“Алеф”, международный еврейский журнал. №8, 2014 год.
С Николаем Ишувичем Тамразовым, известным артистом, педагогом, ведущим программы «Бабник» на радиостанции «Эхо Москвы», я познакомилась пять лет назад – оба участвовали в работе жюри телевизионной игры «Говорим по-русски». Потом он несколько раз приглашал меня в эфир своих авторских передач, мы обменялись книгами, стали общаться по телефону. Николай Ишувич удивил меня неожиданной для мужчины тонкостью восприятия мира, блестящим знанием поэзии, оказалось, что за маской веселого, немного циничного ведущего скрывается ранимая и глубокая натура.
Через всю нелегкую жизнь пронес Николай Ишувич удивительный пиетет, благоговение перед Женщиной. Быть «бабником» для него означает чтить женское начало во всех проявлениях, преклоняться перед матерями, женами, сестрами, дочерями. Тамразов постоянно влюблен, увлечение Вечной Женственностью для него сродни восхищению силами природы, красотой подлунного мира. «Бабник» – вечный угодник, сгорающий в огне и возрождающийся для нового чувства, его служение имеет божественную суть.
– Николай Ишувич, из какой Вы семьи? Как на Ваше отношение к женщинам повлияли образы мамы, бабушки?
– Начнем с того, что я вообще не должен был родиться. Папа ушел, когда мама Прасковья Петровна носила меня под сердцем. Более того, через общих знакомых он посоветовал ей сделать аборт, поскольку в семье уже было шестеро детей. Мама поделилась сомнениями с Бабуней (моей бабушкой Матреной Лукьяновной Михайлецовой), та сказала: «Паша! Побойся Бога! Не бери грех на душу». И наглядно продемонстрировала, как удастся прокормить седьмого отпрыска: подошла к ведру, зачерпнула полную кружку воды и влила в кастрюлю, в которой готовилась еда. Бабуня всегда кормила и обогревала не только нас, детей, но и помогала всем, кто нуждался и был голоден.
Я появился на свет на грани грехопадения. Сумасшедшая любовь мамы и Бабуни спасала меня всю жизнь. Мама – простая деревенская женщина из рода казаков, богатой некогда, но раскулаченной семьи, жившей в станице Кубанская Краснодарского края. Она словно постоянно отмаливала любовью те мысли, которые у нее возникли в период беременности. С детства меня окружала совершенная ласка, хотя и рос я в бедности, время такое трудное было. Специально мама и Бабуня меня ничему не учили. Просто передо мной ежедневно сияли яркие примеры доброты, любви, искренности, честности… Так жили женщины в нашей семье, всегда ссылаясь на заповеди, которые знали наизусть.
А папу я впервые увидел в шестнадцать лет. Я уже был артистом, ездил на гастроли, полностью сам содержал себя, помогал семье. Он общался со мной извиняющимся тоном, пытался дать мне деньги на расходы, от которых я отказался. Настоящей близости не получилось. Отец, православный человек, родился в Иране, был вынужден бежать от погромов и резни в Россию, занимался торговлей. Проезжая однажды через деревню, в которой жила мама, он увидел ее и влюбился. Это было взаимно… Родилась семья Тамразовых. Когда папа ушел из жизни, я не хотел даже ехать на похороны, у меня не было никаких чувств, я опасался оскорбить его память. Но моя незлопамятная мудрая мама спокойно убедила, что нужно, несмотря ни на что, достойно проводить человека, давшего мне жизнь… Так я увидел его второй раз.
– Как Вы выбирали свой жизненный путь? Кто послужил ориентиром?
– Многих ребят моего поколения, к сожалению, дорога жизни приводила за решетку. Во времена Хрущева артисты часто ездили выступать перед заключенными, я оказался в Днепродзержинске в тюрьме особого режима, где сидели опасные рецидивисты. Когда вышел на сцену, вдруг увидел кругом родные глаза. Меня стало трясти, чуть не случился обморок, я никак не мог начать говорить. Повсюду я видел пацанов с моей улицы, с моего двора, класса – и прекрасно понимал, что мог запросто быть одним из них, но волей судьбы оказался по другую сторону… И они пришли меня послушать, научиться чему-то. Возвращаясь после выступления, осознал, что именно любовь мамы и Бабуни спасла меня, в то жуткое, опасное время я не оказался на зоне среди других заключенных-ровесников. 
