Опубликовано: “Литературная газета”, № 16(5831), 18-24 апреля 2001 года
Автор: И.Меркурова
С автором книги “Зеленая лампа” и многое другое” Лидией Борисовной ЛИБЕДИНСКОЙ читатели знакомы давно. В сборник писательницы, вышедший совсем недавно, вошли книга мемуаров и цикл эссе о друзьях и современниках – Вере Инбер, Илье Сельвинском, Маргарите Алигер, Давиде Самойлове и других. Перед читателями предстали целая эпоха, ее неповторимый дух и удивительные люди, составлявшие славу и гордость отечественной культуры.
–Лидия Борисовна, вы происходите из старинного дворянского рода Толстых – ведь вашим прадедом был Лев Николаевич Толстой. Очевидно, столь мощные литературные корни оказали на вас влияние в будущем выборе профессии – с генами не поспоришь…
– В нашей семье не было принято гордиться родством, хотя я с детства носила фамилию Толстая, но о Льве Николаевиче знала мало. Позже узнала, что прадед отца – Василий Андреевич Толстой и дед Льва Николаевича – Илья Андреевич Толстой, которого Лев Николаевич вывел в “Войне и мире” под именем Ильи Андреевича Ростова, были родными братьями. А мой дед Дмитрий Евгеньевич Толстой был внуком Василия Андреевича Толстого – вот такая сплошная родословная. Что касается влияния и творческих генов, думаю, многое взяла от своих родителей – людей образованных, творчески одаренных. Мама была известной писательницей, отец – юрист, они восхищались футуристами, поэзией Серебряного века – боготворили Блока и Ахматову, ценили Цветаеву. И хотя материально жилось всегда трудно, все, что родители зарабатывали, тратилось, в семье всегда царила атмосфера душевной теплоты и высокой духовности – жили весело, дружно, все любили друг друга.
– В вашей книге “Зеленая лампа” много интересного рассказано о времени и о себе, о трудных путях и судьбах многих известных людей – писателей, поэтов, людей разных творческих профессий. Как известно, без прошлого трудно понять и будущее…
– Я никогда не любила заглядывать в будущее, научную фантастику. Я считаю, что одна из главных милостей судьбы – то, что от нас скрыто будущее, что его не стоит предсказывать. Очень права была Анна Андреевна Ахматова, великий поэт и мудрая женщина, пережившая на своем веку столько, что хватило бы на несколько жизней, когда говорила, что человек должен следовать своей судьбе, а что будет, то будет… Она никогда не гадала и не разрешала себе заниматься предсказаниями и тому подобным. По-моему, она была права. Другой великий поэт, Александр Блок, не побоялся провидчески предсказать ХХ век как страшный:
И черная земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
Лучше не заглядывать в будущее, чтобы это не обернулось пророчеством…
– В вашей жизни было немало встреч с замечательными людьми Эпохи. При каких обстоятельствах вы встречались с Анной Ахматовой?
– Обстоятельства были самые что ни на есть благоприятные. У нас дома. С середины 30-х годов и до конца 60-х у нас устраивались обеды в честь дня рождения друга нашей семьи поэта Алексея Елисеевича Крученых, человека одинокого и потому пользовавшегося особой теплотой, любовью и заботой всей нашей семьи. Так вот, эти обеды были удивительны и незабываемы, но не роскошью стола, а необыкновенным “составом” его участников. Здесь собирался весть цвет нашей литературы: Вениамин Каверин, Михаил Светлов, Семен Кирсанов, Ярослав Смеляков, Лев Никулин, Юрий Олеша и многие, многие другие.
И вот однажды, мне особенно запомнился этот день, в наш дом вместе с Алексеем Крученых вошла Анна Андреевна Ахматова. Она вошла царственная, в большой шелковой шали, ее усадили в центре стола. Когда были произнесены первые тосты за новорожденного, Анну Андреевну попросили почитать стихи. Она так же величественно, не заставляя упрашивать, много и охотно читала. На память об этом дне у меня осталась надпись, сделанная Анной Андреевной на моей скатерти, где гости оставляли обычно шутливые строки. Но Ахматова, верная себе, и здесь не снизошла до шутки, а написала строчку из своих стихов: “В то время я гостила на земле…”.
И слова эти с каждым годом обретают все более горький смысл.
– Вы взяли на себя труд познакомить читателя с неповторимыми судьбами неповторимой Эпохи – вам посчастливилось повстречаться еще с одной из ярчайших представительниц Серебряного века – Мариной Ивановной Цветаевой. Ваши впечатления об этом знаменательном для вас событии?
