Монастырское. Книга В. Малахиевой-Мирович

Черницы

1
С колокольни нашей высокой
О Пасхальной седмице звон
По степям разнесется далеко,
Залетит и на тихий Дон.
На Дону в селенье Расстанном
Выйдет Ваня с женой молодой.
Помяни черничку Татьяну,
Как заслышишь колокол мой.

2
Кудрявый плотничек Гриша
На припеке спит, на песке.
Уснуть бы ему под вишней
В моем цветнике.
Строгая мати Аглая
О полдне идет к[о] сну.
Занавеску бы отвела я,
Села бы шить к окну.
Всё глядела бы, как он дышит,
Как уста раскрылись во сне…
Прости меня, Господи, Гриша
Сегодня приснится мне.

3
Вчера полунощное бдение
Служил отец Автоном.
Три года сестрица Евгения
Умирает по нем.
Пояса расшивает шелковые,
Его матушке розы дарит,
Отец Автоном хоть бы слово ей,
В сторону даже глядит…
Вчера на полунощном бдении,
Как только врата он раскрыл,
Прошла я пред ним, как видение,
Со свечою, в дыму от кадил.
На миг наши очи скрестилися,
Сурово нахмурил он взор,
Но точно ко мне возносилися
Его возглашенья с тех пор.
И как будто следил с опасением
Он за пламенем свечки моей.
Расскажу сестрице Евгении:
Поплачем вместе с ней.

4
Господи Иисусе Христе! Мать Христодула,
Благословите горох голубям.
– Что это, Аннушка, только я уснула,
Не даешь ты покоя дверям.
Словно в миру егозишь с голубями,
Вот тебе горох, а вон там и порог.
Промаялась целую ночь с просфорами,
Без поясницы лежу, без ног.
Чернобровая Аннушка рассыпает
Горох на тающий снег сквозной,
Голубей с берез, с колокольни сзывает,
Любуется стаей цветной:
Сизые, белые, рябоватые,
С голубым, с кирпичным пером,
Эти гладкие, те – мохнатые,
А любимчик с хохолком.
Клюют, воркуют, целуются;
Любимчик утешней всех.
Сам архиерей на них любуется.
Божьей птице любовь не в грех.

5
На дверях у них три пустые катушки.
Это вывеска – шьют белье.
Три белошвейки-подружки
Поровну делят доход за шитье.
Честно записывает грамотная Даша:
Пять копеек булка, восемь снетки,
Три с половиною гречневая каша,
Нитки, иголки, шнурки.
Беленькая Даша тонко распевает
Стихири хвалитные, тропари,
В майские вечеры тихо вздыхает,
Не может уснуть до зари.
Старшая Фленушка о земном забыла,
Ей бы только купчихам угодить –
Кашляет всю ночь, шьет через силу,
Не ленится к ранней обедне ходить.
В крохотной келье тепло, приветно,
Белые постели, пол как стол.
В послушании годы бегут незаметно –
Фленушке пятый десяток пошел.

6

Радуйся, Невеста, Невеста Неневестная!
Венчик Тебе вышьем мелким жемчугом,
Уберем Владычицу–Заступницу Небесную
Белыми ромашками, синим васильком.
Матушка Ненила накроила розанов.
Слова нет, что в розанах больше красоты,
Только не пристали розы Богородице:
Приснодеве к личику девичьи цветы.
Хвалят Тебя ангелы-архангелы небесные!
Чрево Твое – небо, Сын Твой – сам Господь.
Радуйся Невеста, Невеста Неневестная,
Просвети и нашу темную плоть.

7
Всю ночь нынче соловушек
На калиновом кусту щебетал.
На полу моей келейки месяц
Серебряный плат расстилал.
Синелевый куст за оградой
Как облак вставал голубой,
В часовне у брамы лампада
Разгоралась зеленой звездой.
Вишня в уборе невестном
Под окном отряжала свой цвет.
В такую-то ночь с благовестием
Архангел летел в Назарет.

8
Звонко плещется ведро
В глубине колодца черной;
Быстрых капель серебро
На кайме пушистой дерна.
Напоили резеду,
И гвоздики, и левкои.
У игуменьи в саду
Маки в огненном бреду
Славят царствие земное.
У колодца шум растет,
Словно улей в час роенья:
Лизавета в мир идет,
Замуж дьяк ее берет –
Искушенье! Искушенье!

 

II. Невесты Христовы

1
Зашумели снега ручьями узывными,
Омыли корни водами живыми,
Голосами птичьими, переливными
Славит дубрава Воскресшего Имя.
Обновляйся, новый Ерусалиме!
Все деревья званые и все избранные
Вчера были сирыми и нагими.
Сегодня уборы на них сребротканые
С подвесками жемчужными и золотыми.
Обновляйся, новый Ерусалиме!
На могилах травы умильно зеленые
Рвутся из-под камня с вестями благими,
Чует сердце мое вознесенное
Новую весну за веснами земными.
Обновляйся, Новый Ерусалиме!

