К юбилею Дины Рубиной
В последние годы Дина Рубина много пишет. Публикации в различных изданиях и книжки появляются на свет буквально одна за другой. Но, пожалуй, еще больше пишут о ней: статьи, эссе, научные исследования, даже диссертации. Нет числа многочисленным интервью и телепередачам. В эти дни Дина Рубина вернулась в свой любимый Маале-Адумим, что по-над Иерусалимом. Вернулась после трехлетней работы в качестве начальника отдела культуры Еврейского Агентства (Сохнута) России. Три года она была, что ли, начальником еврейской культуры России и остальных стран бывшего СССР. Много было поездок, встреч, наблюдений. Надо полагать, еще больше будет новых книжек. И еще: в эти дни у Дины Рубиной юбилей – очень симпатичный юбилей. Когда женщины уже отмечают, но еще не называют круглую юбилейную цифру. Конечно же, она получает в эти дни много поздравлений, посланий и прочих юбилейных излияний. За последние годы мне посчастливилось много встречаться с Диной – в Израиле, в Москве, у нас в Балтиморе. Читатель уже, возможно, настраивается прочитать какие-то пикантные подробности жизни известной и любимой им писательницы, которые, конечно же, должны быть известны человеку, находящемуся с этой писательницей в дружбе. Да, кое-какие подробности известны. Но… вынужден разочаровать читателя. Этих подробностей не будет. Ибо, когда человек известный, еще поднимающийся к вершине свой популярности, допускает к себе в друзья- товарищи кого-то, кто кое-что пописывает и имеет доступ к радиоэфиру, то, прежде всего, он (этот известный человек), полагает, что все личное останется в рамках общения между ними. Жизнь подарила мне общение и дружбу с не очень большим числом очень известных людей, я очень горжусь и дорожу этим и стараюсь соблюдать правила игры и человеческих отношений. Тем не менее, есть много, что я могу сказать Дине Рубиной и о Дине Рубиной. Но мне кажется, лучше всего о себе говорит она сама. Как она умеет писать, как она умеет рассказывать, знают очень многие. Немногие знают, как она умеет слушать, располагать к откровению, впитывать собеседника. А ведь именно отсюда, вкупе с умелыми зрительными наблюдениями, многочисленные детали, изюминки ее рассказов, повестей и романов, которые и делают ее творчество отличным от многих других.
В один из вечеров нашего (с Анной Топоровской) последнего пребывания в Москве Дина пригласила нас на вечер израильского поэта Михаила Генделева, который состоялся в Центральном доме литераторов (ЦДЛ). После первой официальной части все присутствующие двинулись в банкетный зал на вторую часть, неофициальную. Там, чуть в стороне от столов, на диване сидела пожилая женщина, к которой нас Дина подвела и познакомила с ней. Это была Лидия Борисовна Либединская, вдова в свое время очень известного писателя Юрия Либединского. Живая легенда, пожалуй, “последняя из могикан” уже уходящей в историю российской культурной эпохи ХХ века. Более подробно о ней, о нем и о доме, где она живет, я рассказывал читателям “Каскада” несколько месяцев назад в своих заметках “В Москве и около” (№ 190). Там я достаточно подробно писал, с кем довелось дружить графине Л. Толстой из рода, ведущего продолжение от графа Льва толстого. Писал о доме, в котором она живет, и каких великих из этого дома увозили темными недобрыми ночами. Могу, пожалуй, еще добавить, что именно ей, тогда молоденькой девушке Лидочке Толстой было назначено первое свидание у места, которое является и сегодня традиционным в Москве местом свиданий – у памятника В. Маяковскому. Собственно, памятника тогда еще и не было, потому что произошло это в день его закладки 14 апреля 1940 г. Историческое свидание назначил Николай Асеев, тогда уже известный поэт.
– Лидия Борисовна, – обратилась к Либединской Дина, – ребята хотят взять у Вас интервью.
– Зачем интервью, – с готовностью отозвалась Л.Б.. – я приглашаю вас всех к себе на чай.
