“Стихами выстлан предреченный путь” (Лирический триптих Елены Пиетиляйнен)
Долгое время знала одна она, что «родилась с ощущением слова». «Девочка, в ярком платьице, с одуванчиковым венком», сделавшая свой первый шаг в Подпорожье, где в 1961 году появилась на свет. В светлые кондопожские годы радовала одноклассников стихами и сказками. Из стенгазеты ее лирические откровения переправились в республиканскую молодежную газету. Они-то были и жили, да поэтесса затаилась, подписываясь иным именем. Стеснялась, стыдилась своего главного «я».
По окончании Петрозаводского университета уехала в Чупу Лоухского района. Кто не помнит Лоухи – хозяйку страны Похьелы, что в переводе на русский язык означает: страну северную и суровую. Там, в пространстве Полярного Круга учительствовала Елена Евгеньевна Пиетиляйнен, жена и мать двоих детей и никому не ведомая поэтесса. Нет, она сочиняла и много – для школьных праздников – смешно, забавно, остро. А написанное душой и сердцем узнали лишь тогда, когда состоялась публикация в Москве – по итогам Международного конкурса «Глагол», объявленного в 1991 году журналом «Юность». Узнали, да не признали.
За одной победой пришла другая: победила на Всероссийском конкурсе «Учитель года – 1996» в Москве. Переехав с семьей в Петрозаводск, казалось, окончательно утвердилась на педагогическом поприще: заслуженный учитель Республики Карелия, кандидат педагогических наук, руководитель Центра развития образования, и… новый поворот судьбы. В 2007 году писатели просят (что бывает так редко!) возглавить журнал «Север» и избирают ее председателем Карельского регионального объединения Союза писателей России.
Этот послужной список следует дополнить списком из четырех книг: 3-х – поэтических и 1 – в прозе для самых маленьких. О лирике и поведем речь.
Не раз говорилось, что биография поэта в его стихах. Да, зачастую явно или косвенно реальная биография проступает сквозь плотную ткань стиха.
Берешь книги Пиетиляйнен … где здесь красивая успешная женщина. Где этот трудоголик? Где этот напор? борьба за результат? улыбка, наконец?
Жизнь пишу, как эссе, с многоточием белых пятен
Реальный текст ушел в белые пятна (хорошо – не в черные дыры), а в многоточиях и тире попробуем разобраться.
Начнем с первой книги «Оттаявший свет» (1998). Книжечка меньше ладони: 13,5 см – в длину, 10 см – в ширину; 60 страниц, 52 стихотворения. Рябенькая обложка. И… тот редкий случай, когда автор не дебютант, его по одной (!) книге, что «томов премногих тяжелее», принимают в творческий союз.
– Принять-то приняли, но не преувеличиваете ли Вы, уважаемый критик?
– Нет, не преувеличиваю, и попытаюсь это доказать.
Слышала, как одна читательница, превосходно знающая поэзию, прочитав рукопись со стихами Пиетиляйнен, хулить-то не хулила, однако и хвалить не стала: мол, не Лермонтов. Не удивило, что отвергла, ибо в своем отечестве пророков нет. Но Лермонтова-то при чем? Притом… почувствовала-таки «знайка» эту едва уловимую связь, у поэтессы тоже и «стих, облитый горечью…», и эти «леденящие душу вопросы» только на другом историческом витке, когда старый мир рухнул – лучший не народился. Мало того: не оставил надежды на свое счастливое воплощение.
Алексей Авдышев, известный художник и поэт, в своих стихах, написанных на исходе 1990-х, создал образ обращенного мира, в котором ожидаемое благополучие сменяется атмосферой страха и ужаса:
Смешное сказочное царство,
Где все не так, наоборот,
Где тайна – явно государство
У граждан своих крадет
Их труд, достоинство и время –
Все сразу и не разберешь!
Ясно, какой страны это социальный портрет. У Пиетиляйнен тоже постоянное ощущение – убеждение, что «Жизнь вывернута снова наизнанку». Когда за этими строками следует мучительное доказательство: «Отцы хоронят молодых ребят…» – то понимаешь, в чей адрес прозвучала инвектива.
Но, как правило, человек в лирике Пиетиляйнен выключен из социума. Она создает автопортрет души, обитающей в мире, где все наизнанку, где самое время … Хотите продолжить, сказать: «лечит». Нет!
Время – вялый, слепой
палач –
рубит душу на сто кусочков.
(Жить так жить).
Сам счет времени приобретает, мягко говоря, отрицательные качественные характеристики: день – «прострелен разлукой навылет»; вечер – «словно слепец… в сыром камзоле»; сутки – «промерзнувшие»; минута – «смертельная, черная».
И мир, полонённый этим временем, разбивается на осколки, лишается «смысла целостности» («Среди отживших век вещей»).