2
Душа моя – свечечка малая
Перед иконою Спасителя темною.
Сегодня она пасхальная, алая,
Вчера была – страстная, зеленая.
Вчера омыло ее покаяние,
Омыло чистой водой, нетленною,
И стало радостью испытание,
И радость стала совершенною.
Лучится мой дух, слезами теплится,
Огарочек малый перед иконою.
Сейчас догорит и опять засветится
Страстнόй – покаянной свечой зеленою.

3
Сказывают в песнях, сестрица Мариша,
Про земную любовь поют соловьи,
А я всегда в их щебете слышу,
Что мало и им земной любви.
Слыхала я тоже: в лунные ночи
Иных мечтанья плотские томят.
– А мне, как закрою очи,
Всё невидимый видится Град.
Рассказать про него не умею,
Но в снах я в нем живу
И, проснувшись, одно лелею:
Узреть его наяву.
Скоро уж смертушка милая
Мне двери к нему отопрет:
Сама я и от роду хилая,
И кашляю третий год.

4
Послушание наше – идти по крапиву.
Две корзинки с верхом набрать.
Аннушка нынче ленива и сонлива…
Угнездилась под елкой спать.
Скоро за двоих я урок скончала.
Лес-то, лес как шумит!..
Сколько бы плоть ни отдыхала,
Душа всё равно не спит.
То она – колокол на колокольне,
То она – страж у белой стены,
То кружит над теми, кому душно и больно,
То разгадывает сны.
И еще есть дела безымянные,
Конца им не может быть.
Спит Аннушка в елке, как розан, румяная,
Надо бы, да жалко – будить.

5
В третьем годе
Мучилась я, Пашенька, головой;
Прямо скажу, что была я вроде
Порченой какой.
Голова болеть начинает –
Сейчас мне лед, порошки,
А я смеюсь, дрожу – поджидаю,
Прилетят ли мои огоньки.
День ли, ночь ли – вдруг зажигается
Вокруг звезда за звездой,
В хороводы, в узоры сплетаются,
Жужжат, звенят, как пчелиный рой.
Церковь над ними потом воссияет,
Невидимые хоры поют –
Не то меня хоронят, не то венчают,
Не то живую на небо несут.
И так я эту головную боль любила,
Срывала лед, бросала порошки,
Но матушка-сиделка усердно лечила –
Так и пропали мои огоньки.

6
Лампады алой моей сияние,
Как сердца пронзенного кровь,
Перед Спасом Благого Молчания
Зажигает любовь.
Всё, чем сердце пронзенное полно,
Всё, чего не постигнуть уму –
Тебе, Господи, Спасу Безмолвному,
Тебе одному.

7
Не грустите, милые сестрицы,
Что березки в сережки убрались,
Что по-вешнему запели птицы
И ручьи с гор понеслись.
Много весна обещает,
Да обманно ее естество,
Как дым, проходит и тает
Образ мира сего.
Недаром Спаситель мира
Земные утехи презрел,
Не оделся в виссон и порфиру,
Где голову приклонить – не имел.
Догорайте, зори хрустальные,
Доцветай, весна!
Не грустите, сестрицы мои печальные,
Что дорога к Богу тесна.

 

III. Рясофорные

1
Ударила в колокол мать Аглая,
К ранней обедне время идти.
Всю долгую ночь не спала я,
Читала «Спасенья пути».
Спасутся праведники, пустынножители,
Мудрые девы, святые отцы,
Священномученики, церковноучители,
Вся верная паства до последней овцы.
Но в книгах священных нигде не сказано,
Чем нераскаянный дух обелить,
И то, что печатью смерти связано,
Может ли жизнь разрешить?
И кто согрешил без покаяния,
Кто вольною смертью запечатлен,
Спасут ли того любви воздыхания
И всё, чем ангельский чин силен?
Рясы моей воскрылия черные!
Скорей бы в незнаемый путь улететь…
Устало сердце мое непокорное –
Устало скорбеть.

2
Росами Твоими вечерними
Сойди, Сладчайший Иисусе,
На волчцы мои и тернии,
На каменное мое нечувствие.
Не вижу света закатного,
Не слышу церковного пения,
Как смоковница, Богом проклятая,
Засыхаю в постылом терпении.
Очи слепым отверзавший,
По водам ходивший Христос,
Дочь Иаира от смертного ложа воззвавший,
Коснись меня чудом слез!

