* * *
Снегом повитое поле
В мерцании звездном.
Безбольно.
Бездумно.
Безгрезно.
Душа под снегами застыла.
Того уж не будет, что было.
Недавнее горе
Напрасно колдует.
Что было,
Того уж не будет.
В глубоком молчаньи бреду я.
И хочется быть еще тише
И голос Безмолвья услышать.
17 марта 1931
Сергиево
* * *
Дождя волнистая завеса
Опять нависла над Москвой.
И освежен мой садик тесный
И напоен водой живой.
И влажно заблистали крыши,
И любо сердцу моему
Воды небесный лепет слышать,
Целующий мою тюрьму.
10 июня 1931
* * *
…И опять тарелки, чашки,
Снова пить и есть,
Проползти сквозь день букашкой,
Ночью сон обресть,
По обрывкам сновидений
Горестно гадать,
Где мечта, где откровенье
Или дня печать.
…И опять гремит посуда,
Снова что-то пить.
И назавтра то же будет.
О, как нудно жить.
3 июня 1931
Москва
* * *
Жду сумерек. Тревожным знаком
Зажжется красный семафор.
О, нет, в тюрьме не надо плакать,
Пусть будет [ясен] дух и тверд.
В свободные лесные дали
Там, верно, поезд пролетел.
Забудь о нем. Прими, опальный,
Гонимый, – тесный твой удел.
В тот миг с души волшебно цепи
Тоски и зависти падут,
И в царственном великолепье
Увидишь нищий свой приют.
12 июня 1931
Москва
* * *
Тоска опять, как раненая птица,
Забилась в клетке сердца моего.
Я так хочу молитве научиться.
Я больше не хочу, быть может, ничего.
Но те слова, которые шептала
Я в годы детства, отходя ко сну,
Состарились со мной, и отзвучала
Та вера, что была моею в старину.
Иных молитв, иной, недетской веры
Смертельно жаждет пленная душа.
Но реют вкруг безглазые химеры,
К преддверью гибели увлечь меня спеша.
О, не поддамся лживым обещаньям.
Алканье, жажду навсегда приму.
Но правдою не назову мечтанья
И светом – тьму.
18 июнь 1931
Москва
Нищему поэту
Я люблю тебя за это,
Сердце нищего поэта,
Что тебе не страшно жить,
По дворам с сумой ходить,
Корку черствую глодать,
Под чужим забором спать,
Не желать приюта в мире,
На своей бандуре-лире
Славя тайну бытия
И надзвездные края.
22 июнь 1931
Москва
* * *
Бегите, мысли, быстрее лани
От жгучих стрел моих желаний.
Укройтесь, мысли, в лесу дремучем
От стрел желаний моих жгучих.
В уединеньи, в посте, в молитве
Готовьтесь, мысли, к последней битве
С могучим смерти очарованьем,
С безумным жгучим моим желаньем.
25 июня 1931
Москва
* * *
Вдалеке туманным силуэтом,
Словно мачты дальних кораблей,
Стройные вершины тополей
Всплыли в море голубого света.
Станция. Могучие каштаны.
Женственных акаций кружева.
А в степи высокая трава
По верхам колышется майданов.
Плавно реет коршун в небе синем,
Серебрится зеркало реки.
Хутора, левады, ветряки…
Украина это, Украина.
19 сентября 1931
Нежин – Дарница
* * *
Проносится галочьей стаей
Под низкой небесною мглой
Усталая мысль, пролетает
Так близко над серой землей.
Докучные думы о крове,
О хлебе, о завтрашнем дне,
О мерно звучащих оковах,
О серой тюремной стене.
Угрюмые черные мысли
Как галочьей стаи полет.
А ветер засохшие листья
Всё гонит и гонит вперед.
24 сентября 1931
Киев
* * *
Слишком, слишком много моли,
Не поможет нафталин.
Нужно солнце, ветер вольный,
Воздух глетчерных вершин.
Нужно ветхие одежды
Не трясти и не чинить,
Но, отбросив их, прилежней
Вить для новой пряжи нить.
