Биографический очерк
1. Предисловие
В первый раз они встретились в 1901 году, совсем еще юными, на вечеринке, посвященной празднику Хэллоуин. Эзра Паунд – будущий экспериментатор и реформатор поэзии двадцатого века, человек, благодаря помощи которого, со слов самого Джойса, “Улисс” из множества разрозненных лоскутов превратился в мощное, “эпохальное” произведение; поборник режима Муссолини, обвиненный в предательстве родины и 13 лет просидевший в сумасшедшем доме; автор “левиафановской поэмы” “Cantos”, писавшейся всю жизнь и сопоставимой разве что с “Божественной комедией”; тот, кого Элиот считал “революционером” и кому посвятил свою поэму “The Waste Land”1, назвав “мастером выше себя”, о ком Хемингуэй напишет: “Любой поэт.., который может честно сказать, что он не испытал влияния Паунда.., достоин даже не упреков, а – жалости…”2; и признается, что сам также не избежал этого влияния.
…И Хильда Дулитл – первая и самая сильная любовь Паунда, вдохновительница его ранних произведений, “тончайшая из поэтов-имажистов”, сыгравшая заметную роль в этом интереснейшем, хотя и недолго просуществовавшем, поэтическом течении; человек яркой и сильной судьбы, переполненной и счастливыми, и трагическими событиями; ее стихи, художественная и документальная проза и эссеистика публиковались по обе стороны Атлантики; большую известность принесли ей роли в нескольких ранних фильмах; а под конец жизни, получив ряд литературных премий, она стала первой женщиной, удостоенной Большой Медали Американской Академии Искусств за вклад в современную поэзию.
Хотя, познакомившись случайно в тот осенний Halloween Day, когда Хильде было 15, а Эзре 16 лет, они вряд ли заглядывали в будущее. Вряд ли предвидели, что ждет их даже в ближайшие полтора десятилетия – начальный, более или менее удачный, писательский опыт, завязка литературной карьеры; “мятежи” в современной, начала века, поэзии; первая известность; неожиданные повороты, мучительные перипетии… И долгие тринадцать лет драматически напряженных отношений, тесного сплетения двух судеб. Отпечаток этого периода – смятенного, порывистого, при том насыщенного и, наверное, одного из счастливых периодов их жизней – окажется неизгладимым. Глубоким, как впрок вырытый колодец, из которого черпать-не вычерпать…
Но время Первой мировой, потрясшее и перетасовавшее Европу, как карточную колоду, выбросило им билеты на разные поезда. В куда более длительное путешествие.
2. До первого расхождения.
Эзра Уэстон Люмис Паунд родился 30 октября 1885 года в маленьком промышленном городке Хейли, штат Айдахо; его отец, Хомер Паунд, служил чиновником Земельного Управления. Полтора года спустя семья переехала в Пенсильванию. Где 10 сентября 1886 года, в Бетлхэме, родилась Хильда Дулитл, дочь профессора-астронома Пенсильванского Университета Чарльза Линдела Дулитла.
К моменту их встречи Эзра был студентом Университета; тремя годами позже Хильда была зачислена в колледж3. А еще через год, в 1905, Эзра Паунд и Хильда Дулитл официально обручились.
Эта помолвка поистине привела в ужас родителей Хильды – они решительно не одобряли Паунда. Для профессора Дулитла Эзра являл собой какую-то невнятную личность, человека чуждого по происхождению, воспитанию и положению. Когда Эзра решился заговорить с ним о предстоявшем браке, профессор, чуть не лишившись дара речи от наглости какого-то студентишки, только и мог, что воскликнуть в гневном недоумении: “Да ведь вы всего лишь бродяга!”4 На протяжении всего времени, что длилась помолвка, разногласия между дочерью и родителями не прекращались, перерастая порой в настоящую вражду. Не сказать, чтобы ссоры эти бесследно проходили для Хильды – свободолюбивые и независимые натуры бывают куда более ранимы и подвержены эмоциональным стрессам, чем принято полагать. Как бы то ни было, в 1906 году она оставляет учебу в колледже (вряд ли это, опять-таки, понравилось ее отцу) – формальным поводом послужило слабое здоровье, но об истинных причинах такого поступка остается только гадать. Возможно, стремление направить свою судьбу по неизЗезженной дороге, пусть по колдобинам и буеракам. Возможно – явственное ощущение литературного призвания, которое в юности представляется ключом к самореализации и которому так досаждает рутина любого учебного заведения. Или попытка уйти от внутренних тупиков, уйти по воздуху и по воде, перепрячь коней, пока не поздно – пока ты не оброс роговым панцирем, не утратил гибкости и способности изменяться.
