Мария Французская: поэтические принципы автора XII века

Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 5, 2016.

Автор – Н. Долгорукова

Мария Французская: поэтические принципы автора XIIвека[1]

Французы называют Марию своей первой поэтессой и «Сафо Средневековья»[2], англичане – «первой женщиной-писателем нашей эры»[3] и «средневековой Джейн Остин»[4], ряд учёных считают ее создательницей особого жанра средневековой куртуазной литературы – нарративного лэ[5], при этом количество сведений о самой поэтессе и её жизни ничтожно мало. Собственно, всё, что нам достоверно известно о ней, уже заключено в имени – Marie de France, Мария (родом) из Франции[6]. Одно из своих произведений – французский перевод сборника басен – Мария заключает эпилогом, где и говорит:

Уже в этих строчках можно отметить проявление авторского сознания, отличающее произведения поэтессы от фольклорных текстов, которые, как было отмечено выше, составляют основу её творений. Марии важно остаться в памяти следующих поколений, она ценит себя и свой труд.

Были выдвинуты многочисленные гипотезы, в которых поэтесса отождествлялась с другими образованными женщинами XII века (например, с Марией Шампанской, покровительницей Кретьена де Труа, с Марией де Бомон, Марией де Мелан, с Марией Булонской, аббатиссой Ромси[8]). Однако достоверным является лишь то, что Мария родилась во Франции, «но зрелую пору своей жизни провела в Англии, ибо, не говоря о других признаках, лингвистический анализ показывает, что она писала на литературном языке Иль-де-Франса с небольшой примесью англо-норманских черт»[9]. Не вызывает сомнений и высокая образованность Марии, знавшей несколько языков, в том числе и латинский, владение которым в Средние века отличало духовных лиц. Поэтому некоторые ученые видят в Марии сводную сестру короля Генриха II Плантагенета (1154–1189), впоследствии настоятельницу Шефтсберийского аббатства[10].

С достаточной достоверностью учёные называют хронологические границы ее творчества: Мария Французская писала свои произведения между 1160 и 1210 годами.[11]. Что же касается датировки отдельных её творений, здесь однозначной точки зрения выработано не было. Так, некоторые исследователи считают, что лэ были созданы между 1160 и 1170 годами, далее Мария занималась переводом басен, а «Чистилище св. Патрика» она создала после 1208 года.[12]. Филипп Вальтер, выпустивший в 2000 году издание лэ Марии, полагает, что они были созданы между 1160 и 1180 годами[13]. В более раннем издании её лэ называется только верхняя граница их создания – это 1189 год, потом следовала работа над баснями, а «Чистилище св. Патрика» было создано после 1189 года.[14]. «Dictionnaire des letters françaises. Le Moyen Age» признаёт годами создания басен временной промежуток между 1167-м и 1189-м. А.А. Смирнов высказывает мнение, что Мария Французская создавала свои лэ позднее, в самом конце 12 века[15].

Интересно отметить, что в своих лэ Мария ни разу прямо не ссылается на произведения самого известного средневекового романиста и своего современника Кретьена де Труа. Автор одной из работ, посвящённых французской поэтессе, делает из этого вывод, что лэ хронологически опережали романы Кретьена и были известны ему[16]. Некоторые исследователи усматривают влияние жанра лэ на финальный эпизод кретьеновского романа «Эрек и Энида» (ок. 1170)[17].

Чтобы представить себе поэтические принципы автора, пишущего в эпоху, не знавшую поэтик, практически единственной возможностью кажется нам внимательный анализ Пролога к сборнику «Лэ» Марии Французской, который даст представление о круге чтения Марии и её литературных предпочтениях, о творческих задачах, которые она перед собой ставила, создавая сборник лэ. Перевод Пролога и комментарий к нему помогут нам создать более объёмный и многоаспектный образ этого автора.

Пролог состоит из пятидесяти шести строк, написанных, как и все двенадцать лэ, восьмисложником с парной рифмой[18].

