Сюита оконная
…Как странно начинать писать стихи,
Которым, может, век не прозвучать…
Так будьте же, слова мои, т и х и,
На вас тюремная лежит печать.
Я мухою любуюсь на стекле.
Легчайших крыльев тонкая слюда
На нераспахнутом блестит окне
В окне стремясь, в окно летя, туда
Где осени невиданной руно
С лазурью неба празднует союз,
В нераскрывающееся окно,
Куда я телом слабым горько рвусь.
Я рвусь еще туда, где Боннивар
В темницу, короновану тобой,
О одиночество! Бесценный дар!
Молю о нем, — отказано судьбой.
Да, это Дантов ад. Тела, тела…
Поют и ссорятся, едят и пьют.
Какому испытанью предала
Меня судьба! Года, года пройдут
До дня, когда увижу дорогих
Моей душе. Их лица, имена
Не тщись сказать, мой слабосильный стих;
Какие наступили времена!
Рахили плач по всей родной земле,
Дорожный эпос, неизвестный путь,
Мороз и голод, вши — и на коне
Чума иль тиф догонят где-нибудь…
– О Боже! Помоги принять не так
Свою судьбу. Не как змея из-под копыта!
Ведь это Книга Царств торжественно раскрыта,
А к солнцу нет пути, как через мрак!
…Как странно начинать писать стихи,
Которым, может, век не прозвучать…
Так будьте же, слова мои, т и х и,
На вас тюремная лежит печать.
ДОМИНАНТ-АККОРД
(ЛЕТНЯЯ НОЧЬ)
Тишина над тайгою вся в звёздах — о Боже!
Да ведь это же — летняя ночь!
А я в лагере! Что же мне делать, что же?
Жить этой ночью — невмочь.
Соловей — это юность. Кукушкины зовы —
Это детство. Земной зенит!
На седеющих крыльях моих — оковы,
А старость — как коршун кружит!
Сыну
Где Ты, где Ты, самый мой желанный,
Самый вожделенный человек?
Сын! Пустынею к обетованной
Жизни — не расстанемся вовек.
Медленно и тяжко мы шагаем
Чрез разлуку и через тюрьму,
Годы. Почтой ничего не знаю,
Но своею верой закляну, —
Ты идёшь чрез бездны невредимо,
Чудом обретаю сына вновь,
Как в ту ночь, когда, ещё незримый,
Ты пытал мою к тебе любовь.
Мнилось, разрывал меня на части,
В три погибели, в бараний рог…
И какое летним утром счастье
Подарил твой дерзкий голосок!
Я в Тебя во все глаза глядела,
Изучала, силясь угадать…
Сколько было страха, сколько дела,
Девочка ещё — и стала мать!
Что же из того, что четверть века —
Больше, тридцать лет с того утра?
Разве, вырастивши человека,
Сразу в землю — в сорок семь — пора?
Нет, мы вынесем! Бог приумножит силы,
Ты прости — нечаянна слеза!
Кабы только знал Ты всё, что было,
И, как встарь, — взглянуть Тебе в глаза!
Зубы сжав, не изойти слезами —
Без ума от счастья и тоски,
Ужасаясь, буду пить глазами
Серебром блеснувшие виски…
Стать отца в Тебе всегда я чтила:
В счастьи весел, в горе — хмур и твёрд,
Но подчас Твоей чуждалась силы:
Ещё маленький — а уже горд…
Потому при нашем расставаньи
От меня Ты слёз не услыхал!
Помоги ж не заплатить мне дани
Встрече — выдержать её обвал!
Помоги в земле обетованной
Кончить — уж, быть может, краткий — век,
Ненаглядный, милый и желанный,
Самый незабвенный человек!
Чужбина
Здесь поезда кричат, как пароходы,
Песчаной мели раскалённый крик
Мне чудятся Оки серебряные воды,
Лесов берёзовых серебряный язык.
В сиреневой тени́, ромашкой зацветая,
Таруса спит смолы янтарным сном.
Игнатовской горы за тётиным сараем
Рыже-зелёный виден мне излом.
А бубенцы звенят, балу́ет пристяжная,
Ореховый овраг до боли мне знаком.
За старым садом, древней елью рая,
Грибом замшелым притаился гном.
… Заслыша нас, ворота раскрывают,
И самоварным понесло дымком…
Меж ив и тополей, в сирени утопая,
В сиреневом ветру купая окон жар,
Нас дача старая встречает добрым чаем,
Как год назад. Всё тот же самовар,
И блюдо творога, предчувствуя корицу,
Сметаны ждет. Биток холодный — мне.