И Хильда храбро меняет коней, и именно на переправе, храбро ставит ногу на зыблющуюся поверхность – еще не нащупав свой стиль, не найдя своего языка (все это лишь в предчувствиях на будущее) и ни разу не выступив в печати. Кто знает, не приходилось ли ей пожалеть об этом поступке, счесть его опрометчивым и бессмысленным, не хотелось ли забежать назад и вернуться на истоптанную, но иллюзорно твердую почву. Вернуться в лоно “нормы” – нормы для американской девушки, родившейся в девятнадцатом веке, воспитанной “в строгих моравианских традициях семьи своей матери”. Разумеется, возвращение было уже невозможно. Джинн был выпущен из бутылки и начал свою колдовскую работу. А в результате… Как бы ни оценивать эти результаты, на их отсутствие жаловаться ей не придется.
В последующие годы, вплоть до того времени, когда впервые стихи Хильды Дулитл появились в печати, Паунд оказывал на нее сильнейшее влияние, формировал ее вкус – снабжал литературными новинками, просвещал в самых различных областях; вместе они читали Уитмена, Браунинга, Китса, Йейтса.
С Йейтсом Паунд спустя некоторое время познакомится лично5, как и с другими значительными фигурами английской литературной “верхушки”, мэтрами современной поэзии, живыми классиками. А пока, в 1906, он получает Харрисоновскую стипендию Университета Пенсильвании по романским языкам (Паунд обладал способностями полиглота), а затем поступает преподавателем (тех же романских языков) в небольшой пресвитерианский колледж, откуда уходит в 1908 году.
Тогда, в 1908, между Хильдой и Эзрой наметилась одна из первых трещин: его уход из Уобэш-колледжа был прямо связан с большой размолвкой. До Хильды стали доходить слухи, что у Паунда возникли отношения, и достаточно серьезные, с другой женщиной (не говоря о его обычной сексуальной разболтанности и свойстве не особо считаться с близкими людьми). Однако Хильда не смогла тут же решительно порвать с Эзрой; не сразу обЗяснилась с ним даже тогда, когда узнала, что он помолвлен (!) с Мэри Мур (кстати, ее подругой по колледжу и одной из будущих поэтов-имажистов). Когда помолвка между Хильдой и Эзрой все же была расторгнута, он один уезжает в Италию. У Паунда к этому времени хранилась книга стихотворений, не предназначавшаяся для печати и посвященная Хильде6.
3. Начальные опыты.
В этот период, в девятисотые годы, Паунд интенсивно “нарабатывает” базу своей литературной карьеры. Еще в годы учебы в Университете Пенсильвании он встречает Уильяма Карлоса Уильямса (будущего лучшего друга), в ту пору студента-медика, впоследствии одного их виднейших американских поэтов-новаторов, чья личность заслуживает самостоятельного пространного описания. В 1905 году Паунд получает степень бакалавра философии Гамильтонского колледжа (Нью-Йорк); летом 1906 путешествует по Европе, изучая наследие трубадуров, старопровансальских поэтов, в частности, Бертрана де Борна (обладая знанием старопровансальского, Паунд пытался переводить его – но безуспешно); именно тогда начинает формироваться его модернистская эстетика и новаторское понимание смысла поэзии, хотя в этом ему еще предстоят долгие поиски, с разочарованиями7 и характерными для него перебросами из крайности в крайность. В сентябре – октябре он публикует первые три статьи в филадельфийском ежемесячном журнале книжных новостей8 – на основе материалов, собранных во время поездки по Европе. В 1907 он начинает, если можно так выразиться,пожизненное чтение Конфуция, во многом повлиявшего, в числе прочего, на его скандальную политическую деятельность во время Второй Мировой войны.
Уезжая в Венецию в феврале 1908, Паунд берет с собой рукописи двух книг стихов, озаглавленных “A Lume Spento” и “A Quinzaine For This Yule”, отвергнутых американским издательством. В июле “A Lume Spento” увидела свет, вскоре, уже в Лондоне, издана и вторая книга – обе на его собственные, Паунда, средства9.
К этому времени, по-видимому, относится написание первых “Cantos” (по свидетельству самого Паунда, замысел “Cantos” возник в 1904 году).
Осенью того же года Эзра Паунд обосновывается в Лондоне.
Хильда Дулитл, в свою очередь, с 1906 года – с момента перехода “на домашнее обучение” – пыталась вести жизнь профессионального литератора, зарабатывая писательским трудом. В одном своем письме более поздних лет она упоминает о неких “историйках, всего на несколько столбцов, для “Maclure Syndicate””, прочитав которые, “Мэри Маршалл предложила попробовать отдать их в “Sunday School”, поскольку там неплохо платят”10. Начиная с 1909 года и до осени 1913, Хильда опубликовала по меньшей мере четырнадцать так называемых “Children’s Stories”11 – популярная для тогдашней периодики форма нравоучительного рассказа, – в основном под именем Эдит Грей12.