В первом смысловом фрагменте Мария призывает всех одарённых людей являть свои таланты миру:

На эти стихи, вне сомнения, должна была повлиять евангельская притча о таланте (Мф. 25: 18-28). Были у них и более близкие по времени источники. Так, в «Романе о Фивах» или «Романе о Трое» встречаются сходные сентенции, очевидно восходящие к евангельской притче: «Qui sages est nel deit celer, / mais pur ceo deit son sen monstrer / que, quant serra del siècle alez, / en seit puis toz jours remembrer»[19] или «Que nus ne deit son sens celer»[20].

Интересно также отметить, что красноречие (bon’eloquence) в Прологе трактуется Марией как Божий дар. Такое понимание ораторских способностей было присуще в античности Цицерону, который считал, что «в сравнении с природным даром искусство и обучение второстепенны: они способны лишь совершенствовать его, но ни в коем случае не заменить»[21]. В Прологе Марии слышны, таким образом, отголоски идей Цицерона.

Следующий смысловой фрагмент, содержащий традиционную «растительную» метафору, довольно сложен для перевода:

Филипп Вальтер, современный издатель «Лэ», переводит его так: «Quand une bonne chose est bien répandue, /c^‘est tout d’abord parce qu’elle a fleuri; / et quand elle est louée par bien des gens, / c’est le signe que ses fleurs se sont épanouies» («Когда нечто благое распространяется, значит, оно расцвело, и когда его хвалят люди, это признак того, что цветы распустились»)[22]. Таким образом смысл оказывается затемнён. В примечаниях к Прологу исследователь предлагает понимать под «цветами», упоминающимися в тексте, намек на «цветы риторики».

Шарль Мела склонен видеть в этом отрывке отсылку к знаменитому письму св. Иеронима, которое он цитирует («кто хочет съесть орех, тот должен разбить скорлупу»), правда, без ссылки на самого Иеронима, а так как далее исследователь сопоставляет Марию Французскую с девой Марией, а «Лэ» с Евангелием, мы можем не принимать его точку зрения всерьёз[23].

Герман Брэт в своей статье «Мария Французская и тайный смысл древних» предлагает несколько поэтическую трактовку этого фрагмента, в соответствии с которой интерпретация «Лэ» – текста, который Мария оставляет нам как бы в некоем бутоне, должна расцвести «цветами (и, добавим мы от себя, плодами. — Н.Д.) смысла»[24]. Мы предлагаем несколько иную трактовку этого места, и вот чем это объясняется. Французское слово «fleur» в современных словарях имеет значение «цветок», но в словаре старофранцузского языка[25] первым значением слова является «odeur» (запах). В Средневековье считалось, что благоухание издают праведники, также его можно уловить в святых местах. Так, Бернард Клервоский (1090-1153) писал в «Проповедях на Песнь Песней» о благовонии как знаке мистического восхождения души к Богу. Благовоние можно вдыхать при приближении к праведникам или даже при одном воспоминании о них, при чтении священного писания. В одной из проповедей святой Бернард пишет, что и ожидание встречи с Богом становится для грешника «благовонием»: «Но я грешник и мне предстоит пройти долгий путь, ибо грешники так далеки от спасения. Однако я не буду роптать, я утешусь запахом благовоний. Для праведника радость заключена во Всевышнем, и он вкушает то, что я только вдыхаю. Грешник лишь ожидает то, что праведник уже созерцает, и это ожидание есть запах, которым он дышит…»[26]. Таким образом, на наш взгляд, мысль Марии заключается в следующем: благое слово подобно цветку, источающему благовоние, которое, проникая в людские сердца, наполняет их радостью.