Нечего и говорить, что приглашение было немедленно принято. И вот мы уже в этом легендарном доме, в этой легендарной квартире. Интервью не получилось. Получился диалог Лидии Борисовны и Дины, точнее, даже монолог Л.Б., умело направляемый Диной в нужное и интересное русло: “выуживание”, да простят мне это не очень в данном случае симпатичное слово, материала и для нас и для ее (Дины) самой. Эта беседа – тоже пример писательского труда, залог будущих литературных шедевров. Вот я и хочу вместо очередного юбилейного панегирика предложить вниманию читателей фрагменты записи беседы легенды сегодняшней с легендой завтрашней. Некоторые реплики и вопросы, которые по ходу вечера вставляли мы, я передаю в уста Дины Рубиной (надеюсь, она не будет в обиде), чтобы не “смазывать” целостность этой уникальной в своем роде беседы. Необходимые по ходу беседы замечания и пояснения помещены в скобках.
Дина Рубина. Лидия Борисовна, я знаю, что даже еще после революции у Вашей семьи было свое имение. Вам рассказывали про него? Лидия Либединская. Рассказывали, я даже ездила туда. Там ничего не сохранилось. Это было маленькое имение. Около города, который был Козлов, потом Мичуринск. Мы туда приехали в Дни советской литературы. Встречали нас ну где? – в райкоме. Я им говорю: “А у меня тут отец родился, я бы хотела посмотреть это место”. Они спросили, как оно называется. Я говорю – “Борщевое”. Они сказали, что это всего в двух километрах отсюда и предложили повезти меня туда. Мы хотели туда сами поехать (со мной было еще пару человек), но одним нам не разрешили. Дали сопровождающего из райкома комсомола. Поехали вместе. Оказалось – большое село. Стоит разрушенная церковь. Про дом я помнила только одно, что рассказывал отец, – там был сад, где росли райские яблочки, из которых мама всегда варила варенье. Они меня привезли к какому-то дому. Я сказала, что это не тот. Тогда я им сказала про райские яблочки. “О,- сказали они, – тогда надо ехать по барской улице”. Мы поехали, но там вместо дома уже МТС, вокруг все перекопано…
Д.Р. Нынешняя молодежь книжки почти не читает, особенно о прошлом. Смотрит экранизации.
Л.Л. Наладится жизнь, и будут читать. Какие-то книги читать не будут. Ну кто сегодня читает Мамина-Сибиряка? Никто не читает. Бывает такое. Ведь одно время Чехова не читали. Он был почти запрещенный писатель. Короленко тоже, когда Ленин написал: “Разве это интеллигенция? Это говно”.
Д.Р. Вы считаете, что нынешняя молодежь повзрослеет и…
Л.Л. Нынешняя молодежь уже не повзрослеет. Следующие поколения. Когда власти дадут устояться “новым русским”… Понимаете, отец и дед Третьякова не покупали картины, они зарабатывали деньги. Только Павел Михалыч (Основатель Третьяковской галереи) и его брат стали покупать. Это было уже третье поколение. Но их же уничтожили всех. То же самое со Станиславским. Сейчас вышла замечательна книжка “Вишнево-садская эпопея”. Ее написала Вишневецкая, театровед. Это о Станиславском, Немировиче-Данченко и о Чехове. Там она пишет о семье Алексеевых (Настоящая фамилия Станиславского) Один из них был городской головой. Эго убили. Народовольцы. Другие создали и развили золотошвейную промышленность в России. Сколько они сделали добра! Но, прежде всего, они были работники. Прекрасные предприниматели. В том числе и сам Станиславский. А потом приходит Октябрьская революция. Это уже во втором томе книги. Только лагерные снимки. Вся семья Алексеевых была уничтожена. Это же ужас! Да что вы хотите? Был уничтожен цвет России. Вот это новое купечество, которое зарождалось, если бы ему дали окрепнуть…
Д.Р. Где есть гарантия, что это не повторится?
Л.Л. Гарантии в России не бывает.
Недавно то ли по радио, то ли по телевидению я услышала призыв: “Гордитесь российской историей!” А чем я должна гордиться? 300-летним татарским игом? Крепостным правом? Убийством Александра II? Казнью Николая II? Октябрьской революцией? Чем гордиться? Я могу гордиться литературой, музыкой… А историей российской… Омерзительная история. Гордиться нечем. Или этими отечественными войнами? Когда обязательно Москву займут, только после этого начинается наступление…
Д.Р. Но ведь в Москву немцев не пустили.