На первый взгляд, это были обычные жанровые “фельетоны из протестантских журналов” – но только на первый. Присмотревшись внимательнее, можно заметить, что застывшее клише “историйки для детей” Хильда кардинально трансформировала и наполнила содержанием совершенно иного качества. Благодаря откровенности – вернее, сокровенности – избранных ею тем (скажем, как защитить в юности свое сущностное “я”, сохранить целостность и свободу воображения в мире, насквозь проеденном ржавчиной условностей, пронизанном запретами) рассказы ее обладают немалой художественной силой. В этом смысле они гораздо ближе произведениям великих детских писателей, чем обычной “Children’s Story” той поры, и являют собой прекрасные образцы ее юношеских работ – хотя “юношескими” их можно назвать лишь с большой оговоркой, со сноской на жанровое наименование: как-никак, в момент появления их в печати автору минуло двадцать три.
Остается добавить, что в зрелые годы Хильда Дулитл вернется к литературной форме, отчасти схожей с той, что послужила отправной точкой ее первым опытам, в самом начале пути. Интонации “Children’s Stоries” Эдит Грей напоминают о себе в “Дикобразе” (1936), еще слышнее они в таких произведениях, как “Ночи” (1935), “Vale Ave” (1957, опубл. 1982), “Елена в Египте” (1951 – 54, опубл. 1961).
4. Паунд в Англии.
Итак, – вернемся к Паунду, путешествующему по Европе, – Лондон. Это потом Паунд с отвращением отречется от его коммерческого, клериканского духа, отстранится от его литературных кругов. А пока, за первые годы пребывания в Лондоне, город подарил ему массу творческих и личных связей – с людьми, без чьего участия невозможно представить себе мировую культуру, а биография Паунда не стала бы биографией Паунда. Одно лишь перечисление имен тех, с кем ему довелось тесно соприкоснуться в “лондонское десятилетие”, говорит само за себя: Элиот, Йейтс, Форд, Льюис, Джойс. (Забегая вперед, отметим, что и Паунд в различной степени повлиял на всех этих “литературных китов”.)
Тогда, в конце 1909 года, Эзре только-только исполнилось 24 года – возраст первой зрелости, время подведения, возможно, первых итогов. Ощущение первой опытности, которая, однако, еще сочетается с юношеской готовностью и горячностью. Благодатная почва, где сформируются и воплотятся его “революционные” идеи.
Описание лондонского периода уместно начать с упоминания Форда Мэдокса Форда (внука художника Форда Мэдокса Брауна), “последнего из прерафаэлитов”, дружившего с Браунингом и Суинберном, писателя и редактора “English Review”. Знакомство с этим человеком дало Эзре, кроме возможности напечататься во влиятельном литературном журнале, ценнейшие связи – Форд представил его Уильяму Батлеру Йейтсу и Уиндему Льюису13.
Совсем немного времени прошло со дня встречи с Фордом, а в очередном номере “English Review” уже было опубликовано стихотворение Паунда14, впоследствии включенное им в сборник “Exultations”15 и написанное от лица того самого Бертрана де Борна, которого он в свое время пытался переводить16. “Звериная” энергия, бьющая здесь ключом, предвещает поэзию, которую он надеется “увидеть в ближайшее десятилетие, увидеть очищенной от всякой вздорной чепухи, более суровой и здоровой, более “ближе к телу””17. Паунд участвует в собраниях “Второго Клуба Поэтов”, где встречается, в частности, с Т.Халмом и Ф.С.Флинтом, вскоре принявшими участие в создании имажистского движения18. Пройдет каких-нибудь два-три года – и его ожидание “здоровой” современной поэзии сконцентрируется в принципы, внятно (можно даже выразиться – ожесточенно-внятно) изложенные им в программных эссе и манифестах 10-х годов.
В 1910 выходит книга статей и эссе “Spirit of Romanсe”; на следующий год Эзра встречается с А.Ореджем, редактором еженедельника “New Age”, предложившим ему вести постоянную колонку. Форд, уехавший было из Лондона, вновь появляется на горизонте, побудив Паунда, по его признанию, с новой силой вернуться в поэзии “к собственному усилию, а именно, к использованию живого языка”19 (курсив мой – Е.Р.).
…Источники, из которых Паунд черпал вдохновение и новые идеи, одна другой революционней, накатывавшие на него волна за волной, отличались невероятным разнообразием, чтобы не сказать пестротой. Памятуя прошлое и заглядывая в будущее, можно пунктиром очертить сферу, осваиваемую, “обживаемую” им с юности и до глубокой старости, – древняя китайская и английская метафизическая поэзия, Средневековье и Возрождение, государственные идеи Конфуция и вновь открываемая музыка Вивальди, современная скульптура и китайское идеограмматическое письмо, экономические теории и глобальное политическое переустройство… Поистине необЗятный масштаб устремлений. Не случайно “Cantos”, гигантский контрапункт всей жизни Паунда, в который так или иначе вплелись все эти устремления, – сочинение, не охваченное автором, но его самого поглотившее, – остался незавершенным – этот “Ад” двадцатого века и не мог быть завершен.
