Инна Потахина
«Воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток…»
Александр Сергеевич, я не думала, что мой «свиток» будет столь длинным. за-
тевала написать не более ста страниц, а уже вон сколько наваляла! Но как бы ни
было мне стыдно перед Пушкиным за моё многословие, как бы ни было больно
от потерь, давайте снова вернёмся к «веселию жизни», пока живые: ведь пока
живы мы, пока помним – живы и все, кто ушёл. Это известная истина. моё «вос-
поминание» не безмолвно: шум голосов, смех и песни слышу я! Кинолента Жизни
откручивается назад. Двери широко распахиваются, впуская клубы мороза, за-
пах цветущих лип, летний зной, сладость дынь и арбузов – всё вместе, всё враз!
Праздник был, когда хотелось, когда сходились внезапно и на молодом кураже.
у кого мы только ни собирались! Часто – у Инны Потахиной.
Инна обычно музицировала на пианино и пела, потом все пели под гитару
Бахыта Каирбекова, Кайрата Бакбергенова, Славы Киктенко. Адольф исполнял
изысканные романсы.
Где Инна – там театр с переодеваниями, со стихотворными монологами, экс-
промтами, «капустниками». короткое время она работала со мной в «Просторе» –
и сразу же стала устраивать «пятничные салоны»: художники Наташа Яровая и
муж её Володя Псарёв выставляли свои картины, Женя Курдаков читал главы из
прозаической книги, которую писал: «золотое перо иволги», поэты декламировали
новые стихи. Пили чай вскладчину, и не только чай. но «салоны» продержались
недолго, как и другие попытки как-то упорядочить и сделать регулярными твор-
ческие встречи поэтов, художников, музыкантов, актёров. зато «беспорядочное»,
спонтанное общение – почти ежедневно – происходило в кафе СП «Каламгер»,
где Инна снова «театральничала»: она была театральным человеком. Одно время
работала в Павлодарском театре, а потом в ТЮЗе – завлитчастью. и стихи её были
немного театральными, но самое главное: господь наделил её талантом дружбы.
она умела дружить, как, впрочем, всё её поколение. Инна Потахина, Мила Лезина, Люда Енисеева-Варшавская, Адольф Арцишевский, Виктор Бадиков, Тамара
Мадзигон – высокая, красивая, резкая, с чёлкой до глаз, умная, своенравная:
«Я дарю такое счастье, / Что тебе не унести, / Я не стану только частью
/ На твоём пути. / Подойду и заколдую, / И подую на свечу. / Захочу – совсем
задую, / Расколдую – захочу! / Попадаюсь я нечасто, / Попадусь, не отпусти! /
Я не стану только частью / На твоём пути».
Они подружились в студенчестве и никогда не расставались, горой вставая друг
за друга. дружили по стихотворной формуле максималистки Тамары Мадзигон:
«Весь мир неправ, а ты права!» сохранить в первозданном виде такую дружбу
редко кому удаётся – с возрастом чувства тускнеют, приходят разочарования,
расходятся жизненные пути. а тут – столько написано посвящений! И стихи
товарищей до сих пор читаются взахлёб, и смело объявляются классикой, и
глаза горят юношеским огнём. кто-то ушёл раньше, кто-то позже, но кто ещё
оставался – хранил трепетную память о друзьях. Адольф Арцишевский издал и
продолжает издавать книги Бадикова, находя спонсоров. Бадиков помогал в из-
дании книг Людмилы Лезиной, олега Постникова, тамары мадзигон. недавно
стараниями семьи тамары, а также её ученицы, профессора филологии Веры
Савельевой выпущен двухтомник Мадзигон «Контур жизни» и «Тамара Мадзигон
в воспоминаниях современников», где снова статья Бадикова и других её друзей,
в том числе и Потахиной, где такие слова: «Мы относились к ней восторженно,
как к чуду, и, пожалуй, я знаю наизусть каждое из её стихотворений этого пе-
риода», то есть юности, когда и началась дружба – на все годы. обо всех своих
товарищах написал виктор серьёзные критические работы. они стали книгами.
Люда Енисеева тоже писала о друзьях очерки, устраивала вечера памяти. Однажды её бывший гражданский муж, поэт Лев Щеглов привёз ей из Москвы, где
жил, чемодан своих стихов: «Распоряжайся ими, как хочешь!» вскоре он умер.
Людмила несколько лет печатала «стихи из чемодана», зная, что это её долг. вот
как Инна Потахина понимала дружескую любовь своего поколения, которую они
пронесли через всю жизнь:
«Не привыкай любить в расчёт – / Так вяло, слепо, понемногу. / И ты жива, и
он живёт, / Почти разумен, слава Богу! / И среди шелеста словес / Ты, привыкая,
различаешь / Слова любви – на вкус, на вес… / А все ненужные – прощаешь…»
они прощали «всё ненужное». в Алма-Ате того времени были дома, где всегда
примут, обогреют, не задавая лишних вопросов, оставят жить, пока не перегорят
твои невзгоды. Дом Инны был таким приютом, и дом Руфи Тамариной, и дом
Старковых, и дом Люды Енисеевой, и дом чудесного художника Саши Островского и его жены, журналистки Гали Берковской, где часто находила приют сама
Инна. Она написала благодарные стихи этому дому:
«Кто знал, что дружба – это значит дом, / Где полночи приветливы, как день, /
Где лень недопустима и усталость, / Где тихо спросят: «Что с тобою сталось?»
/ И прозвучит, как музыки начало, / Тревожное: «Беда твоя не в том…» / И как
легко от музыки бежать, / Чтоб по лучу обратно возвратиться, / Прикинувшись
необычайной птицей, / Сказать слова, удачнее себя… / И опрокинув бешенство
порядка, / Стихи играют с музыкою в прятки, / На поворотах весело скрипя… /
Кто знал, что дружба – это значит дом, / Где помыслы приветливы и чисты, /
Где ложь не подаётся на десерт, / И где звучит, как музыки начало, / Обычное:
«Ну где ты пропадала? / Всё хорошо? Давай пальто. Привет!»
Вообще-то, стихи эти не должны бы мне нравиться: они слегка сумбурны, и
всё же – как хороши! завораживает музыка, заключённая в них. Я слышу музыку,
когда внешняя оболочка слов уже не важна, слышу главную музыкальную фразу,
которую бы я слегка перестроила: «И провзучит, как музыки начало: “О Господи!
Ну где ты пропадала?..”» Именно в таком варианте я строки эти повторяла всю
жизнь. да простит меня Инна!
Она всегда придирчиво относилась к тому, что пишут о ней. как-то я написала
очерк о жизни её и творчестве в журнал «зеркало». Прочитала Инна – и рассердилась, да так, что вообще запретила писать мне о своей поэзии. Выходит, я её не
угадала, и никто не угадал. и остаётся только верить её собственным откровениям
о себе – читать стихи, особенно последних лет, где нет уже театральности, где
она уже впала «в простоту, как в ересь»:
«Пройдёт полвека или век, / А, в общем, – целая эпоха! / Но в самом деле
человек / Живёт от выдоха до вдоха. / И в этом узком закутке / Он тот, каким
себя мерещит: / Красив, шагает налегке, / Избегнув порки и затрещин. / По-
настоящему святой – / Цветы оставит у порога. / Ведь жизнь дана, как дар
простой, / А слава достаётся Богу».
Инна и не заботилась о славе, и при жизни не получила её, что, конечно же,
совершенно несправедливо – она была талантлива, и многие молодые поэты на-
ходились под обаянием её таланта, её нестандартной личности, её острого ума,
и я тоже, но не пишу о ней – она не велела!
