Русская Сафо – София Парнок
Сведения о жизни русской поэтессы Софии Парнок очень скупы – она не оставила ни архива, ни адресованных ей писем, ни записных книжек, даже стихи свои не хранила – в чужих руках их оказалось больше, чем в ее тетрадях. Многие сведения о ней, в том числе анкетные, известны исследователям ее творчества только со слов знавших ее людей.
София Яковлевна Парнох родилась 12 августа 1885 года в Таганроге. Фамилия Парнок – псевдоним, который она взяла, потому что, по ее словам, “ненавидела букву х”. Ее отец Яков Соломонович Парнох был провизором и владельцем аптеки, мать Александра Абрамовна Идельсон – врачом. Мать умерла рано, при рождении младших близнецов, когда Софии было всего шесть лет. Отец довольно быстро женился на гувернантке детей, чем навсегда отдалил от себя дочь и сделал ее жизнь в таганрогском доме нестерпимой. В 1903 (или 1904 – точных сведений не сохранилось и здесь) году Парнок с золотой медалью окончила Таганрогскую гимназию, уехала за границу и обосновалась в Женеве.
Отчужденно Парнок жила не только в отцовском доме. Свою обособленность и одиночество она ощущала всюду, и одной из причин этого была необычность ее вкусов, которая проявилась с ранней юности. Парнок не делала тайны из этой стороны своей жизни и без нее многие стихотворения “русской Сафо” не будут понятны читателю.
В Женеве Парнок поступила в консерваторию, но скоро бросила ее и вернулась в Россию. Она уже никогда не возобновила занятий музыкой, хотя музыка была, может быть, самым близким ей искусством. В России Парнок поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Петербурге, но и их не окончила. Несколько неожиданно (может и для себя самой) Парнок в сентябре 1907 года вышла замуж за посредственного литератора В.М.Волькенштейна, а уже в январе 1909 рассталась с ним. Волькенштейн оставался для нее какое-то время непререкаемым авторитетом в литературных вопросах, главным судьей и советчиком и имел на молодую поэтессу большое влияние. С ним связаны и первые попытки Парнок опубликовать свои стихи – попытки, часто заканчивавшиеся неудачей. Стихи Парнок тех лет, до появления в 1916 году сборника “Стихотворения”, можно назвать ученическими. Она была все время в поиске, искала новые пути, пробовала новые для себя жанры: писала критические статьи и рецензии (они стали выходить под псевдонимом Андрей Полянин), рассказы, детские сказки в стихах, даже оперные либретто. К этому времени относится и незаконченная стихотворная пьеса и первые опыты перевода. К сожалению, многие ее произведения не сохранились.
В это же время София Парнок начала анализировать и себя как поэта, и окружающих. Ее оценки часто были беспощадны, особенно по отношению к себе самой, но и суждения о столичных знаменитостях начала века независимы и даже дерзки. Конечно, тогда еще очень молодая Парнок не могла в полной мере оценить тех, с кем ей довелось общаться, но независимость от авторитетов, умение мыслить по-своему – это черты, несомненно важные для понимания ее личности. В Петербурге и в Москве Парнок все же находит близких людей – это и композиторы Гнесин и Штейнберг, Л.Я.Гуревич, С.И.Чацкина, позднее в число ее друзей войдут Волошин и Цветаева. Сближение с Мариной Цветаевой, хотя и краткое, было одним из решающих эпизодов в жизни Софии Парнок. Это сближение оставило след в творчестве обоих поэтов – у Парнок этот след расплывчатый, а у Цветаевой это замечательный цикл “Подруга”, который долгое время не публиковался в России из ложных соображений приличия.
Я помню, с каким вошли Вы
Лицом, без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.
И лоб ваш властолюбивый
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик,
Но что-то сильнее меня!
Марина Цветаева в своих стихах создала, конечно, романтизированный, воображаемый портрет Софии Парнок: “юная трагическая леди, которую никто не спас”, даже внешние его черты стилизованы, но, возможно, Цветаева была единственной, кто смог запечатлеть главное в Парнок тех счастливых лет – “облик победительной героини”.
Скоро последовал разрыв, но до конца дней отношения с Цветаевой остались для Парнок дорогим воспоминанием. За несколько дней до смерти в стихотворении “Ты молодая…”, посвященном М.К.Баранович, Софья Парнок прощала и благословляла Цветаеву:
…Но я простила ей,
Господня милость над тобой, Марина,
И над далекой соименницей твоей.
Важным событием для формирования Софии Парнок как поэта была германская война, на фоне которой у поэтессы развивались с одной стороны пацифистские, а с другой – патриотические настроения. Война воспринималась ею как нарушение самой главной заповеди и отсюда ее религиозно-христианский пацифизм. Патриотизм же носил у Парнок славянофильский оттенок и вытекал из веры в особый путь России. Может быть, поэтому ее не унесло эмигрантской волной первых лет революции…
Я не верю, что за той межою
Вольный воздух, райское житье.
За морем веселье, да чужое,
А у нас и горе, да свое…
Даже в ритме, лексике, интонации стихов – славянская основа. Вообще жизнь и ощущение жизни у Парнок были очень русскими, даже православными: в ее стихах много религиозных мотивов. И здесь необходимо упомянуть еще об одном важном для Софии Парнок событии – ее переходе в православие в 1907 году. Парнок была воспитана в иудейской традиции, даже ее свадьба прошла с соблюдением обряда. Еще в 1903 году она писала:
Пусть притесненья, униженья
Усилят многолетний гнет –
Они ускорят пробужденье,
И дух еврейский оживет.