Сама личность Паунда, как бы получившая второе воплощение в его “Cantos”, настолько полифонична, “тысячеголоса”, что выделить один или несколько “голосов” в качестве основополагающих по меньшей мере затруднительно. В самом деле, Паунд – выдающийся поэт-модернист? просветитель и энциклопедист? сумасшедший фанатик, ввязавшийся в фашистское движение? Данте двадцатого столетия? реформатор в музыке, экономике, политике? или же “зановооткрыватель” “второстепенного композитора эпохи Барокко”, известного нам под именем Вивальди?.. Как в сложнейшей фуге, каждый из голосов проводит тему – но не одну и ту же, а разнотональные, взаимоисключающие, рожденные на противоположных полюсах. Они сталкиваются и сплетаются, составляя то оригинальную гармонию, то диссонанс, то нонсенс, и существуют уже сами по себе, без ведома давшего им жизнь.
Пока же, в десятые годы, Паунд, как и его “Cantos”, только “берет разбег”. Он много работает, часто выступает в печати, завоевывая литературную известность; издает один за другим шесть стихотворных сборников20. Фигура Паунда становится все заметнее в глазах современников. И пусть в целом его литературное наследие огромно и многообразно, но можно утверждать, не опасаясь преувеличить – эти несколько десятков ранних стихотворений уже обеспечили бы ему место в мировой литературе.
5. Воссоединение.
Хотя помолвка Эзры Паунда и Хильды Дулитл считалась расторгнутой, они продолжали вести переписку во все время пребывания Эзры в Европе. Связь между ними оказалась прочнее и разветвленнее, чем сами они, наверное, предполагали; отношения их не вместились в рамки ординарной влюбленности, вытесненной обстоятельствами либо проходящей сама собой. Видимые нити разорвались, но тем явственнее начал действовать некий невидимый магнит. Как будто внешнюю связь разлука “переключила” на внутреннюю, подспудную – можно сказать, мистическую связь этих двух людей; притяжение “через океан” оказалось существеннее, весомее, чем все то, что к тому времени уже разЗединяло их.
…Хильде Дулитл еще продолжало казаться – настанет день, когда она, несмотря ни на что, станет Хильдой Паунд. При встрече в Нью-Йорке, в 1910 году, после двухлетнего перерыва, она, сдавшись на уговоры Эзры, дала согласие вместе с ним ехать в Англию.
И не ошиблась, совершив этот шаг.
6. Хильда в Англии. Имажизм.
…Мы странники, пустившиеся в путь
к неизведанному, без карты, без компаса;
возможно, мы придем в какую-то гавань…
или достигнем небес.
Х.Д.
Не ошиблась, по крайней мере, в отношении своей писательской карьеры – если в предыдущие несколько лет “рыхлилась почва”, то теперь широко “набираются обороты”. В 1911 году, поездив по Европе и осев в Лондоне, она знакомится с видными литературными фигурами тогдашнего Лондона, людьми немаловажными в ее творческой и личной судьбе. Ими оказались, прежде всего, Р.Олдингтон, Ф.Флинт, Т.Халм, Б.Пэтмор. Все существенные знакомства в литературных кругах происходили, естественно, через посредство Паунда. Параллельно Хильда интенсивно занимается самообразованием, становится искушеннее в живом, сиюминутном литературном процессе. Словом, не остается на месте, как в прямом, так и в переносном смысле: весной и летом 1912 года она вместе с Паундом и Олдингтоном в очередной раз путешествует по Европе, а в Англию возвращается с первыми написанными ею стихотворениями. Это были короткие стихи с “мерцающим” толкованием, допускающим несколько смыслов и полусмыслов, насыщенные зримой, “осязаемой” образностью, нерифмованные, без определенного размера.
…Одной из причин, побудивших Эзру Паунда затеять всю эту “школу имажистской поэзии” (“имажизм” от image – образ), собрать группу и стать ее главным теоретиком, явилось его желание “определить, описать особенности ранних стихотворений Хильды Дулитл и способствовать их появлению в печати”.21 Приблизительно в то же время Хэрриет Монро обращается к Паунду с предложением сотрудничать в новом литературном журнале “Poetry”, издаваемом ею в Чикаго, и Паунд становится его лондонским корреспондентом.
Именно в “Poetry”, в январе 1913 года, и появляются три стихотворения Хильды Дулитл (“Hermes of the Ways”, “Orchard”, “Epigram”) – за подписью HD Imagiste. Подпись эта была делом рук Эзры, который разом убил двух зайцев, – снабдил Хильду оригинальным литературным псевдонимом, а впервые декларируемое поэтическое движение – формальным наименованием.
Что касается самой Хильды, то и у нее были причины подписываться лишь инициалами – она предвидела, что “ее собственное полное имя навлечет на себя каламбуры, явится поводом для двусмысленных шуток”22, а служить мишенью для шуток ей совсем не хотелось; возможно, она пока не слишком-то была уверена в себе-поэте23.