Л.Л. Это называется, не пустили? Когда они были в Химках и в Кунцеве. Ну хорошо, они до Кремля не дошли. Но это же рядом, сейчас это Москва…
Д.Р. Лидия Борисовна, а вот в эти годы, когда забирали всех, Вы не боялись?
Л.Л. А что было делать? Вот когда была борьба с космополитизмом, перед делом врачей, я помню, Маргарита Алигер приходила и в ужасе говорила:
– Что будем делать?
Я говорю:
– Рита, ну что мы будем делать. Поедем в Биробиджан. Тут ходим из квартиры в квартиру в гости, а там будем из избы в избу ходить. Только, чтобы вместе всех отправили. Главное, чтобы вместе. А так, чего бояться?
Я помню, в эти дни купила сервиз дешевый. Юрий Николаевич удивился, зачем я его принесла. Я и ответила, что если мы поедем туда, не могу же я хорошую посуду тащить с собой, вот и купила этот сервиз, чтобы не жалко было разбить, а потом выбросить. У меня до сих пор на даче эти тарелки валяются.
Д.Р. Некоторые рассказывали, что они буквально каждую ночь сидели на чемоданах и ждали, когда за ними придут.
Л.Л. Нет, мы не ждали. Я вообще считаю, что ждать ничего не надо. Что будет, то будет. Я знаю, что многие в это время садились за стол и работали. Казакевич, например…
А что устроили с 50-летием со смерти Сталина? Столько о нем говорили. Как все равно, какой- то юбилей, как не стыдно!
Д.Р. Они пытаются загадку разгадать.
Л.Л. Да какая там загадка? Я помню, когда мы читали письмо (о культе личности), вышли из ЦДЛ, впереди меня идут два человека и один другому говорит “Все, жизнь кончилась”. Юрий Николаевич в это время болел, и я попросила взять это письмо на один день домой. Мне разрешили, дали в запечатанном конверте. Я принесла его домой, мы позвали Каверина, и я стала читать.
Д. Р. И как реагировал Каверин?
Л.Л. Реагировать особенно не очень боялись. Вот чего боялись, так это друг друга. Все боялись друг друга. Ну, конечно, все ликовали. Но осторожно.
Д.Р. Я недавно познакомилась с замечательной женщиной, Астой Давыдовной Бржезинской, ей уже 90 лет, она художница, скульптор. Это из той семьи, что делает Дулевский фарфор. Я у нее брала интервью и спросила:
– Аста Давыдовна, время то было в общем тревожное?
Она отвечает:
– Да, но мы все-таки были молодые. Хорошо зарабатывали, детей у нас не было, мы очень часто ходили в рестораны. “Континенталь”, “Националь”, “Метрополь”. Веселились, много танцевали. Фокстрот, танго. Домой возвращались часов в пять утра. И когда мы видели перед подъездом “воронок”, мы просто прощались друг с другом…
Л.Л. Когда я еще в школе училась и мы жили в Воротниковском переулке, у нас в квартире напротив жила секретарша Рыкова (был наркомом и председателем Совнаркома СССР, репрессирован в 1938 г.), такая Анна Васильевна Белова. Я пришла домой тоже с какой-то вечеринки. А там был длинный коридор, и жильцы всегда ругались, что в нем свет не гасят, как обычно в коммуналке. Я вижу, что горит этот коридор ярким светом. Все выключатели один за другим повыключала. Только в свою комнату вошла, слышу жуткую ругань за дверью: “Кто потушил свет в коридоре?! Кто потушил?!” Оказывается, это за соседкой, за этой Анной Васильевной пришли. Она вышла, стала причитать, что это ошибка, а они ей говорят: “Подушку возьми. Подушку возьми и больше ничего”. И увели ее. Почему именно подушку надо было взять, я не знаю…
Некоторое время назад вышла книжка про дом на Набережной. Автор жила в этом доме. Она там пишет, где, кого и когда брали. И вот, что интересно: как где зло заведется, так уже его и не вышибешь. Вот там, где теперь Лубянка, было имение Салтычихи. Теперь то же выясняется с этим домом на Набережной. Там рядом Аверкиевы палаты и церковь – это было имение Марюты Скуратова. Совсем недавно, года два или три назад, стало затоплять эту церковь, она находится на самом берегу реки, и там что-то прорвало. Когда приехали водопроводчики, выплыло 300 черепов. На этом месте и стоит этот правительственный дом. Сейчас организовали музей этого дома….