Величине яиц крутых мой глаз дивится
И куст сирени дышит в кувшине́.
Ведь год прошёл?.. А комнаты всё те же
В распахнутые окна нам распахнут сад
И в нём деревья, в оторопи нежной,
Всё так же, как года назад, стоят…
Но вот — он спал?.. Чуть странен звук рояля,
Пусть руки мамы оживят его…
И — клавишами — пальцы пробежали
Чтоб музыки роди́лось торжество…
И, птичий щебет с веток подымая,
С реки — ленивый пароходный крик.
И дремлющий петух крыло приподнимает:
— Куккареку-у… — Мам, это что — пикник?..
И взрослые идут, а мы опять: — Скорее,
А то пропустим во́лны! — И с горы
По лопухам речным, мечту лелея,
В косые во́лны, в воду от жары…
Промчался поезд, пробудив былое.
Тоска чужбины мне сжимает грудь.
Идут, идут этапные обозы,
О старой вольной жизни позабудь…
Чужбина. Мимо — годы, годы, годы
Передо мной проносятся, и в миг…
Здесь поезда кричат, как пароходы.
Песчаной мели безысходный крик.
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Тишина над тайгою вся в звездах — о Боже!
Да ведь это же летняя ночь!
А я в лагере! Что же мне делать, что же?
Жить этой ночью — невмочь.
Соловей — это юность. Кукушкины зовы —
Это детство. Земной зенит!
На седеющих крыльях моих — оковы,
А старость — как коршун кружит!
УТЕШЕНИЕ
Чего страшусь? И глад и хлад минуют,
Недуг, сжигая тело, поит дух,
И зов о помощи не пребывает втуне,
Доколь смиренья факел не потух.
Я верую. О Боже, помоги мне,
В ничтожества и затемненья час
Молю, а из-за туч восходит, вижу,
Звезды предутренней мерцающий алмаз.
Воздушных гор лиловые воскрылья
Грядой крылатою покрыли небосклон,
И золотою солнечною пылью
Весь край дальневосточный напоен.
Недолго нам от вечности таиться,
Запрятав голову под смертное крыло, —
Настанет час души! И вещей птицей
Бессмертия живой воды напиться
Из мрака тела — в дух, где тихо и светло.
***
Что терпит он, народ многострадальный,
За годом год, за веком век!
А Сириус и Марс, как над ребенка спальней,
Горят везде, где дышит человек.
Моя Медведица! Как часто эти руки
К тебе тяну я в черноте ночи, —
И рифмы мне не надо, кроме муки,
Которой бьют кастальские ключи.
По Дантовским ущельям расставанья,
Вокруг Луны — огромный света круг
Все ширится. И тихо в Божьи длани
Восходит дым немыслимых разлук.
Все выше мук и их теней ступени,
Но синева торжественна ночи.
Черны, страшны ночных деревьев тени,
Но звезден неба сев! Крепись, молчи!
И разве я одна! Не сотни ль рук воздеты
Деревьями затопленных ветвей,
Лесоповал истории. Но Лета
Поглотит и его. О, выше вей,
Моих мучений ветер благодатный,
Сквозь ночи тьму к заре пробейся ввысь, —
Звезда предутренняя в лиловатой
Бездонности меня зовет — вернись!
А он, земной народ многострадальный,
За боем бой, за веком век,
И Сириус и Марс, как над ребенка спальней,
Горят везде, где дышит человек.
***
Вздохну — полынь,
Глотну — полынь.
Горечи — полон рот.
Хоть на минуту с сердца схлынь,
Полынный водоворот!
Баланс сведен, предъявлен счет,
Безжалостен анализ:
Мой друг, вы предо мной банкрот,
А Крезом мне казались!
Я б за тебя пошла в огонь…
И это зная — что ж?
Ты, Сцевола, — мою ладонь
Невозмутимо жжешь!
БАМЛаг. 1939—1941
***
Есть такие города на этом свете, —
От названий их, как на луну мне выть:
Феодосии не расплести мне сети,
Ночь Архангельскую не забыть…
Далеки Парижа перламутры,
Темзы тот несбывшийся туман,
Да Таруса серебристым утром,
Коктебеля не залечишь ран…
И Владивостока нежная мне близость,
Где живет мой самый милый друг…
Поезд замедляет ход, и в темно-сизом
Небе — о, как рассветает вдруг!
То Иркутск. Тут Коля жил Миронов, —
Юности моей девятый вал!
Как горит хрусталь крутых еловых склонов,
Раем распростерся твой Байкал!