21 января 1932
* * *
Ты, за мной надзирающий,
Ведущий моим заблуждениям счет,
Помыслов тьму озаряющий,
Направляющий линию дел и забот,
Кто за тобою присмотрит и скажет
Мне, отчего твой глаз ослабел,
Отчего моя жизнь всё та же, всё та же,
Без движения, мысли и дел.
Ты, озаряющий с дальней вершины
Всех путей перепутанных сеть,
Укажи мне путь, прямой и единый,
Как мне жить и как мне умереть.
21 января 1932
Перловка – Софрино (в вагоне)
На Театральной Площади
I
Мечется вьюга, сбивает шапки,
Белыми космами площадь метет.
Терпеливо дрожит на площадке
Голодный иззябший народ.
На Лубянке застрял четвертый номер.
«Из-под колес извлекли человека».
Деловито сказал милицейский: «Помер».
Подкатилась с красным крестом карета.
Вот, наконец, ползет четвертый!
Люди с боков свисают, как гроздья,
Призывая громко на площадь чорта.
…В чем-то красном и липком колеса…
II
За угол длинной змеею
Очередь вьется. За хлебом.
Липкою сыплет мглою
На очередь низкое небо.
Смотрят из обуви рваной
Грязные жесткие пятки,
Дырья, заплаты – как раны,
Как злой нищеты отпечатки.
Хмурые тощие лица.
Жалобы, ругань, попреки…
Но, быть может, всё это снится
В бреду, неизбывно жестоком?
27 ноября 1932
Москва
* * *
В подземном тайнике тюрьмы,
Где смертники последний день таились,
Где сырость плакала, где слабым писком мышь
Одна зловещее молчанье шевелила,
Вдруг зазвенели нежно бубенцы
Какой-то матерью захваченной гремушки,
И сблизились начала и концы,
И каждый узник жадно звуки слушал,
Сознанье унося к истоку бытия,
Пока засов не загремел железный,
И луч дневной прощально засиял
Над бездной…
15 марта 1933
Москва
* * *
Росой сияющего сада
Тысячегранный белый свет
Меня объял. Ночной прохлады
Еще в кустах таится след.
Но в пышноризых, благовонных,
Медвяных зарослях цветов
Трепещут крылья опьяненных
Горячим солнцем мотыльков.
Поет о чем-то дрозд на вишне
Смешливо-нежным голоском.
Ах, не о том ли, что я лишний
На пышном празднестве земном,
Что песни все мои допеты
И красок истощен запас
У захудалого поэта
В прощальный час?
13 июля 1933
[Малоярославец]
* * *
Три посвящения ступени
У старости. Одна из них – печаль,
Страстей неотгоревшее томление
И безнадежностью завешенная даль.
Вторая – подвиг кропотливый,
Вседневная борьба с непокоренным «я»,
Смиренья школа, навык терпеливый,
Жить не цветением – корнями бытия.
На третьей: в белые одежды
Ее достигший будет облачен
И, высшею увенчанный надеждой,
С улыбкой мудрою последний вкусит сон.
7 июля 1933
* * *
Трепещет в сердце стих, как птица.
Я говорю ему: лети!
На этой клетчатой странице
Твои закончатся пути!
Как я – ты медлен и недужен,
Как я – ты немощен и хил.
Твой низкий лет – кому он нужен?
А для иного нету сил.
И всё же мы с тобой поэты,
И нам нельзя порой молчать:
Для сердца песен недопетых
Тяжка гробовая печать.
11 марта 1939
Москва
* * *
Глухие уши мои,
Слушайте!
Сквозь плач и вой вьюги
(Так шумит моя старая кровь
В склерозной моей голове)
Вслушайтесь в то, что доносится
К тому, кто в часы бессонницы
Сидит, как я, на постели,
Ощущая бег планеты
И шелест крыльев Времени.