3
В тонком виденьи мне нынче приснилось:
Входит Иванушка в келью мою.
«Ты, – говорит он, – Христу обручилась,
Я же тебя, как и прежде, люблю».
«Что ж, – говорю я, – мое обручение?
Некую тайну вместить мне дано.
– Он – как заря, ты – как снег в озарении.
Ты и Христос в моем сердце – одно».
Он говорит мне: «Пустое мечтание!»
Тут я открыла глаза.
Вижу – на небе зари полыхание,
В окнах морозовых веток сияние,
Льдинкой висит на ресницах слеза.

4
За высокою нашей оградой,
Словно крин монастырского сада,
Процвела Мария-сестра;
Великая постница, молчальница,
Обо всех молитвенница и печальница.
И пришла ей уснуть пора.
Собрались мы к ее изголовию
С умилением и с любовию
Назидания некого ждать:
Когда праведный кто преставляется,
Превеликая изливается
На притекших к нему благодать.
Долго молча на нас глядела она –
Вдруг открыла уста помертвелые
И сказала с великой тоской:
– Много было молитв, и пощения,
И вериг, и церковного бдения,
А кончаюсь в печали мирской.
Не грехами томлюсь в покаянии,
Не молюсь о блаженном скончании,
Об одном лишь скорблю и ропщу,
Что у смертного ложа души моей
Нет единого, нет любимого,
И что всё я его не прощу.

5
В мою келью неприветную,
В мой безрадостный приют
Каждый день лучи рассветные
Тот же благовест несут –
Про постылое, ненужное
Мне дневное житие,
Про унылое недужное
В мире странствие мое.
Но дождусь луча закатного –
На кресте монастыря
Засияет благодатная
Света тихого заря.

6
Небеса нынче синие, синие,
Как вишневый цвет облака,
Георгина моя на куртине
Вся в серебряной паутине,
Осенняя пряжа тонка, легка.
Веретенце мое кружится, кружится,
Но все тоньше – тоньше нить,
У колодца замерзла лужица.
Скоро сердце с небесным сдружится,
О земном перестанет тужить.

7
Такая лежит она пригожая
В глазетовом белом гробу,
С Богоматерью личиком схожая,
Царский венчик на лбу.
Тень от ресниц колыхается –
Пламя свечи высоко –
И как будто уста усмехаются,
Что стало сердцу легко.
В облаках голубого ладана
Сокрылся земной рубеж…
Радуйся, радостью обрадованная,
Блажен путь, в он же грядешь.

 

IV. Старицы

1
Глаша и Луша – такие насмешницы –
Всё меня на смех поднять норовят.
Прости меня, Господи, великую грешницу,
Думаю давеча: «Пусть егозят,
Всё за ограду да за ограду –
Будет обители срам через вас».
Мысли такие подальше бы надо.
Сирин Ефрем, упаси от проказ
Эту глазастую Глашку глумливую.
Душеньку Божия Матерь блюдет.
Ангельский голос, как ангел красивая,
Впрочем, и светские песни поет.
Молодость – глупость. Прости меня, Господи,
Тоже и я ведь была молода,
В роще гуляла невенчаной с Костею,
Очень смешлива была и горда.
Старой вороной осмелились девушки
Вслед меня нынче назвать.
Господи, дай мне вперед не прогневаться,
Если услышу ворону опять.

2
Ходила я, старица недостойная,
К старцу юродивому Гордиану.
– Отче, – говорю я, – душа неспокойная,
Сердце многими скорбями пьяно.
Он же в ответ мне: будет похмелие,
Будет и вечный покой.
Жди терпеливее дня новоселия,
Скоро придут за тобой.
– Батюшка, смерть моя близко, у входа,
Как же мне черной пред Богом предстать?
– Плачешь? И плачь. Это Божья забота
Грех твой слезой отмывать.
Дал на прощанье просвирку мне черствую.
– Скинь, – говорит, – полдесяточка гирь.
Стало легко – на девятую версту
Шла, как летела, к себе в монастырь.

3
Есть у нас могилка безымянная,
Меньше всех, и крестик победней.
Но такая мне она желанная,
Точно внучек или внучка в ней.
Крошки хлеба к ней ношу с обеда я,
Рассыпаю птицам дар святой.
Как иду ко всенощной, проведаю,
Навещу и с утренней зарей.
Раз она приснилась мне в сиянии,
Как в росе, в бурмицких жемчугах,
И над нею в белом одеянии
Ангелочек в золотых кудрях.
И сказал он так приветно: бабушка,
Ты ко мне ходи, не отставай,
И мою гробовую палатушку
В жемчуга пред Богом убирай.