Третий смысловой отрезок, который мы предлагаем выделить, содержит ссылку на Присциана[27] и его утверждение, что древние авторы («liphilesophe») специально писали свои книги «темно», дабы потомки смогли, путем толкования их текстов, обнаружить в них скрытый смысл:

Для Х.-Р. Яусса эти слова – настоящее кредо средневекового человека, который мыслит древний текст в его неразрывной связи со всеми его последующими интерпретациями[28]. Некоторые исследователи видят в этом отрывке намёк на сами лэ, в которых Мария призывает своих читателей искать скрытый смысл[29], а также аллюзию на послание к Римлянам св. Павла: «Буква убивает, а дух животворит» (Рим. 2, 29)[30]. Другие – на призыв Марии читать её «Лэ» в «христианском духе» и искать в них отголоски христианского учения[31]. Третьи настаивают на том, что Мария не причисляла, да и не могла причислить свои лэ к текстам древних[32]. Однако нам кажется уместнее отметить в этих строках древнее представление о том, что у произведения есть несколько смыслов (буквальный, аллегорический, тропологический и анагогический), восходящее к трактатам св. Августина и являющееся типичным для средневековой экзегетики. Распространялась оно также и на «светские» тексты. Не нужно забывать, что произведения языческих античных авторов в то время можно было понимать исключительно аллегорически, поэтому средневековые авторы считали «античных поэтов философами, которые в иносказательной форме открывают читателям моральные и богословские истины»[33]. А в школах XIIвека практиковали следующие уровни толкования текстов (как античных, так и Священного Писания): littera (грамматическое, буквальное толкование), sensus (смысл текста, открывающийся при первом прочтении), sententia(глубинное понимание авторского смысла)[34]. Д. Робертсон считает, что в своём Прологе Мария передаёт эту практику:

K’ipeüssent gloser la lettre (littera)

E de lur sen (sensus) le surplus (sententia) mettre[35].

Напомним, что Мария назвала древних авторов «философами», что также стало предметом учёных дискуссий. Лео Шпицер настаивал на том, что «философы» Марии – это античные поэты, наставляющие своих читателей, как Овидий или Вергилий[36]. Некоторые французские переводчики соглашаются со Шпицером и в современных изданиях лэ заменяют «философов» на «античных поэтов»[37]. Другие[38] остаются верны «букве», однако понимают под «философами» не только адептов философии как дисциплины, но и учёных-эрудитов прошлого, таких как Боэций, Макробий[39]

Ссылка Марии на Присциана заинтересовала целый ряд исследователей, так как мысль о том, что античные авторы писали книги темно, в «Грамматических наставлениях» Присциана не была обнаружена. М.Л. Дзанони посвятила комментарию к этому месту Пролога содержательную статью[40]. Она обнаружила один трактат Присциана, менее известный сегодня, но в Средние века, несомненно, пользовавшийся популярностью – «Praeexercitamina» («Подготовительные упражнения»). Он состоит из нескольких глав, в одной из которых Присциан приводит различные цитаты из античных авторов, снабжая их комментариями. В них содержатся тезисы, являющиеся непосредственным источником для некоторых идей, которые мы находим в Прологе Марии: красноречие поэта и его польза для общества, труд как лучшее средство избавиться от пороков. Всё это позволяет с уверенностью заключить, что Мария не только хорошо знала этот трактат Присциана, но ссылалась именно на него в своём Прологе. Что же касается ссылки Марии на мысль Присциана о затемнённом смысле античных текстов, М.Л. Дзанони находит ей весьма убедительное объяснение. В одном из своих комментариев Присциан следующим образом ссылается на Платона: «Plato dicebat Musas in animis esse ingeniosorum» [41]. Не вызывает сомнений, что Присциан пользовался классической латынью, где слово «ingeniosus» обозначает «щедро одарённый от природы, талантливый, изобретательный, остроумный». Однако к XII веку слово получило ряд дополнительных значений, в числе которых оказалось: «иносказательный, имеющий скрытый смысл»[42]. Таким образом, по мысли М.Л. Дзанони, Мария поняла цитату Присциана в том смысле, что Платон намеренно писал иносказательно, и, передавая в Прологе мысль Присциана, употребила слово «oscurement» («obscur») – «тёмный»[43].