…Последний вздох умирающих,
Первый крик рожденных,
Железный звон оков,
Ночные узников стоны,
Грохот бомб над Испанией,
Плач изгнанников Чехии,
Вопль мирового страдания…
Слышу.
Но поздно мне, старому,
Глухому, хромому, недужному,
Ответить, как юный Сиддхарта:
– Я всё услыхал. Я иду.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Увы мне! Я слышал. Я слушаю.
Но завтрашний день начнется
И так до ночи докатится,
Как будто бы я не слыхал
Ничего, кроме вьюжного шума
В склерозных моих ушах.
Буду жарить на газе булку,
Пройду переулком в аптеку
(Осторожно по льду ступая),
С Телемаком займусь немецким,
Постираю свои отребья,
Ненужное что-то спрошу,
Невпопад на что-то отвечу,
Раскрою в кухне букварь –
Почитать с работницей Шурой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Маловато, Мирович,
Для того, кто в бессонные ночи
Слышит вопль мирового страдания.
22 марта 1939
Москва
* * *
Ночь. Еще не глубокая.
Где-то лунная или звездная,
(Город не знает – какая),
С предвесенним дыханьем зимы
Нежно морозным,
С равниной снегов, еще не оттаявших,
С уходящими в бледную мглу
Пустынными далями.
А у нас – в четырех стенах
Ночь – покойник, в гроб замурованный –
С потолком вместо неба,
С духотой миллионов дыханий.
И вместо ночного молчания –
Тщета человеческих слов.
23 марта 1939
[Москва
* * *
…Да – это много: жить, дышать,
Напевам иволги внимать,
Глядеть на юную листву,
На шелковистую траву,
Следить за бегом облаков
Между березовых стволов.
Забыть пустых томлений зной.
Вкусить вечерних дум покой
И прошептать: Благословен
Мой долгий в здешнем мире плен.
14 июня 1939
Снегири
* * *
Маятник жизни моей!
Долго ли нам еще маяться?
Чуть отойдем от жилищ и страстей,
Только успеем покаяться,
Тем же размахом обратно спешим,
К тем же низинам постылым…
Дни превращаются в пепел и дым,
Дни уж летят над могилой.
Маятник, маятник призрачных дней!
Сердцу наскучило биться,
Время от взлетной верхушки твоей
К точке недвижной спуститься.
11 декабря 1940
* * *
Звенит морозная земля
От орудийного движенья.
В пустых оснеженных полях
Внезапно грянул залп ружейный.
В кого он метил? Диверсант
Укрылся на опушке леса?
Или сигнал зловещий дан,
Что неспокоен свод небесный?
Уж истребитель прожужжал,
Как жук гигантский, над полями.
И хор зениток застучал,
И в небесах метнулось пламя.
Летит подбитый самолет,
Как огнедышащая птица.
Но тот, кто правит им, с высот
К земле в объятия стремится.
И упадет, недвижим, нем,
В снега селений полусонных.
Куда он гибель нес, зачем?
За что погиб, живьем сожженный?
1942
Сон
Памяти N.N.
Прощай, прощай… Но ты уже далёко.
Мои слова к тебе не долетят.
И колесница огненного Рока
Своих колес не повернет назад.
Под звездным пламенем свершилась наша встреча.
В ней каждый миг был дивно озарен.
И верилось, что мы с тобой – предтеча
Еще не бывших на земле Времен.
И вот уже, как сон обманный, снится
Мне образ твой, и жизнь, и смерть твоя.
И встречи нашей вырвана страница
Из книги бытия.
7 сентября 1946
* * *
Сосны, храм нерукотворный!
В час тоски моя душа
К вам идет, как в царство горное,
Вашим воздухом дышать.
Стройной вашей колоннадой
Выпрямляется мой путь,
И нездешняя отрада
Льется в старческую грудь.
К высоте верхушек ваших,
Вознесенных от земли,
Суеты и скорби чашу
От меня вы унесли.
И чудесно претворилась,
Как в надмирной вышине,
В Божью правду, в Божью милость
Вся былая жизнь во мне.
28 ноября 1949
Пушкино