастов, присутствие классических поэтических форм (сонет, октава) сочетается с узнаваемыми образами, ожидаемостью которых автор, кажется, намеренно играет:
Так светло рифмуется с морозом
Синеватый цвет замёрзшей розы,
А с туманом серым – сумрак белый,
А с желаньем тайным – зов несмелый.
Знаменательно, что возникающие таким образом ассоциации почти всегда маркируют метасюжет – стихи о стихах:
Глядят на солнце, щурясь, лопухи,
И солнце мягко золотит их лица.
Пейзаж дорожный… Он не повторится…
Но от него рождаются стихи.
<…>
И лебеда… И дикий мак вдали…
Мгновенно угадывается ахматовское:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Не случайно наиболее насыщенный поэтическими аллюзиями и рефлексией творчества раздел сборника называется «Эхо задыханий», как будто голосам и вздохам двоих вторят звуки иных встреч и иных песен. В этой слоистой зимней фактуре проступают контуры времени, неумолимого движения жизни, которая в отличие от бесстрастного, вечного цикла природы не повторится. Но элегическая эмоция растворена в пантеистическом образе, где мир и Бог – одно, а переход границы земного мыслится как возвращение домой:
… Думать со страхом в груди о пресловутом шеоле,
Слушая, как сквозь тебя в ночь протекает река…
Имя её назовёшь – Икопоть, Стикс или – Лета…
Тайные раны твои память их волн – исцелит,
Путь возвращенья домой вымостит твёрдость обета,
Если не будет обет предан тобой и – забыт…
Там, наконец, обретёшь сада открытую душу
В снежном цветении лет, в недоснежении зим…
К тому же, в камерном, но совсем не замкнутом мире лирической героини время настолько обжито, настолько наполнено личным опытом, настолько озвучено собственным словом, что в отличие от безжалостного времени истории, с которым человеку не справится, здесь становится проводником сквозь, казалось бы, непреодолимые и непроницаемые пространства.
Всего-то богатства, что – книги да верность стола,
Окно, за которым закаты живут и восходы…
И ласточкин взгляд из гнезда с излученьем тепла,
И счётчик неслышный исправно цифрующий годы.
<…>
Дожди за дождями… И зябко, и грустно от них.
Но это – весна… И в восторгах её утопая,
И в грусти, и в шелесте, в шёпоте… О – каждый миг –
Всё дышит тобой – и дожди, и меня… обнимая.
Пульсация больших и малых пространственных объемов – снежного поля, комнаты – поддержана в «Зимнем мятеже» вариативностью динамики переживаний, разнообразием ритмического рисунка в стихах. Композиция сборника в целом тяготеет к музыкальной форме: от прямых указаний на музыкальную составляющую (например, каждое стихотворение в цикле «Неклассическая октава» начинается с названия ноты), акустического ореола в виде зова-призыва, колокольного звона, откровения – «Музыка… музыка… музыка… Только она и спасла…» до тонких, но настойчиво заданных темпов, где обязательно присутствие партнера, где стремление к «Ты/Вы» есть поиск тона, угадывание мелодии, приглашение к танцу («Станцуем танго осенней ночи»).
Искусство словесности на высшем и тончайшем своём пределе – поэзии – становится музыкой, то есть чистой звучащей субстанцией. Поэт как камертон – гарант точности звучания – преломляет, перенастраивает какофонию мира, кровью и плотью, истязая серебряные струны сердца, гармонизирует время. «Зимний мятеж» Тамары Севернюк, может быть, утопическая, но такая необходимая сейчас попытка гармонизации. Жертвенное, практически самоубийственное, но единственно возможное, спасительное любить, несмотря ни на что.
На каком языке говорит поэт…
Наталья Муратова,
кандидат филологических наук (Новосибирск)