Но позже в ней произошла сложная внутренняя перестройка. Что послужило поводом для крещения, установить невозможно, но все ее творчество и переписка, особенно послереволюционная, когда многие не афишировали своего отношения к религии, говорят о том, что Парнок приняла православие по велению души. При этом она никогда не скрывала своего еврейского происхождения:
Я не знаю моих предков, – кто они?
Где прошли, из пустыни выйдя?
Только сердце бьется взволнованней,
Чуть беседа зайдет о Мадриде.
Летом 1917 года Парнок сначала перебирается на дачу в Подмосковье, а затем в Крым, в Судак. Возможно, причиной этого была болезнь Людмилы Владимировны Эрарской, адресата нескольких любовных стихотворений. А возможно, причиной отъезда в Крым было здоровье самой Парнок: “Я уже совсем настроилась помереть в Судаке”. Во время гражданской войны в Крыму, как и во всей стране, существовать на литературный заработок было невозможно, и Парнок работала секретарем городского управления (а может быть, бухгалтером – сведения опять неточны), чтобы получать хотя бы паек. Но в этих из ряда вон выходящих обстоятельствах и она, и поэтесса Аделаида Герцык, и переводчица Е.К.Герцык, и актриса Л.В.Эрарская, и композитор А.Спендиаров, и художник Л.Квятковский, и М.Волошин продолжали писать стихи, музыку, акварельные полотна и даже выпускали рукописный журнал. В Судаке Парнок увлеклась эолийской меликой и написала множество стилизаций, впоследствии вошедших в сборник “Розы Пиерии”. Пребывание в Крыму было для Парнок периодом творческих удач, там были написаны лучшие ее стихи и замечательная драматическая поэма “Алмаст”, которая создавалась как оперное либретто, но вышла за эти рамки и приобрела самостоятельное литературное значение.
Создание и постановка оперы “Алмаст” были сопряжены с постоянными цензурными посягательствами. Парнок, как могла, боролась с этим, но силы были неравны. “Мне попросту было сказано, что это (эпилог) должен быть апофеоз и кончаться он должен фразой: “Да здравствует СССР!” Рассуждать тут не приходится. А как это будет в пении – это другой вопрос, да это, вероятно, мало интересует и дирекцию, и главрепертком…” – писала Парнок в одном из писем композитору Штейнбергу в 1929 году. Последнее покушение на “Алмаста” было совершено уже после смерти Софии Парнок, – В.Звягинцева, с которой поэтесса дружила и даже называла ее “друг моих стихов”, в 1939 году переделала текст либретто так, что от стихов Парнок осталась лишь бледная тень.
Парнок вернулась в Москву в 1922 году и почти сразу выпустила два сборника: “Розы Пиерии” (1922) и “Лоза” (1923). Еще одна книга стихов “Мед столетний” должна была выйти в свет в Госиздате, но так и не появилась. Цензурой были запрещены ее статьи об Ахматовой и Ходасевиче, заметка об “Эротических сонетах” Эфроса.
К этому времени относится знакомство Парнок с О.Н.Цубербиллер. Дружба с этой женщиной – профессором математики, суховатой, чуждой юмора, так непохожей на саму Софию – длилась до самых последних дней поэтессы и была единственной опорой, как писала сама Парнок “в самые страшные мои годы”.
В марте 1926 года появился сборник “Музыка”, прошедший незамеченным. В журналах Парнок не печатали, откликов на ее стихи почти не было. Организованное в 1926 году при активном участии Парнок кооперативное издательство поэтов “Узел”, в 1928 году было ликвидировано. Практически исчезли и литературные салоны и кружки. Парнок не имела возможности ни публиковать, ни даже публично читать свои стихи, круг людей, с которыми она общалась, становился все более узким. Это изгнание совпало с литературным подъемом, – стихи последних пяти лет жизни занимают самое значительное место в творчестве поэтессы. В ее замкнутой жизни тех лет был только один прорыв – постановка оперы “Алмаст” в филиале московского Большого театра летом 1930 года. Но мироощущение, а с ним и здоровье Парнок год от года становились все хуже, мрак окутывающий ее сгущался… Лишь незадолго до смерти жизнь, словно опомнившись, повернулась к ней лицом. В 1932 году Парнок познакомилась с Ниной Евгеньевной Веденеевой. Отношения с этой женщиной, Седой Музой, как называла ее Парнок, составили самый трагический и самый удивительный период в жизни поэтессы: полнота любви и творчества была обретена уже на пороге смерти.
Выпросить бы у смерти
Годик, другой.
Только нет, не успеть мне
Надышаться тобой.
26 августа 1933 года София Парнок умерла в селе Каринском под Москвой. В Москву наскоро сколоченный деревянный ящик везли на телеге – выехали в семь утра и шли 75 верст до города до часу ночи следующего дня. На панихиде было довольно много людей, хотя оповещение в Московском доме писателей вывесили поздно. Среди прочих – Б.Л.Пастернак, Л.Я.Гуревич, Г.Г.Шпет. Похоронили Парнок на немецком кладбище в Лефортове, где покоились родственники О.Н.Цубербиллер.
Многие подробности, даты и события биографии Софии Яковлевны Парнок стерлись, словно ушли, умерли вместе с ней и невозвратимы. Но ее стихов смерть не коснулась, и стихи донесли до сегодняшнего читателя ее живой голос, ее мятежную душу.
Яков Ольшан.