Мои внуки сегодня не понимают, что такое голод, они даже не верят моим рассказам, считая, что я все приукрашиваю в воспитательных целях. А между тем, Бабуня выдавала мне по утрам (и то не каждый раз) кусочек хлеба размером со спичечный коробок – на весь день. Голод был страшный, я не знаю детей, которые не воровали.
У нас в доме существовал такой порядок: если ребенка приглашали на день рождения, Бабуня открывала последние запасы и кормила до отвала, чтобы кусок не лез в горло. А потом отправляла в гости. Естественно, ей было очень приятно, когда на следующий день взрослые говорили, как я или кто-то из братьев и сестер, спокойно вел себя за столом, в то время как другие дети хватали куски. Такую мораль и достоинство сохраняла эта простая женщина, окончившая три класса церковно-приходской школы, так вела себя она и учила нас. В самые сложные времена можно жить праведно – это ее бесконечный урок.
Больше всего на свете мне хотелось именно понравиться бабушке. Заслужить ее похвалу было моим заветным желанием. Но она, будучи исключительно честным человеком, хвалила крайне редко. Чаще говорила «ну что ж, не воруешь же…» – и опускала глаза, а мне от этих слов хотелось провалиться сквозь землю.
Во время войны, несмотря на огромную опасность, мы укрыли у нас в доме соседского мальчика Арошу, который быстро стал членом семьи. Потом он ушел к партизанам, вернулся с войны блестящим молодым офицером. На таких примерах человеколюбия и добра я рос. Кроме мамы и Бабуни я не сотворил себе в жизни ни одного кумира. В моем доме хранится старая фотография, на ней запечатлена наша семья. Для меня это такой коллективный Всевышний.
– А как Вы стали заниматься балетом?
– Однажды я играл в футбол и разбил огромное стекло во Дворце пионеров – страшное преступление по тем временам. Платить маме было нечем. Тогда руководитель балетной секции Боханова Анна Мироновна сказала, что готова простить этот тяжкий грех, если я стану ходить на ее занятия. Наверно, она меня просто пожалела. Как я узнал позже, деньги на покупку нового стекла она собрала с родителей всех воспитанников. Кое-как склеили из кусков стекло два на два метра. Меня фактически вынудили пойти заниматься балетом. Постепенно втянулся, понравилось, я увлекся танцем.
Увидев объявление о наборе в хореографическое училище, отправился туда поступать, как был – босиком, обуви у нас не водилось. Как только сходил снег, мы начинали бегать голыми ногами. Стал танцевать, крутил пируэты на босой ноге, чем едва не вызвал обморок педагога. А я даже боли не чувствовал, поскольку привык: на ступнях были огромные мозоли. Меня приняли, а через полгода учебы на занятия пришел балетмейстер Днепропетровского драматического театра Дмитрий Михайлович Соколовский, который заметил и оценил мои способности. В 1956 году я неожиданно для всех оказался в театре, стал артистом балета, параллельно продолжая учебу.
Довольно рано я стал узнаваемым в нашем городе человеком, выступал, играл драматические роли. Между тем, из армии вернулся брат Петя, мама очень переживала, что у него нет работы. После некоторых раздумий я начал с ним заниматься, делать из него артиста, учитывая и применяя опыт моих педагогов. Так сформировалась наша эстрадная пара: сначала мы танцевали, потом стали петь и разговаривать, в итоге превратились в один из самых известных на Украине творческих дуэтов. Впереди нас были разве что только Тарапунька со Штепселем. Репертуар в основном разрабатывали сами. Налетела популярность: одновременно приглашали работать в Укрконцерт в Киев, маршал Бабаджанян звал в ансамбль Одесского военного округа, Крымская филармония открывала перед нами двери… В харьковском Институте искусств я получил специальность «режиссура музыкального театра». И подумал так: раз такой талантливый – поеду сразу в Москву.