В следующем фрагменте Пролога мы встречаемся с мыслью о том, что труд, главным образом интеллектуальный, является наилучшим средством от искушающих человека соблазнов, праздности, лени и бед:

Это утверждение традиционно как для античных, так и для средневековых авторов. Что касается античности, то, видимо, лучшим примером цитаты на интересующую нас тему будет цитата из «Лекарства от любви» Овидия – ведь это единственное произведение, на которое Мария прямо ссылается в одном из своих лэ[44]: «Праздность – почва и корм для вожделенного зла. / Если избудешь ты лень – посрамишь Купидоновы стрелы…» (Пер. М.Л. Гаспарова)[45].

Далее Мария рассказывает историю создания своих лэ:

Происхождение и путь заимствования слова «лэ» не совсем ясны. Многие исследователи предполагают бретонское происхождение слова и сравнивают его с древнеирландским «laíd» («поэма, стихотворение, метрическое сочинение, песня»)[46]. Считается, что первое его упоминание – это запись на маргиналии рукописи IX века из области Ульстер: «…для меня дрозд поёт свое лэ (loîd)»[47]. Согласно этимологическому словарю, «лэ – средневековая поэма; изначально слово обозначало “музыкальные композиции, исполняющиеся жонглерами Великобритании”. В XII веке слово заимствуется из среднеирландского языка и соответствует значению современного ирландского слова “лэ” (laid) – “песня”, “поэма”»[48]. Англосаксонское слово с тем же корнем, «laic», соответствует готскому «laik», имеющему значение «танец»[49]. Это слово широко представлено и в германских языках (liet, liod, lēoƿ, ljoð и пр.) со значением «стих, строфа, песнь». Соотносится с латинским «laus» («хвала») и «lūdo» («играть», «танцевать» и др)[50]. Считается, что «сначала англичане дали название лэ музыкальным произведениям, которые исполнялись бретонскими жонглерёми»[51]. Позже слово стало жанровой номинацией и в период Высокого Средневековья стало обозначать: 1) «песенную форму средневековой французской поэзии, характерную для труверов и развившуюся из религиозного песнопения», которая в XIII веке начинает сближаться с куртуазной любовной песнью[52]; 2) «один из нарративных куртуазных жанров средневековой словесности»[53]. Можно сказать, что в первом случае в лэ преобладает лирический элемент, тогда как во втором – нарративный. Оба жанра начинают распространяться с XII века. Первый остаётся популярным вплоть до XIV века, когда приобретает фиксированную форму[54].

Итак, в Прологе Мария ссылается на некие лэ, которые она слышала и зарифмовала, чтобы они не были преданы забвению. Это были, видимо, небольшие лирико-эпические песни, которые исполняли бретонские (кельтские) жонглёры. Важно другое. Мария отказывается от проторённого пути, которым, заметим в скобках, шли и молодой Кретьен де Труа, и Вас, историограф Генриха I, и составители романов так называемого «античного цикла». Она отказывается от переводов с латыни на романский язык[55]. Мария решает обратиться к кельтскому фольклору, анонимным лэ, которые Мария превратила в излюбленный жанр куртуазной французской литературы, подняв тем самым фольклорные тексты до высокого статуса сочинений на латыни, и показав, что они не уступают латинским текстам ни древностью, ни достоверностью, ни богатством[56].

Последний смысловой фрагмент, который представляется уместным выделить, содержит характерное как для античной, так и для средневековой литературы комплиментарное посвящение влиятельной особе, меценату:

Мария, по всей видимости, обращается к английскому королю Генриху II Плантагенету, мужу Альеноры Аквитанской, которая была покровительницей многих просвещенных и талантливых людей того времени.

Заканчивая анализ основных тем и идей пролога, попытаемся определить его место в ряду подобных сочинений того времени и их влияние друг на друга. Средневековые латинские поэтики начали появляться лишь с последней трети XII в. («Наука стихотворческая» Матвея Вандомского – около 1175 года, «Новая поэтрия» Гальфрида Винсальвского – около 1208-1214), поэтому они вряд ли могли оказать влияние на пролог Марии. С уверенностью можно сказать, что ей были доступны ряд античных и позднеантичных трактатов (например, Цицерона, Присциана), в которых были представлены разделы о содержании, о стихе, о стиле; возможно, трактаты христианских писателей (так, Хунт убеждён во влиянии на пролог Марии «De doctrina Christiana» Августина). Многие мысли, являющиеся традиционными для античных и средневековых трактатов и прологов, Мария Французская скорее всего позаимствовала из них.