Основание группы поэтов-имажистов относится к 1912 году; другими “колесиками”, запустившими “механизм имажизма” в действие, были и критические взгляды Т.Халма (разделяемые Паундом) на “вялый романтизм” современного поэтического языка, требовавшего, по его мнению, кардинального обновления; и ожидание самим Паундом “новой поэзии”, что должна была, по его мнению, родиться в ближайшее десятилетие; к тому же вокруг Паунда образовалось литературное пространство, населенное поэтами со схожим мироощущением, и идеями, еще не получившими конкретного воплощения. Оставалось сделать завершающий шаг – все разрозненные элементы свести воедино под эгидой формально поименованной поэтической группы.
В чем-то имажизм наследовал французскому символизму (хотя и отрекался от него), но если символизм искал опоры в музыке, то имажизм по идее своей больше тяготел к скульптурным формам. Он был нацелен на моментально-ясное, как фотографический снимок, впечатление от стиха, посредством создания точного визуального образа. Этот пресловутый образ, картинку, image Паунд определял как то, что представляет собой интеллектуально-эмоциональную совокупность (комплекс) данного мгновения. В эссе “A Few Don’ts for an Imagist” он изложил три существенных имажистских принципа: прямое обращение к “вещи”, а б с о л ю т н о е н е и с п о л ь з о в а н и е слов, которые не содействовали бы ее “презен-тации”, и сочинение стиха в соответствии со звучанием музыкальной фразы, а не стуком метронома. Манифест имажизма, в числе прочего, предусматривал употребление совершенно точных, не приблизительных, не “декоративных” слов, пускай из “обыденной речи”, и заявлял полную свободу в выборе предмета описания. Верлибр не навязывался, но поощрялся – по мнению имажистов, в поэзии “новые формы” означают “новое содержание”. Краткость, “отлитость”, освобожденность от исшарканных условностей – вот самая сущность “новой поэзии”24.
Первоначально группа включала Паунда, Х.Д., Олдингтона и Флинта. Их произведения печатались в основном в двух журналах: “Poetry”, существовавшем с 1912 года, и “The Egoist” (в котором место второго редактора занимал сперва Олдингтон, затем Х.Д.) – с 1914. “Имажистские” стихи писались и Хэрриет Монро, издателем “Poetry”, и Джоном Флетчером; а в списке содержания первого сборника поэтов-има-жистов стоят имена Форда, Джойса, Уильямса.
Но к 1914 году что-то стало меняться. Паунд от имажизма “повернулся” к вортицизму25; к тому же появилась поэтесса Эми Лоуэлл26, примкнувшая к группе. Имея достаточные средства, она осуществила издание четырех Антологий имажизма (с 1914 по 1917). Эми Лоуэлл включила Эзру Паунда в сборник 14-го года в одном ряду с другими поэтами, никак не выделив его главенствующую роль. После чего Паунд, обозвав имажизм “эмижизмом”, занялся, в сотрудничестве с Уиндемом Льюисом, изданием вортицистского журнала “Blast” и почти полностью отошел от группы.
Окончательно имажистская группа раскололась в 1917 году. Строго следуя своим принципам, имажисты пришли к тому, что вынуждены были именовать поэзией любое беспорядочное словосплетение, в котором хоть сколько-нибудь угадывалась изобразительность, “зримость”. Но, по непреложному закону, идеи освобождения от тех или иных условностей, беспрепятственно развиваясь, в один прекрасный момент переходят черту, за которой свобода превращается в хаос, оригинальность и новизна – в абсурд. И очередной “виток” идеи “осушает” ее изнутри.
Невзирая на свою короткую судьбу, имажизм успел-таки затронуть большой пласт литературного процесса. Даже такие крупные фигуры, как Т.Элиот, У.Стивенс, Д.Лоуренс, прошли через “фазу имажизма”, хотя формально не принимали участия в движении. Можно сказать, что имажизм своим существованием выразил квинтэссенцию идей, “носившихся в воздухе” в первые два десятилетия двадцатого века.
Но еще во время его расцвета Хильда Дулитл и Эзра Паунд подошли к последнему рубежу в своих отношениях.
7. Череда развилок.
Помолвка Хильды и Эзры как бы оставалась в силе, хотя оба все яснее понимали, что дороги их медленно, но неуклонно расходятся. Повторяется ситуация четырехлетней давности Ч Хильда узнает, что Паунд в тайне от нее обручен (с Дороти Шекспир). Теперь это открытие производит на нее куда менее болезненное впечатление, чем несколько лет тому назад; ничего не сообщая Эзре о том, что ей известна его очередная измена (видно, любые обЗяснения были уже ни к чему), она продолжает поддерживать дружескую, “соратническую” связь. К началу 1913 года то, что обЗединяло их, в большей степени основывалось на совместных творческих планах, общих литературных интересах, и куда в меньшей – на сугубо личных взаимоотношениях.
И вот, после первых успешных публикаций, после еще одного путешествия, на сей раз по Италии, Хильда Дулитл выходит замуж за Ричарда Олдингтона. Они обвенчались 18 октября 1913 года, в небольшом английском городке Кенсингтоне.