Д.Р. Лидия Борисовна, а как Вы вообще относитесь ко всему, что происходит сейчас в России? Как Вы лично со всем этим живете?
Л.Л. А я не живу в России, я живу в Лаврушинском переулке.
Д.Р. А вот еще Вы рассказывали про дом Горького.
Л.Л. Да, я занималась историей этого дома. Что в нем только не было. Какая-то печатная организация, потом детский сад, куда даже Васька Сталин ходил. Все внутри перестроили, запакостили…
Д.Р. Но Горького Вы не помните?
Л.Л. Нет, Горького я не помню. Недавно я перелистывала старую газету 1902 г. Там написано: в России смертельно больны два лучших писателя – Горький и Чехов. Чехов умер через два года, а этот еще 30 лет проскрипел. А теперь всех убивают. Они не понимают, что, когда просто так человек умирает, это может, даже страшнее.
Д.Р. А жена Горького осталась?
Л.Л. Да, она жила в том доме.
Д.Р. А Марину Цветаеву Вы знали?
Л.Л. Ну, конечно, знала. Встречалась, но не любила. За совсем ненужные откровения. Эти ее письма к Радзевичу, от них остается ужасное ощущение. Она только что возвращается из эмиграции. Только что встречается с Сергеем Яковлевичем (Эфроном). И начинается этот безумный роман с Радзевичем. Бедный Сережа, она ведь к нему приехала. И что она там пишет! Всякие физиологические подробности. А двухтомник ее дневников? Где она пишет про дочку, про младшую, что она ее никогда не любила, что та была ненормальная, что она ее сдала, что, когда ей сказали, что та умерла, она даже не поехала на похороны и не знает, где ее могила. Она могла это писать для себя, но зачем это все людям знать? Это вызывает какое-то неприятное чувство после того, как все это читаешь.
У Ахматовой тоже жизнь была не простая, но она никогда не жаловалась, никогда…
Д.Р. Ахматова была велика. Но почему Цветаева жаловалась? Ведь она была из родовитой богатой семьи, у нее было хорошее детство…
Л.Л. Не знаю… Разные люди, разные характеры… У Зиновия Гердта тоже жизнь была не легкая. А он тоже никогда не жаловался.
Д.Р. У него удивительная приемная дочь Катя.
Л.Л. Это было еще при его жизни, когда она сказала: “Разреши, чтобы я была твоя дочка”. Он был так счастлив…
Д.Р. Да, он был очень счастлив и только сказал: “Ты почему молчала до сих пор?”. А когда он умер, Катя написала о нем, это было так талантливо. Прежде всего, с точки зрения литературы. Она очень талантливый человек.
Л.Л. Я вчера ее и Таню (вдову Гердта.) встретила на премьере фильма Рязанова “Ключ от спальни”. Его, конечно, заклюют сейчас. Но пойдите посмотрите. Только не думайте, что вы идете на “Войну и мир” или что- то подобное. Вы пойдите и наслаждайтесь этой глупостью, которую там вы увидите. Это такая прелесть! Я вышла оттуда и думаю: какое же это счастье – не надо думать ни об экономике, ни о политике, ни о каких-то других проблемах…
А вот на вечере Михалкова я не была (вечер, посвященный 90-летию Сергея Михалкова.), видела только отрывки по телевизору. Никита выглядел таким заботливым сыном… Он, кстати, однажды у него спросил:
– Пап, как ты можешь писать такие хорошие детские стихи? Ты же терпеть не можешь детей. Но почему-то они всё понимают, что ты пишешь. Наверное, у тебя в душе что-то детское осталось. Ведь ты же с нами никогда не играл, никогда ты нас не баловал, как будто нас не было… Теперь-то мы тебе благодарны, потому что мы понимаем, что должны были сами пробиваться в этой жизни.
Конечно, их в основном воспитывала мать, она была замечательная женщина (Наталья Кончаловская, известная русская художница.)
– Пап, скажи, – тоже однажды спросил Никита, – вот у тебя всякое было в жизни – и увлечения, и измены, но ты встречал когда-нибудь женщину, про которую ты подумал, что тебе надо было жениться на ней?
И он сказал:
– Никогда! Мы с мамой прожили в браке 54 года.