Я отправился в столицу с маминой фотографией, сорока рублями в кармане, дома остались жена с маленькой дочерью. Но когда я сошел с поезда на Курском вокзале и увидел вокруг тысячи бегущих людей, не замечающих друг друга, я испугался. Меня никто не знал, никому не был нужен мой дар, желающих выступать – огромное количество… Так получилось, что довольно случайно поставил номер для московских артисток, он очень понравился их начальству. Я стал работать в Москонцерте – пригласили сначала режиссером, а вскоре я стал руководителем Творческой мастерской сатиры и юмора, насчитывающей более двухсот сатириков и артистов разговорного жанра. Мне довелось общаться с замечательными людьми!
Моя мама говорила: «Сыночек, не ходи туда, куда тебе хочется. Иди туда, где тебя ждут!» Я всегда придерживался этого правила: дожидался, пока меня пригласят, чтобы открываться, работать свободно. Когда что-то делаю, думаю не об аудитории, а о себе: чтобы не упасть, не опозориться. А если кому-то мои передачи, книги, выступления при этом еще и понравятся – буду рад.
– Вы написали две книги о своей жизни и людях, которых встречали. Что Вы хотели передать читателю?
– Сегодня не пишет только ленивый. Но в отличие от произведений многих других коллег, больше всего мне хотелось, чтобы в книгах не было «литератора». Взяв бумагу и ручку, становлюсь внезапно очень умным, а это мешает. Не люблю писательских игр. Поэтому действую иначе: сначала наговариваю на диктофон сюжет, потом его расшифровываю, чтобы проявилось больше человечности, доброты, а не умничанья. Мы и так живем в очень интеллектуальном, но необычайно злом мире.
Для меня важно разговаривать с читателями, делиться с ними, мысль скользит по темам и временам свободно, форма не ограничивает – могу повторяться, возвращаться к чему-то важному. Поэтому в книгах я всегда рассказчик, который доносит очень просто, искренне то главное, что случилось в жизни. Высочайший комплимент – когда по прочтению книги человек говорит: «Коля, мы с тобой как будто на кухне посидели». Большей радости для меня как для автора нет.
Я рос в бедности, дома книг вообще не было, денег на них не хватало. Прочел одну книгу – «Мои товарищи» Аркадия Гайдара. И вот однажды в детском парке проводился конкурс на знание детской литературы, в качестве призов детям давали карандашики. Мне так хотелось получить подарок, что я стоял и упрашивал Бога, чтобы меня спросили о том, что я знаю. И вот ведущая подходит ко мне и спрашивает: «Гайдар?» Я без секундной паузы триумфально отвечаю – «Мои товарищи!» Она меня даже подняла на руки, показала всем, привела в пример и подарила заветный карандаш!
В школе я учился очень прилежно, любил русскую и украинскую литературу, прекрасно декламировал. На открытых уроках всегда читал стихи, артистически «подавая» текст. Знаю наизусть всего Есенина, Пушкина, Твардовского, Симонова… С первого класса по четвертый пел в госпитале, выступал перед ранеными в столовой и палатах. Во время исполнения песен порой ревел как белуга, пропуская через себя всю боль. Иногда «Жди меня, и я вернусь…» читал по десять раз в день с неизменным сильнейшим эмоциональным подъемом. Это очень поддерживало солдат, некоторые записывали за мной стихи и посылали своим девушкам. Те в силу слабой образованности считали, что эти строки только для них их любимыми и написаны. Я рано понял глубину и весомость поэзии, ее влияние на души людей.
– Какие качества воспитала в Вас жизнь?
– Я очень быстро стал взрослым, у меня не было детства, оно проскользнуло незаметно, дальше «воевал», как мог. Детство – беспомощно. Нам же для выживания требовались иные качества. Моя ранняя взрослость летела к людям, как цыганская песня, – прямо в сердце, минуя мозг. Детского песенного репертуара я вообще не знал, поскольку в доме был самым маленьким. Это обязывало копировать старших, подражать внешнему ряду, поведению, терзать себя и петь, как они, – прежде всего, о любви. Чтобы чувствовать стихи, песни глубоко, нужно было стремительно повзрослеть.