А ровно через полгода, 20 апреля 1914-го, Эзра Паунд и Дороти Шекспир венчаются в Аббатстве St Mary27.
К тому времени Хильда как литератор вполне самостоятельно стояла на ногах. Ее стихи печатаются в “English Review”, в “Transatlantic Review”; Х.Д.Имажиста хорошо знают в Штатах – благодаря журналу “Poetry” и содействию Э.Лоуэлл, ее большой поклонницы и подруги; в числе друзей Хильды также Ф.М.Форд и Д.Х.Лоуренс. Кроме стихов, Хильда пишет прозу, художественную и публицистическую. Казалось бы, жизнь ее насыщена и разнообразна и катится по твердым рельсам – кто бы мог предвидеть, что вслед за этой устойчивостью придет полоса всевозможных неудач и несчастий, и потеря Хильдой ее первого ребенка в 1915 году – лишь “первая ласточка” этой трагической полосы?..28
В 1916-м Ричард Олдингтон был призван в армию, и Хильда заняла его место в “Эгоисте”. Их разлука затянулась: в 1918 Олдингтона посылают во Францию, где в то же время погиб на войне брат Хильды Гилберт. Затем умер ее отец. Увяли дружеские связи с Паундом и Лоуренсом. У Хильды родилась дочь, которая не была дочерью Олдингтона (ее отцом был некто Сесил Грей, в свое время представленный Хильде у Лоуренсов); брак Хильды распался. Денег катастрофически не хватало, доходило до крайностей; что уж говорить об эмоциональном провале, испытанном ею в тот период. Но она справилась и выжила, в большой степени благодаря встрече с Уинифрид Эллерман (Браер), произошедшей в 1918 году. После того, как Хильда рассталась с Олдингтоном в 1919-м, эта женщина стала для нее главной эмоциональной и финансовой поддержкой, а в дальнейшем – больше, чем ближайшей подругой. Вдвоем они путешествовали по Греции и Египту, под видом двоюродных сестер, и даже в то время, что Браер была замужем (сперва за Р.Мак-Алмоном, потом за К.Макферсоном), их связь продолжала существовать.
А что же Эзра? Незадолго до своего отстранения от имажистской группы он встречается с Анри Годье-Бржешкой: творчество молодого скульптора задело его за живое и побудило, в числе прочих причин, примкнуть к вортицистскому движению. В то же время он знакомится со вдовой американского дипломата Эрнеста Феноллозы, Мэри, передавшей Эзре японские и китайские манускрипты, хранившиеся у ее мужа, и предложившей разобрать его архив29. Тогда-то Паунд и заинтересовался возможностями китайского идеограмматического письма и впоследствии использовал идеограммы при написании “Cantos”, а в 1915 выпустил сборник переводов китайской поэзии (“Cathay”). Он служит литературным секретарем Йейтса, завязывает переписку с Джойсом, встречается с Элиотом30. В различных изданиях выходят его статьи, эссе; появляется новый стихотворный сборник “Lustra”31. Паунд подходит к рубежу переоценки своих ранних стихов и – возможно – прощания с ними32, как он распрощался уже со многим и многими.
Его все больше захватывает “Cantos”. В письме 1915 года он упоминает о том, что в основном “занялся гигантской поэмой немеряной длины”, рассчитывая, что воплощение ее замысла потребует, по меньшей мере, “четыре последующих десятилетия жизни”. Знал ли он тогда, что эта гипербола – “поэма немеряной длины” – вовсе не гипербола: “Cantos” оказались длиной больше, чем жизнь.
Первая мировая война унесла жизнь двадцатитрехлетнего Годье-Бржешки, талантливого скульптора, столь дорогого сердцу Паунда. Потрясенный этой утратой, Паунд пишет статью “В память Годье-Бржешки”, опубликованную в апреле 1916.
…Во второй половине 10-х годов Паунд внутренне расстается с Лондоном, хотя в Париж они с женой уезжают лишь в 1921. За три года пребывания во Франции Эзра лично знакомится с Джойсом, Хемингуэем, Кокто, Бранкузи, со Стравинским и Равелем. Пишет оперу на сюжет “Завещания” Вийона. Редактирует и издает “Бесплодную землю” Элиота. Начинается его связь со скрипачкой Ольгой Радж.
В 1924 году Паунд перебирается в Италию, где будет написана значительная часть “Cantos”, где родятся его дети; и где он задержится надолго.
8. Итоги.
Я думаю, что и в жизни, и в
искусстве я получила то,
что искала.
Х.Д.
…”End to Torment”33 – книга, посвященная Эзре Паунду, – написана Хильдой Дулитл в 1958. В том самом году, когда Паунд, после тринадцати лет пребывания в St.Elizabeth’s Hospital – лечебнице для умалишенных, – выходит, наконец, на свободу. К этому времени Хильда – признанная поэтесса и романистка, обретшая устойчивость и спокойствие, которых, быть может, ей так не хватало в первой половине жизни. Эзра Паунд к этому времени – национальное пугало, изгой, резко осужденный общественным мнением, непредсказуемый и амбициозный параноик, избежавший электрического стула лишь по причине своего явного безумия.