Она действительно была замечательная женщина. Но я и о Михалкове ничего плохого не могу сказать.
Д.Р. А вы знаете, он себя называл “алчным”.
Л.Л. Да. Он любил повторять: “Я алчный. Я хочу, чтобы всем дали, но и мне тоже”.
Д.Р. А ведь он многим молодым помог.
Л.Л.Да, он и мне помогал. В 42-м году он отнес мои стихи в “Вечерку”, и их напечатали сразу. Это была моя первая публикация. Так что у меня есть литературный стаж с 42-го года, и я ему очень благодарна за это. Я потом получала пенсию за стаж с 42-го года.
Д.Р.Я недавно поехала в Переделкино. (в Переделкино находятся Дом творчества писателей и дачи многих известных в прошлом и настоящем литераторов) на один день. Мне вдруг показалось, что я умираю, мне показалось, что мне надо отвлечься от своих повседневных дел и поработать один день. Я взяла свой компьютер, приехала и… проспала весь день. Но дело не в этом. Когда я приехала туда, мне сказали зайти в бухгалтерию и заплатить за пребывание там. Пришла, достаю свой членский билет, даю кассирше, она посмотрела и говорит:
– С Вас 345 рублей в сутки.
Я говорю:
– Так мало?
А она отвечает:
– Ну, Вы же старый писатель, у вас огромный стаж.
(Напомним, что первый рассказ Дины Рубиной был опубликован в журнале “Юность”, когда ей было 15 лет. Так что в этом году у нее еще и юбилей литературной деятельности).
Л.Л.Мне многие в жизни помогали. Однажды я милиционеру въехала по физиономии…
Д.Р.Милиционеру?! Вас ведь могли посадить.
Л.Л.Меня бы посадили точно.
Д.Р.А кто вас спас?
Л.Л.Сергей Сергеевич Смирнов. Мы пошли на Новодевичье кладбище в день рождения Юрия Николаевича (Либединского). А там вдруг ввели пропуска, да еще какого-то ответственного покойника привезли в этот момент. И меня мильтон, который стоит в калитке, не пускает. Я ему объясняю, что сегодня день рождения мужа, мы с дочкой идем на его могилу. Он меня отталкивает довольно грубо. Знаете, как обычное российское хамство. Я развернулась, дала ему по морде и прошла в контору. Он кинулся за мной, я еще в него стулом шибанула. В этот момент появился начальник охраны, потому что как раз привезли этого ответственного покойника, и мне говорит:
– Я сейчас не могу разбираться. Вечером приезжайте с паспортом и зубной щеткой в такое-то отделение милиции.
Я бы, конечно, туда поехала. Но Маша сказала:
– Мама, ты что, с ума сошла? Ты понимаешь, за оскорбление милиции, в форме, на посту тебя посадят на 5 лет и все… Поедем в Союз писателей.
А тогда Сергей Сергеич Смирнов только вступил в должность первого секретаря Московского союза писателей. Приехали, я сижу, раздумываю, что делать. Я все-таки не придавала этому такого значения. Входит Смирнов и с ним еще какой-то генерал. Я им и говорю, что меня сегодня вечером посадят, но не надо думать, что я что-то плохое сделала, и рассказала, как было. Я вижу, как они оба просто побелели. У Сергея Сергеевича еще тогда даже “вертушки” (телефон спецсвязи) не было. Они тут же побежали в Большой Союз (писателей).
Д.Р.Когда же это было? Еще при Советской власти?
Л.Л.Да-а, при Советской власти, конечно…
Когда они прибежали оттуда, Сергей Сергеич говорит:
– Вот что, Вы сейчас езжайте домой и сидите дома. А утром поедете в отделение милиции, что около кладбища. Все будет в порядке, только ведите себя там прилично.
Со мной целая толпа поехала. Мы приехали туда, все остались на улице, а я вхожу. Начальник милиции попросил меня рассказать, как все было, и во время рассказа повторял только одну фразу:
– А где был я?
Я закончила. Он опять спрашивает:
– А где же был я? (После паузы) Ну, хорошо. Вы понимаете, что у нас и так никто не хочет работать в милиции. А если еще их будут бить, кто пойдет в милицию?.. А откуда Вы знаете Сергея Сергеевича Смирнова?