Итак, чтобы понять поэтические принципы и представить себе круг чтения автора XIIвека, мы обратились к Прологу «Лэ». Безусловное влияние на него оказали мотивы и образы, пришедшие в Средневековье от античных авторов; однако Мария, творившая уже в другое время, использовала в своём произведении и новые, христианские идеи. Здесь она заявляет о себе как об авторе, осознающем свою писательскую задачу и значение своего труда и, как и другие средневековые создатели прологов, устанавливает связь между собой и адресатом, одновременно давая ему первые сведения о предмете и задачах своего сообщения. Античные авторы (философы и поэты) были для Марии не только безусловными авторитетами, образцами для подражаний и толкований – равняясь на них, Мария обращается к «новым» сюжетам, тем самым легитимизируя их и создавая литературный проект нового типа: не переводы с латыни на романский, но создание нового литературного жанра, основанного на кельтском фольклоре – бретонские лэ.

[1] В данной научной работе использованы результаты проекта «Европейская литература в компаративном освещении: метод и интерпретация», выполненного в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2016 году.

[2] Dinaux A.Trouvères, jongleurs etménestrels du Nord de la France et du Midi de la Belgique. II. Trouvères de la Flandreet du Tournaisis. P., 1839. P. 310.

[3] Фаулз Дж. Кротовые норы / пер. c англ. И. Бессмертной, И. Тогоевой. М., 2003. С. 260.

[4] Damon S.F. Marie de France psychologist of courtly love // Publications of the modern language fssociation. 1929. Vol. 44. P. 968.

[5] Cм.,например: Hoepffner E. La géographie et l’histoire dans les Lais de Marie de France //Romania. 1930. Vol. 56. P.1.

[6] Однако не будем забывать, что в XII веке под «France» понималась не Франция в её современных границах, но лишь незначительный по территории домен французских королей – «IledeFrance».

[7] Цит. по: Mickel E. J. Marie de France. NewYork, 1974. P. 143. Все переводы, кроме особо оговоренных случаев, выполнены автором данной работы.

[8] См. Knapton A.A la recherche de Marie de France // Romance Notes. 1978.Vol. 19. P. 1–6.

[9] Смирнов А.А. Из истории западноевропейской литературы. М.; Л., 1965. С. 92;Foulet L. English words in the Lais of Marie de France // Modern Language Notes. 1905 Vol.20, №4., P.109–111.

[10] См., например, в Dictionnaire des lettresfrançaise. Vol.4 Le Moyen Age. 1964. P. 499; http://www.bautz. De/bbkl/m/marie_d_france.shtml; эту же гипотезу, которая сегодня считается наиболее весомой, поддерживает в своём публицистическом эссе Джон Фаулз: Фаулз Дж. Указ. соч. С. 266–267.

[11] Mickel E. J. Marie de France. New York, 1974. P. 31.

[12] Zanoni M.L. “Ceo testimoine Prescïens”, Priscian and the Prologue to the Lais of Marie de France»// Traditio. 1980. Vol. 36. P. 411.

[13] Marie de France. Lais / Ed. Ph. Walter (edition bilingue).P., 2000. P. 7.

[14] Marie de France. Lais. Oxford., 1960. P. 10.

[15] Смирнов А.А. Указ. соч.. С. 103.

[16] Wilmotte M. Marie de France et Chrétien de Troyes // Romania. 1926. Vol. 52. P. 353-356.

[17] Mickel E. J. Marie de France. NewYork., 1974. P. 18.

[18] Пролог на русский язык до сих пор не переводился.

[19] «Тот, кто умён, не должен это скрывать, но должен выказывать свой ум, таким образом, чтобы по прошествии веков, сохранялась память о нем » – Le Romande Thèbes / ed. Francine Mora—Lebrun.P., 1995. V.1.