Годы Второй Мировой войны оказались переломными в этих двух больших судьбах. Еще в тридцатые годы Паунд, с его одержимостью государственными идеями, впутывается в политику и публикует эссе, высказывая свое восхищение Бенито Муссолини. В 41-м он открывает серию радиорепортажей, в которых, не помышляя ни о каком “предательстве”, совершенно искренне пропагандирует свои “бредовые” идеи, очень уж родственные идеологии фашизма, и из лучших побуждений чернит национальную политику Америки. За что летом 43-го окружным колумбийским судом США был признан виновным в государственной измене.
В 1945, когда американские войска заняли Раппало, Паунд был арестован и препровожден сперва в Геную, затем в Пизу, где содержался в железной клетке как опаснейший преступник, потерявший право считаться человеком; и уже в конце года его пересылают в Америку для судебного процесса.
Благодаря усилиям друзей и заключению психиатров, суд не состоялся и Паунда поместили в лечебницу.
Был ли справедливым “приговор” медиков, отказавших Эзре в ясности рассудка?.. И да и нет. Да Ч потому что личность его всегда “выламывалась” из какой бы то ни было нормы, потому что законы, в согласии с которыми разворачивалась его судьба, были непонятны и чужды даже ближайшим друзьям; потому, наконец, что в старости он пришел к тому состоянию созерцательности, внутренней углубленности, “несвязанности” с внешним миром, которое оказалось “неудобоваримым” для окружающих. Нет – по той простой причине, что, судись Паунд по его собственным законам, он был бы признан не только нормальным, но и
п о с в я щ е н н ы м , недаром же после пизанского заточения возникла в нем та молчаливая самоуглубленность. Явившаяся, возможно, результатом пережитого им глубокого катарсиса, после которого сам Паунд и его “Cantos” до неузнаваемости изменились. Наверное, в перерыве между длительными приступами молчания, случавшимися с ним в последнее десятилетие жизни, Эзра мог бы, как и Хильда Дулитл, обмолвиться, что в жизни и искусстве получил – ну или хотя бы вплотную приблизился к тому, чего от них желал…
Совсем иначе эпоха Второй Мировой сложилась для Хильды Ч в отличие от конца 10-х годов, когда она не успевала оплакивать потери. Теперь прежние события как будто дали обратный ход: возобновились старые литературные связи (в числе прочих, она вновь встретилась с Элиотом) и переписка с американскими друзьями, среди которых был Норман Холмс Пирсон, отныне сделавшийся ее покровителем и литературным агентом. Хильда увлекается спиритуализмом (а за плечами уже работа в двух ранних кинофильмах, созданных в POOL Productions, киностудии Браер и Макферсона, курс психоанализа под руководством Фрейда, углубленное изучение мистицизма, астрологии, занятия египтологией); ее последние стихи уже никак не назовешь имажистскими34. Отголоски пережитого сливаются с изысканно-экзотическими образами, эхо прошлого шумит в них, как в хрупких стенах раковины, выброшенной на песчаный берег “из пучины мировой” (да простится мне подобная перифраза)35.
По окончании войны Хильда и Браер живут в Швейцарии. За несколько лет до этого был официально зарегистрирован развод Хильды Дулитл и Ричарда Олдингтона, после чего между ними возникла новая дружба, не омраченная прежними неурядицами. Одну за другой Хильда получает литературные премии, которыми ее буквально засыпали в последние годы жизни. Браер и Пирсон берут на себя материальные и организационные заботы, связанные с ее частной и литературной жизнью, полностью освобождая ее для творчества.
Остается добавить одно: если Хильда Дулитл, умерев от гриппа 21 сентября 1961 года и успев отметить свое семидесятипятилетие, оставила здесь нескольких близких друзей, то Эзра Паунд, отошедший в мир иной 1 ноября 1972, в возрасте восмидесяти семи лет, пережил все свое поколение.
“Великий мятежник” двадцатого века Эзра Паунд похоронен в Венеции, где настигла его смерть.
Его первая возлюбленная Хильда Дулитл покоится в Бэтлхеме, штат Пенсильвания. Там, где на пороге века произошла их первая встреча.
Примечания
1 “Бесплодная земля”.
2 Цит. по: Tytell, J. Ezra Pound: The Solitary Volcano. N.Y., L., 1987.
3 Bryn Mawr College.
4 Профессор оказался провидцем: Эзра Паунд действительно скитался всю жизнь, менял города, страны, континенты, почти нигде не задерживаясь подолгу. И еще – забавное совпадение: в культовом битниковском романе Джека Керуака “Бродяги дхармы” Паунд – любимый поэт одного из главных героев-“бродяг”.