Сергей Сергеич тогда начал свои выступления по телевизору о Брестской крепости и становился весьма популярным. Я объяснила, что Смирнов, вроде как, мой начальник по Союзу писателей. Он зовет этого мильтона, которого я побила. Тот заходит, у него физиономия еще красная, я его, очевидно, здорово двинула. Начальник мне говорит:
– Может, Вы извинитесь перед ним?
А я в ответ:
– Знаете, что я вам скажу: если б мой сын сделал то же самое, что он сделал у могилы (мужа) пожилой женщине, я бы точно так же его ударила по морде.
Тогда начальник спрашивает милиционера:
– Ну, Вас устраивает?
Милиционер, ничего не понимая, говорит, что устраивает. И начальник меня отпустил. Потом позвонил Сережа Михалков, который уже узнал про эту историю, спросил, чем все кончилось. Я ему говорю, что, слава богу, все обошлось.
– Ну ладно, приходи, посмотри мою пьесу “Пощечина”, – заключил Михалков.
Сергей Сергеич тоже позвонил:
– Ну что, все обошлось? Но имейте в виду, ваши лимиты с милицией исчерпаны.
Д.Р.(Очередной раз внимательно посмотрев на изящные миниатюрные подставочки для чайных ложечек). Мне ужасно нравится в убранстве (дома) Лидии Борисовны то, что она настоящий эстет. Я только недавно узнала значение этого слова. Это совершенно не то, что мы думаем. Мы себе представляем, что эстет – это человек очень такого взыскательного, утонченного, особого и какого-то даже консервативного вкуса. На самом деле, эстетом считается человек, которому нравится многое, который в любом явлении может увидеть какие-то очаровательные красивые моменты. В этом смысле и я, и Вы, Лидия Борисовна, настоящие эстеты. Мне нравится многое…
Л.Л.Я бы хотела, чтобы вы приехали ко мне, когда будет наша Пасха, вот тогда будет очень красиво. Все эти свечи будут гореть… Кстати, что сегодня, пятница? Надо зажечь свечи в честь Шаббата. (Свечи зажигаются, Дина произносит молитву в честь зажигания субботних свечей.)
Люблю праздники в Израиле. Очень красиво. Первый раз я попала в Израиль в 1989 г. Я не видела младшую дочку, которая уехала туда, 10 лет. Еще продолжались празднества 40-летия Израиля. Меня поразила страна, которая 40 лет воюет. Сделать все, что они сделали: дороги, дома, цветы… После этой жуткой Москвы, каковой она была в 89 г., холодной, голодной, темной и ужасной, нам там показалось все просто раем. И все это было сделано за каких-то 40 лет. Это великая страна! А сейчас ее уже нельзя узнать по сравнению с тем, что было в первый мой приезд. Вот вы еще не видели, а я уже видела – маленький Израиль. Это вообще можно умереть! Недалеко от военного музея между Иерусалимом и Тель-Авивом (в Латруне) на трех квадратных километрах они построили мини-Израиль. Маленькая Хайфа с маленькими корабликами и лодочками, маленький Иерусалим со Стеной Плача и мечетью Омара, Тель-Авив с небоскребами, киббуцы с коровами и баранами, дороги, по которым едут автомобили, аэропорт с маленькими самолетами… С ума можно сойти! Только Эйлат еще не успели построить. Приедете, немедленно поезжайте туда.
(У Л.Л. четыре дочери, две живут в России, а две – в Израиле. Восемь внуков, четверо живут в России, четверо – в Израиле и восемь правнуков, четверо живут в России и четверо – в Израиле. Недавно в один и тот же день одного из правнуков крестили, а другому делали обрезание. Л.Л. очень любит гулять по Иерусалиму, заходить в магазинчики, что-то покупать. “Моя теща передвигается со скоростью 100 шекелей в час”, – сказал о ней однажды любимый и любящий зять Игорь Губерман.)
Д.Р. Поедемте со мной в Тулу. Мы там организовываем встречу.
Л.Л. С удовольствием. А по пути заедем в Ясную Поляну. (Лидия Либединская родилась в 1921 г. Дай Бог ей до 120!)
Вот так вечер и закончился. Мы ушли с большим сожалением, что закончился такой дивный необычный вечер. И что в Ясную Поляну они поехали без нас. А мы от всей души поздравляем Дину Рубину с прекрасным юбилеем и желаем ей долгой творческой жизни.