– Действительно, я благодарна Судьбе за эту Милость, за ту незабываемую в моей жизни встречу, которая состоялась весной 1941 года в мирный еще тогда день за городом, когда она приехала со своим сыном Муром. Это был незабываемый день…
…У нас дома были книги Марины Цветаевой – “Волшебный фонарь” и “Вечерний альбом”, “Царь-Девица” и, конечно, “Версты”. Я знала и любила ее близких, не раз рассматривала портрет: четкий профиль – такие чеканили на древних монетах, пушистые волосы, прямая, до самых бровей челка. Я знала, что Цветаева недавно вернулась в Россию, знала о трагической судьбе ее близких. Но встречаться с ней мне не приходилось.
Помню, когда нас познакомили, ощущение счастья от встречи с ней.
Ей было тогда около пятидесяти лет, но, глядя, как она идет легко и упруго, в это трудно было поверить. Простое, из сурового полотна платье. Белые резиновые туфли со шнуровкой, совсем без каблуков, и, может быть, поэтому создавалось впечатление, что она очень твердо ступает по земле. Если бы в тот день мне сказали, что она покончит жизнь самоубийством, я бы ни за что не поверила. Этот чудесный, неповторимый день 18 июня 1941 года запомнился ярким, солнечным, полным неизгладимых впечатлений от прогулки в Кусково, посещения Шереметьевского дворца, катанья на лодке, а главное – присутствия этой необыкновенной женщины, ее разговоров, суждений, ласкового внимания ко мне, двадцатилетней. Я даже удостоилась почитать ей свои стихи, наивные стихи о любви и разлуке, о дружбе и верности до гроба. Тут же она очень просто и весело предложила слегка отредактировать их. Замечания были точны и тактичны. День счастья.
…До этого со мной никто так не разговаривал о поэзии. Это был разговор высокого профессионала, мастера, безукоризненно знающего свое ремесло… Стихотворение стало стройнее, лаконичнее. Марина Ивановна была довольна не меньше меня, так мастер радуется самой маленькой удаче. А потом был длинный день, наполненный прогулками, разговорами и стихами.
– Судя по вашей книге, вы чаще общались с поэтами, чем с прозаиками…
– Моя память хранит воспоминания о замечательных поэтах разных поколений: с одними довелось встречаться, состоять в дружбе, как, например, с Давидом Самойловым, Борисом Чичибабиным, Людмилой Давидович, Евгением Долматовским, Михаилом Светловым и многими, многими другими.
Современная поэзия была неотъемлемой частью жизни нашего поколения. Мы знали и любили и стихи Маяковского, и “Гренаду” Светлова, и “Гармонь” Жарова, и “Повесть о рыжем Мотэле” Уткина, и “Смерть пионерки” Багрицкого, и виртуозные переливы кирсановской лирики, и многие, многие стихи советских поэтов знали наизусть, читали их друг другу во время бесконечных ночных прогулок по заснувшим переулкам Москвы.
Позднее, став старше, наше поколение зачитывалось стихами Константина Симонова, Маргариты Алигер, Евгения Долматовского, Михаила Матусовского. Они были нам ближе, потому что они были уже про нас, про наш мир, который мы любили, гордились им, он был нашей жизнью, нашей юностью…
Мы жили азартно, весело – с верой в дружбу, любовь, с надеждой на счастье.
Как же мы были им благодарны за то, что они были и мы были их современниками! Их творчество, как маяк, освещало нам путь, мы учились у них многому, и жизнь становилась осмысленнее.
Мне хотелось бы вспомнить о моих далеких встречах с Михаилом Светловым, первая из которых состоялась в 1942 году. Это были удивительные разговоры о жизни, о литературе, об искусстве, о человеческих отношениях. Порою мысли, которые высказывал в этих разговорах Светлов, настолько поражали меня, что я тут же по горячему следу записывала их. Вот некоторые из них: “Мне хочется выдумывать. Мне хочется выдумать такое домоуправление, которое не мешает жить жильцам”, “Мещанство – это облачко, возомнившее себя тучей. А в чем трагедия тучи? В том, что она с детства хотела быть облаком”.
Светлов уезжает в Ялту. На аэродроме я ему говорю:
– Счастливый, едешь к морю…
– Не завидуй, старуха, и под кипарисом можно дать дуба!
Приносят очередное извещение об уплате за квартиру:
– Жэк-потрошитель!