4
Золотые маковки обители
По-над ельничком мелькнули и пропали.
По крутым холмам к ней до ночи дойти ли мне?
Что-то ноженьки мои гудут, пристали.
Птичьи гласы правят повечерие.
Засинели дремы по кустам.
Дай мне, Господи, по вере и усердию
Крепость духу, силушку ногам.
Отзвонили звоны колокольные,
Отгорела в небе зорька алая.
Вы, луга, леса мои привольные,
Вы, былинки и букашки малые!
Новым слухом дух мой наполняется,
Тайнопевный слышу ваш канон,
Сердце песнью вашей причащается,
Как пасхальным хлебом и вином.

5
Расписала Аннушка игуменье писанку
Черною глаголицей: Христос воскрес!
По красному полю золотые листья,
Золотые гвозди, и копье, и крест.
Всё-то мы хлопочем, всё-то украшаемся,
Писанки да венчики, пасхи, куличи,
В этих куличах-то всё и забывается.
В сердце Божьей Матери стрелы и мечи.
Божий Сын во гробе, ангелы в смятении,
По церквям рыдальные гласы похорон,
Славят страсти Господа и Его терпение.
А у нас-то скалок, мисок перезвон.

6
Гроздия белого инея
Алеют рассветным лучом.
С тобою, Господи, ныне я,
Во свете Твоем.
Гроздия белого инея
Истают при свете дня.
Покину я Твою скинию,
Но Ты не покинь меня.
Гроздия белого инея
Стекают на землю с высот.
Но из праха земного уныния
Твой луч меня воззовет.

7
Вот и кончилось мое послушание.
Отжала полосыньку до конца.
Приими, Господи, мое покаяние,
Не отжени от Твоего лица.
Призри на долгое мое смирение!
А если гореть повелишь в аду,
Пошли мне для адовых мук терпение:
С именем Твоим во Ад сойду.
Глашенька, свечку зажги мне отходную,
Стань в головах, отпускную прочти –
Девичьи молитвы до Бога доходные,
Дурость мою и гневливость прости.

8
Кладбищенской тропкой мать Феодора
Идет меж сугробных холмов,
Провожают ее лампадные взоры
Изумрудных, рубинных глазков.
Прилежной рукой подливает
Неугасимый елей,
Всех усопших по имени знает,
Крестит их на ночь, как малых детей.
«Здесь упокоилась мать Неонила».
– Многоболезненная была.
С ангельским терпением нéдуг сносила,
Отболелась и к Богу ушла. –
Тут приютилась сиротка Малаша,
Детский мор ее скосил.
Тут – Божья свечечка, радость наша,
Юродивенькой Луши прах опочил.
Вот – слепая старица Леонада,
Зрячая в Боге давно.
Ярче всех полыхает ее лампада,
Больше всех ей видеть дано.
Спите, могилки, белые, пушистые,
Отгоняет лампадный свет
Далеко от вас сны нечистые,
Суету сует.

 

Эпилог

Вокруг пустыня снежная,
Сугробная волна.
Бездумная, безбрежная
Забвенья пелена.
Во благостном успении
Почиет жизни даль –
Земное устремление,
Греховная печаль.
Проснулись звезды млечные,
Сияют и горят.
За аркой их – Предвечного
Воздвигся Новый Град.

1915
Воронеж, Киев, Москва

 

Два стихотворения 1928 г.,
Отнесенные к книге «Монастырское»

* * *
Матушка Сепфора стоит у плиты.
Щи со снетком кипят, раскипаются.
Батюшка намедни: «Знаешь ли ты,
Как Моисея жена прозывается?»
– Где уж нам, – краской лицо залилось, –
Батюшка, простите, я ведь не начетчица.
Батюшка премудрый: Библию насквозь
Всю оттрубит и назад воротится.
«Ты, – говорит он, – Сепфора, и есть
Жена Моисея, ты, несуразная».
Сел и велел мне страничку прочесть,
Где про меня с Моисеем рассказано.
Надвое море он палкой рассéк.
Воды как стены стоят нерушимые.
Господи, был же такой человек,
И жена у него, Сепфора. Любимая.
–…Ой, покатилась волна по плите…
Снеток за снетком разбегаются.
…Чуть позабудешься в грешной мечте,
На кухне беда приключается.
1 октября 1928

* * *
Рассыпала четки черница.
Смутилась, не знает, как быть.
«Начни-ка без четок молиться,
Вражонок того натворит…
Пока перенижешь все бусы,
Чего не нашепчет тут бес.
О, Господи мой, Иисусе,
Надену из Киева крест,
Почаевским ладаном буду
Анчутке курить на беду.
Успел, бедокур, напрокудить,
Трех бусин никак не найду».
10 октября 1928