[20] «Что мы не должны скрывать свой ум» – Benoîtde Sainte—Maure. Le Roman de Troie / ed. Emmanuèle Baumgartner and Françoise Vielliard. P., 1998. V.1.

[21] См. Евдокимова Л.В.. Natura, Ars, Imitatio. Образ «совершенного поэта» в произведениях двух великих риторик. Перевод и подражание в литературах Средних веков и Возрождения. М., 2002. С. 382 и далее.

[22] Примерно такой же перевод, смысл которого, на наш взгляд, оста1тся неясным, предлагается в англоязычных изданиях поэтессы. См., например, The Lais of Marie de France. Translated with an introduction by Glyn S. Burgess and Keith Busby. L. 2003. P. 41: «When a truly beneficial thing is heard by many people, it then enjoys its first blossom, but if it is widely praised its flowers are in full bloom» («Когда нечто действительно благое услышано многими людьми, тогда это доставляет удовольствие своим первым цветением (?), но если оно широко восхваляется, значит, оно расцвело целиком»).

[23] Méla Ch. Lire à plus haut sens: lecture du prologue des lais de Marie de France // Cinquante années d’études médiévales. A la confluence de nos disciplines. Actes du Colloque organisé à l’occasion du Cenquantenaire du CESCM Poitiers, 1^er-4 septembre 2003. Belgium : BREPOLS, 2005. P. 763-769.

[24] Brät H. Marie de France et l’obscurité des anciens // NeuphilologischeMitteilungen. 1978. Vol. LXXIX. P. 184.

[25] Godefroy F.Dictionnaire l’ancienne langue française et des tous ses dialects du IX au XV siècle. T. 4^ième. P., 1885. P. 32.

[26] «Mais je suis pecheur, et il me reste un long chemin à faire, car le salut est bien éloigné des pecheurs. Cependant, je ne murmurerai pas, je me consolerai à l’odeur des parfums. Pour le juste, il se réjouira dans le Seigneur, goûtant ce que je ne fais qu’odorer. Le pecheur attend celui que le juste contemple, et cette attente est l’odeur qu’il respire…» – см.: Evdokimova L. Livre et roman. L’opposition de la forme-verset de la forme-prose au XIIIe siècle. P. 91

[27] Присциан (Precïens) – латинский грамматик VI века, автор одного из самых популярных учебников латинского языка в средние века – т.н. Institutiones Grammaticae («Грамматические наставления»).

[28] Jauss H. R. La « modernité » dans la tradition littéraire et la conscience d’aujourd’hui // Jauss H. R. Pour une esthétique de la réception. P.,1978. P. 168.

[29] Donovan M.J. Priscian and the obscurity of the ancients // Speculum. A journal of medieval studies. 1926. Vol. XXXVI. P. 76; Spitzer L.The Prologue to the Lais of Marie de France and medieval poetics // Modern Philology. 1943-1944. Vol. 41.P. 100.

[30] Brät H. Marie de France et l’obscurité des anciens // Neuphilologische Mitteilungen. 1978. Vol. LXXIX. P. 181.

[31] Brightenback K. Remarks on the «Prologue» to Marie de France’s Lais // Romance Philology. 1976. Vol. 30. P. 169; Spitzer L.The Prologue to the Lais of Marie de France and medieval poetics // Modern Philology. 1943-1944. Vol. 41. P. 101.

[32] Delclos J.-C. Encore le prologue des Lais de Marie de France // Le Moyen Age. 1984. N 1. P. 224.

[33] Евдокимова Л.В. «Историческое зерцало» Жана де Винье: перевод-комментарий // Культура интерпретации до начала Нового времени. М., 2009. С. 300–329.

[34] G. Paré, A. Brunet, P. Tremblay, La renaissance du XII^e siècle : les écoles et l’enseignement. Paris, Ottawa, 1933. P. 116.

[35] Robertson D.W. Jr. Marie de France, Lais, Prologue, 13-16 // Modern Language Notes. 1949. Tome LXIV. P. 336-338.