Можно бесконечно много приводить примеры остроумия, блестящих точных и тонких, полных глубины и юмора высказываний этого Мастера. В моей книге “Зеленая лампа” ему посвящена отдельная глава, думаю, читателю она будет небезынтересна.
– Вы росли в дворянской семье в то время, когда подобное происхождение не было принято афишировать. Вы вспоминаете, как опасались ваша мама и бабушка невинной, так теперь кажется, фронды отца, который на старых карточках с графской короной, где было выведено “Граф Борис Дмитриевич Толстой”, прибавлял фиолетовыми чернилами “Сотрудник Госплана РСФСР” и так раздавал знакомым. Откуда в вас стойкость духа и та вера в романтические идеалы, которая отличала многих людей в вашем поколении и постепенно уходит из жизни? Можно ли ее воспитать? И вообще, с чего начинается “опрятность души”?
– Думаю, что все должно начинаться с очень раннего возраста и должно начинаться в семье. Иногда это могут быть друзья семьи, даже соседи – в общем, умные, интеллигентные люди, обладающие неоценимым качеством – культурой души.
Очень важны семейные традиции – все начинается, казалось бы, с мелочей, хотя бы с празднования дня рождения. Ребенок должен чувствовать, что его любят и что день его рождения – это его самый замечательный и радостный день, ведь это день его прихода на землю. Часто бывает, к сожалению, что день рождения ребенка превращается в день застолья для взрослых, и вот он вскоре как неприкаянный слоняется по квартире, и радость постепенно гаснет.
Я помню свои дни рождения, и хотя мы жили в коммунальной квартире, жили небогато, но день рождения начинался торжественно и радостно с горячих поздравлений, подарков в изголовье, затем с приходом твоих маленьких друзей к тебе в гости, где главным угощением был вареный шоколад (по семейному рецепту), ведь никаких роскошных угощений тогда не было, но зато было всегда очень весело и необычайно радостно.
А еще важный момент в деле воспитания – привить ребенку чувство собственного достоинства. Вы меня простите, но когда я вижу в городе нищих повсеместно: в метро, в переходах и так далее – далеко не немощных людей, я не испытываю к ним жалостливого слезливого участия. Я помню начало 20-х годов, я была еще очень мала, как к родителям приходили их друзья. Это были люди, потерявшие все, средний класс, преподаватели, чиновники, не богатеи. У них отняли квартиры, имущество, положение, они ютились в жалких комнатушках коммунальных квартир, но никому из них не приходило в голову пойти просить милостыню. Одни продавали чудом сохранившийся скарб – какие-то вазочки, ложечки, салфеточки и т. п., другие вышивали, давали уроки музыки, языка, работали кто кем мог, чтобы худо-бедно, но жить достойно, на свои заработанные. Это чувство собственного достоинства было и в рабочей, и в крестьянской среде, той работящей, основательной, уважающей себя и свой труд и ценящей всякого, кто умел работать на совесть. Они гордились своей профессией. Работать “спустя рукава”, халтурить им не позволяла их рабочая гордость. Если, к примеру, плотник делал стол или табурет, так они служили десятилетия, дома строили прочно, что называется, “на века”, печник исправно складывал печь и т. п. Разруха, как говорил классик, начиналась в головах…
– Не секрет, что сегодня дети читают меньше, можно ли прививать любовь к чтению и как это сделать?
– Бесполезно что-либо навязывать, надо многим переболеть и все делать постепенно и терпеливо. Вот опять вернусь к прошлому – ведь это все неплохие примеры из опыта жизни… Раньше детям читали на ночь, я часто так делала со своими детьми и внуками, прерывая чтение на интересном месте, чтобы назавтра ребенок захотел узнать, а что там дальше.
Есть и более современные формы. Сейчас, к примеру, идут хорошие передачи на радиостанции “Эхо Москвы”, где можно слышать чтение детских книжек. Потом детям задают различные вопросы, отгадавшие получают подарки. Этим надо заниматься во всех направлениях, особенно в школе и даже в институтах…
Хочу привести вам еще один небольшой пример от встречи с книжкой из далекого детства двадцатых годов.
Крученых принес книжку Маяковского “Что ни страница – то слон, то львица”. И снова ощущение чуда. Много лет спустя в учебнике русской словесности я прочла определение языка художественного произведения: “Ясность, точность и образность”. Пожалуй, ни к одному поэту это определение не относится с такой точностью, как к Маяковскому. Его “Стихи детям” ясны, точны и образны.