В нашей семье все обладали способностями к музыке. Мама с бабушкой пели на два голоса, можно было заслушаться. Они были архи-талантливыми, но их никто не обучал, жизнь заставляла идти совсем по иному пути. Все, что не получилось реализовать у них, что они не отдали, не выплеснули в мир, как будто доделывал я. Думаю порой, что если бы они смогли раскрыть свои дарования полностью, то не только меня спасли бы от тюрьмы, но и десятки, сотни других ребят… Я понял, что должен образовываться, не пускать в мир плохое, а осуществить все доброе, поделиться этим с людьми. Надо только захотеть быть лучше – и приложить усилия. Такая у меня выработалась позиция.
В семь лет я уже исполнял серьезные произведения с надрывом, с чувством, как многое переживший человек. Поэтому старшие часто приглашали Колюньку Тамразова выступать. Я пел на свадьбах в режиме патефона – весь вечер звучал мой высокий голос. Меня ставили на табуреточку, и я работал «по заказу», поскольку знал наизусть не только современный репертуар, но и народный, благодаря маме и бабушке. Под мое исполнение танцевали, крутили романы, страдали, радовались. К концу мероприятия чувствовал себя таким уставшим, как будто разгружал вагоны. Поэтому в шестнадцать лет я и сумел прижиться и выстоять в театре – я уже не был ребенком, знал глубину чувства, изнутри давно повзрослел.
Наверно, «доигрываю» детство сейчас, много шучу, чувствую себя легко и свободно, не имею долгов. Зато когда приходит серьезная минута, мне хватает эмоций, чтобы ее пережить, прочувствовать. Я свободен в суждениях, могу, вопреки общему мнению, выбирать то, что мне нравится на сцене, в искусстве, не боюсь говорить об этом. Например, совершенно не впечатляло, как поет Леонид Утесов, но рассказчиком он был гениальным, в этом плане я буквально преклонялся перед его даром. Меня зачастую волнуют малоизвестные, но очень талантливые исполнители, поэты, я чувствую близость с их творчеством.
А если совсем честно, я никогда в жизни не ходил с открытым лицом, его никто не знает. Боюсь, даже я сам его не знаю достаточно хорошо. Показывал себя настоящим всего несколько раз, – когда уходили мама, Бабунечка, это была на самом деле моя гибель, скрываться было невозможно. Остальное время хожу в маске, зачастую окружающим только это и нужно, несмотря на то, что на пути встречается больше добрых людей, чем злых. Моя жизнь – множество пройденных трудных дорог, сотни поездок по миру, встреч, испытаний. Удары я получал не в лицо, а в маску, поэтому было не больно.
– Переживали ли Вы Любовь?
– Моя любовь зачастую придуманная, но она заставляет полюбить жизнь. Я влюбляюсь каждые пять минут, мне нужны зацепки для того, чтобы восхищаться прекрасным. В метро, а автобусе, в очереди ищу глазами очаровательную незнакомку, приподнятую над всеми, – и на миг целиком пленяюсь ею, чтобы выдержать очередное испытание.
К сожалению, в моем становлении не случилось сильных мужских примеров. Вспоминаю трудное послевоенное время. С войны вернулось поколение раненых, травмированных, зачастую спившихся мужчин, героев с орденами, которые зачастую не знали, как себя применить в обычной жизни. Их жены, ждавшие пять лет, растившие детей и трудившиеся в поте лица, в слезах ходили к Бабуне как к аксакалу, советоваться, что делать… Она умела каждую успокоить, утешить, поддержать. Поэтому я искренне уверен, что войну выиграли женщины и сохранили семьи, страну. Выстояли. Выдержали.
Если становилось больно или тяжело, я придумывал себе, что играю в кино. Закончится сцена – и все будет хорошо. Это помогало выживать, так я боролся с горем. Женщины всегда вызывали у меня чувство глубокой любви, почитания, восхищения. Они для меня с детства – как «божество, и вдохновенье…» показывали «и жизнь, и слезы, и любовь». Женщина для меня – это воздух, я ее обожаю! Никогда не видел некрасивых дам, все они по-разному прекрасны, просто жизнь к каждой оборачивается своей стороной – более сентиментальной или драматичной. А сколько среди них высоких человеческих образцов, совершенных! Мужчины, включая генсеков и политиков, ничего мне не доказали. Поэтому вся моя жизнь – гимн Женщине.