[36] Spitzer L. The Prologue to the Lais of Marie de France and medieval poetics // Modern Philology. 1943-1944. Vol. 41. P. 99-100.

[37] Lais de Marie de France. P., 1990.

[38] Marie de France. Lais. P., 2000.

[39] Подробнее об этом см. В книге: Wetherbee W. Platonism and poetry in the twelfth century. The literary influence of the school of chartes. Princton, New Jersey: Princton university press, 1972.

[40] Zanoni M.L. «Ceo testimoine Prescïens», Priscian and the Prologue to the Lais of Marie de France // Traditio. 1980. Vol. 36. P. 407–415.

[41] «Платон говорил, что Музы [обитают] в душах [людей] талантливых / остроумных» (лат).

[42] Интересно в этой связи посмотреть перевод старофранцузского слова «engien»: 1) ум, талант; 2) ловкость, проворство, сноровка; 3) хитрость, средство; 5) обман.

[43] Что касается современного французского языка, то слово «ingénieux» сохраняет многозначность: 1) изобретательный, находчивый, искусный; 2) замысловатый, хитроумный, ловко придуманный, ловко сделанный. Отметим также, что испанское слово «ingenioso», однокоренное с нашим, стало, как известно, эпитетом знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского. Из множества значений Н.М. Любимов, переводчик романа, выбрал «хитроумный». Другой переводчик начала XX в. (М.В. Ватсон) предложила слово «остроумно-изобретательный».

[44] Влэ «Гуижимар» Марияговорит: «Le livre Ovide, ou il enseine / Coment chascuns’amur estreine…» («В книге Овидия, где он учит, как каждый может излечиться от любви»). Бесспорно, речь идёт о «Лекарстве от любви». Не случайно XII век, время, когда творила Мария, называют «Овидианским возрождением». См.: Hermann Braet. Note sur Marie de France et Ovide (lai de Guigemar, v. 233 – 244). Mélange Jeanne Wathelet-Willem. Liège, 1978. P. 21-25; Damian-Grint Peter. The New Historians of the Twelfth-century Renaissance: Inventing Vernacular Authority. N.Y., 1999.

[45] Овидий. Собрание сочинений. Т.1. СПб., 1994. С. 208.

[46] Celtic Culture: a historical encyclopedia / ed. J.Koch. Santa-Barbara, 2006.P. 262; Etymological Dictionary of Proto-Celtic by Ranko Matasović. Leiden; Boston, 2009. P. 246.

[47] Цит. по: Maillard J. Evolution et esthétique du lai lyrique des origins à la fin du XIVe siècle. P., 1963. P. 24.

[48] Bloch Oscar, Wartburg Walter von. Dictionnaire étymologique de la langue française. 7ème éd. P., 1975. P. 358.

[49] Hatzfeld A., Darmesteter A. Dictionnaire général de la langue française du commencement du XVII-e siècle jusqu’a nos jours. T.2. G-Z. P., 1890. P.1369

[50] Etymological Dictionary of Proto-Celtic by Ranko Matasović. Leiden; Boston, 2009. P. 246.

[51] Ibid.

[52] Подробнее об этой форме см. Евдокимова Л.В. Французская поэзия позднего средневековья (XIV-первая треть XV в.). М., 1990. С. 10 и далее.

[53] Абрамова М. А. Лэ (ле) // Литературная энциклопедия терминов и понятий / под. ред. А.Н. Николюкина. М., 2003. Стб. 432.

[54] См. о ней, в частности: Зюмтор Поль. Опыт построения средневековой поэтики / пер. с фр. И.К. Стаф. СПб., 2003. С. 277. См. также: Евдокимова Л.В. Указ.соч.

[55] Р. Т. Пикенс называет это «революцией» (Pickens R.T.Poétique et sexualitéchez Marie de France: l’exemple de Fresne // Et c’est la fin pour quoy nous sommes ensemble. Hommage à Jean DUFOURNET, P., 1993. T. III. P. 1121-1131.

[56] Delclos J.-C. Encore le prologue des Lais de Marie de France // Le Moyen Age. 1984. N 1. P. 232.