“Этот зверь зовется лама. Лама-дочь и лама-мама”. Почему эти простые строчки вдруг все открывали про добрых зверей? Они любят друг друга, у них нежные сердца и грустные, спрашивающие глаза…
…Я знала, что Маяковский живет со мной в одном городе, что мама недавно брала у него интервью, что он ходит по Москве и думает о том, как живется нищему щену, и ламе с мамой, и больной лошади.
Так через восприятие первых детских книжек рождалось восприятие жизни.
– Как соотнести ваше умонастроение, ваши взгляды, сформированные в среде интеллигентной, демократичной, высокодуховной, с тем, что вы наблюдали в эпоху сталинизма, в эпоху репрессий и лакировки действительности?
– Как ни странно, долгое время я была вне политики, в семье больше говорили о литературе, больше интересуясь культурой и искусством, чем социальными потрясениями. И это было неспроста. Я многого в юности просто не знала, меня берегли… И только в конце своей жизни мама на мой вопрос, почему она мне ничего не рассказывала обо всех этих ужасах, призналась: “А что же, я должна была тебя обречь на двойную жизнь: ведь поняв, что происходит, ты могла вступить в борьбу, а это значило бы обречь тебя на лагеря и гибель…” В нашем поколении вплоть до 37-го года жила вера в идеалы, мы были молоды, веселы, активно и азартно принимали участие в строительстве новой жизни. А когда наступило прозрение (год 37-й, 38-й), думали, что это ошибка, это временное искривление и т.п.
– В дальнейшем вы разделяли убеждения и взгляды вашего мужа Юрия Николаевича Либединского, одного из лидеров РАППа, убежденного коммуниста?
– У меня всегда были свои представления обо всем. И у нас всегда был диалог, мы с уважением относились к разным точкам зрения друг друга. Было главное в наших отношениях: мы верили, что все это страшная ошибка, перегибы, болезнь роста… Поколение Либединского поклонялось идеям коммунизма. Он, как и многие тогда, считал, что партия может ошибаться, но у нее чистые идеалы и за них можно отдать жизнь. Трагическое поколение… трагические заблуждения…
…Сможет ли кто-нибудь когда-нибудь написать о трагедии истинных коммунистов, тех, что мальчиками покидали родные гнезда и уходили сражаться за революцию на фронты гражданской войны, в партизанские отряды или в красногвардейское подполье? Там они вступали в партию и потом всю жизнь хранили в душах свои идеалы, раз и навсегда избранные с юности… Потерять эту веру для них было равносильно смерти. И когда обманывать себя больше стало невозможно, они умирали – от болезней или кончая жизнь самоубийством.
Помню одного из таких светлых и остро, болезненно переживавших коллизии жизни людей – Александра Фадеева, с которым мы с мужем были очень дружны. Одна из таких встреч особенно запомнилась. Фадеев был уже немолод, болен, было много горечи и откровений в его высказываниях. Вот некоторые из них:
“Ну и эпоху мы пережили! Ведь мы-то с тобой помним, Юра, время, когда господствовали ленинские нормы партийной жизни, которые только сейчас начинают восстанавливаться в партии! Если товарищи высказывались политически вредно, никого не арестовывали, в крайнем случае выгоняли за границу…”
“Ну а что касается до воззрений в области искусства, так в дни нашей молодости в этих вопросах существовала полная свобода дискуссий, свобода художественных направлений. Ты, Лида, этого, конечно, не можешь помнить, а мы-то хорошо помним… И какой могучий расцвет искусства был с начала двадцатых годов…”
“…А что сейчас осталось от старшего поколения писателей и от нас? Ни один отряд интеллигенции не понес такого страшного урона, как понесли за последние двадцать лет мы, писатели! Сколько погибло в Финскую войну и в Великую Отечественную! А скольким переломили спину во всевозможного рода бессмысленных проработках! Писателей надо беречь!”
– Лидия Борисовна, ваше отношение к современной литературе? Читаете ли современных авторов и кто вам интересен?
– Из “женской” литературы читаю Л. Улицкую, И. Поволоцкую, с удовольствием читаю Юрия Давыдова, замечательный исторический писатель, сравнимый, пожалуй, с Тыняновым. Недавно прочитала роман Пелевина “Чапаев и Пустота” – должна признаться, было интересно. Очень люблю Дину Рубину, она, несомненно, очень одаренный человек. Очень люблю поэзию Кушнера, стихи В. Корнилова и М. Синельникова. Большое удовольствие доставляет чтение мемуарной литературы. Одной из последних таких книжек, доставивших удовольствие, была книга Н. Морозовой “Мое пристрастие к Диккенсу”. На моем письменном столе всегда лежит горка новых книг – радость новых открытий…