5 В интервью 1962 года Паунд скажет: “Я приехал в Лондон потому, что думал – Йейтс знает о поэзии больше, чем кто-либо… …Я хотел узнать, как он делает это.”
6 “Hilda’s Book”
7 Из того же интервью 1962: “Я приехал учиться у Йейтса, а Форд “отвадил” меня от него…”
8 “Book News Monthly”
9 В “A Lume Spento” (перев. “При потухшем свете”) включено стихотворение “Вийонада на святки” – баллада в стиле Ф.Вийона; не лишним будет заметить, что “вийоновская тема” и впредь будет занимать Паунда. (В частности, отсылаю читателя к его статье 1910 года “Монкорбье, alias Вийон”. – Паунд Э. Путеводитель по культуре. М., 1997.)
10 Письмо адресовано Норману Х. Пирсону.
11 В том числе такие примечательные рассказы, как “Old Tommy” и “Winter Woods” (первый опубл. в апр. 1911, второй в марте 1912).
12 Несколько неопубликованных рукописей того времени до сих пор хранятся в Йельской библиотеке.
13 У.Льюис (1884Ч1957) – английский писатель и художник.
14 Форд был редактором короткое время, в 1908Ч09 г.г.; тогда Паунд и “появился на сцене”.
15 “Торжества”
16 Речь идет о произведении “Сестина: Альтафорте”. …Данте поместил этого человека в ад как разжигателя брани… …Не выкопал ли я его? – это из начальных строк “Сестины” (в “Божественной комедии” Бертран де Борн – персонаж из восьмого круга Ада). Стихотворение в переводе О.Седаковой опубликовано в сборнике ранних стихов Э.Паунда. (Паунд Э. Избранные стихотворения. СПб.- Москва, 1992.)
17 Слова Паунда из эссе “Prolegomena”, опубликованного в журнале “Poetry”, # 1, 1912.
18 Во вступительном слове к полному собранию сочинений Халма Паунд назовет имажистов “выходцами” из поэтической группы, существовавшей вокруг “Клуба Поэтов”.
19 “Современный”, “сегодняшний” язык, привнесение “традиции прозы” в поэзию – в этом состояло творческое кредо Форда, обвинявшего символизм в целом и Йейтса в частности в “туманности” языка и в конце концов перетянувшего Паунда на свою сторону.
20 “Personae” (1909; переводится как “лица”, “маски”, “персонажи”), “Exultations” (1909), “Provenca” (1910), “Canzoni” (1911), “The Sonnets and Ballate of Guido Cavalcanti”, “Ripostes” (1912; перев. как “ответные выпады”).
21 Цит. по: Michael King’s Foreword to End to Torment: A Memoir of Ezra Pound by HD. New Directions Publishing, Inc., 1979.
22 Таково свидетельство ее дочери, П.Шаффер (Foreword to End to Torment, 1979).
23 Doolittle звучит почти как too little – “слишком маленькая”.
24 В следующем номере “Контекста-9” планируется поместить материал, целиком посвященный имажизму и его наиболее интересным, но малоизвестным фигурам (прим. ред.).
25 Подробнее о движении вортицизма: Э.Паунд: Джордж Энтейл. – Паунд Э., Путеводитель по культуре, М., 1997.
26 Э.Лоуэлл (1874Ч1925) – начиная с 1914 года, активный участник имажистского движения; после ухода Паунда стала лидером группы; фигура яркая и незаурядная, хотя несколько одиозная.
27 Дороти Шекспир-Паунд – дочь Оливии Шекспир, близкого друга У.Б.Йейтса.
28 Период 10-х годов описан в ее романе “Bid Me to Live”.
29 Интересно отметить близкое сходство этой ситуации с той, что описана в рассказе М.Элиаде “Загадка доктора Хонигбергера”.
30 Благодаря Паунду и его сотрудничеству с Х.Монро, в июне 1915 в журнале “Poetry” была опубликована поэма Элиота “The Love Song of J.Alfred Prufrock”. Годом позже Паунд (в том же “Poetry”) обЗявляет Джойса, тогда еще мало кому известного, “самым значительным писателем текущего десятилетия”.
31 Это слово имеет два значения: “жертва” и “пятилетие”.
32 Книга вышла в 1916 году, когда Паунд стал уже меньше внимания уделять лирическим стихам. В стихотворении “Соболезнование” Паунд обращается к “стихам своей молодости”, называя их “страдальцами”, которых “стадо ослов возносило” за их мужественность и полнокровность, в то время как стихи эти “по одной собирали… утонченные мысли” и “бежали тупости самцов”.
33 “Конец мучениям”
34 В 40-х годах пишутся стихи, вошедшие в сборник “The Walls Do Not Fall” (он составил первую часть “Трилогии”) – стихи, которые можно считать ее окончательным “прощанием” с “ментальностью имажизма”.
35 Тем не менее, она не совсем некстати: мандельштамовская “Раковина” содержит как бы прямые аллюзии со стихами Х.Д., в которых – и ранних и поздних – образ раковины встречается часто.