Да, конкретные реалии не названы, но разве не передано ощущение русского человека «на изломе века»? Как справедливо заметил в своем лапидарном вступительном слове поэт Олег Мишин, «свои переживания Елена Пиетиляйнен чаще всего выражает через “надломные” состояния природы…: “Обгоревшего неба излом Впился в зубчатый выступ леса”». И еще одна цитата: «Трудная взыскательная судьба поэта – женщины», – пишет профессор Сибелан Форрестер из США, – проявляется здесь больше всего в соотношении лирического героя со своим окружением» (Север, 1999, № 8).
Собственно, вывод подтверждает сказанное Мишиным. Однако здесь значим эпитет «взыскательная» и гендерный симбиоз: «женщина» (далее Форрестер уточняет: «Это сугубо женская судьба…»), но – «поэт»; но – «лирический герой». Женское начало первично у Пиетиляйнен, оно мощно заявляет о себе. Она «пишет собой», а рассказывает о других – о человеке на земле. Не случайно в стихах появляются мужицкие образы: конь, всадник. Нет, это не всегда Пегас, просто спутник живущего на земле человека.
«Взыскательная» женщина-поэт не потому, что предъявляет счет другим, а потому что стремится осознать свое предназначение в мире, понять, что такое жизнь. Ей дано говорить афоризмами: «Жизнь – всего лишь короткий транзит Между небытием и вечностью»; «И уйдя навсегда, вернусь из непознанного ниоткуда».
И все же более всего меня поражает, как Пиетиляйнен передает сам процесс бытия:
Когда сползала с неба мгла
И наливались окна светом,
И тишина на снег текла
С отяжелевших зимних веток,
Когда фонарь, уснув, потух
В декоративной позолоте
И бывшей ночи злобный дух
Опять лишился черной плоти,
Тогда вечерняя мечта,
Казавшаяся избавленьем,
Золой сожженного моста,
От непрощенья исцелением,
Скользнула между двух времен,
Оборотившись лживым бликом,
Освободившись от имен,
Как от губительной улики.
И трагическое – афористическое – резюме:
Ей воплощенье не дано –
Она, чем дальше, тем сильнее…
Вывод поэта опрокидывает народную мудрость, поэтому стихотворение завершается признанием:
Не верю я уже давно
Что утро ночи мудренее…
Двойное резюме, не выделенное строфически, ибо напряжение мысли вписывается в общий процесс природно-духовного состояния.
Прав Мишин, подметив, что «в сборник включены стихи разных лет без разбивки их на циклы». Что циклы, Пиетиляйнен на строфы стихи редко разбивает. Лирик постоянно, чтобы передать необратимый поток времени, одевается в платье эпика. Не зря так любила в студенческие годы античную литературу: чтение классических образцов пошло впрок.
И русскую историю помнит: утверждение – через самосожжение. Этот мотив появляется не раз и не два, пока душевное, пока духовное преображение не случилось:
… Выжжена до пепелища
Счастьем душа моя.
Как природе не помочь этой обновленной душе:
Мой апрель, выбиваясь из сил,
Жестокой плети метельной отведав,
Все же выплеснул теплую синь,
Мир забрызгав
Оттаявшим светом…
Итак, в этом «воспаленном», этом «больном» мире, когда «крошится жесткий век», все же «уцелел на свете Бьющийся человек…»
Я к себе и к тебе милосердна
В 2002 году в Москве вышла вторая книга стихов Елены Пиетиляйнен, где продолжился ее диалог со временем. В этот очерченный героиней «белый круг», где нет ни чужих, ни своих, властно вошел человек – другой, любимый. Его образ наметился в первой книге, но тогда она не разрешала себе любить. Еще не придя на свидание, она думает о расставании: «Тогда, в последний раз моей любви истлевшей И в самый черный час, я разожгу камин» («У камина»). Сжигаем будущее с его болью и обидами, еще не пережив, не обжив настоящее.
Здесь же, в сплетении новых и старых стихов, роман ожидания – ожидания Его присутствия через звук телефона, стук двери, через «смех знакомый…» Но желанные звуки заменяют другие:
Выстудил ветер сердце –
Нет больше в нем огня.
Выстукивает усердно
Лишь для меня, для меня.
Это напряжение душевных сил так мучительно резонирует с природой, что не понять: то ли женщина передает свое состояние осени, то ли та ей: ведь у нее «Безнадежностью сердце вымокло».
В этой женско-осенней безнадежности и трепетные воспоминания, и самые привычные слезу в подушку, и сила прощения-забвения:
Я к себе и к тебе милосердна –
Никогда ни о чем не узнаю.
Все несбывшееся – бессмертно.
Забываю тебя, забываю…
И угрожающее отчаяние:
Я уже не откликнусь –
зови, не зови.
Вновь бинтует зима
город лентою белой.
Мое сердце оглохло. Душа онемела.
Я уже ничего не скажу о любви…
Такой разнообразный спектр женских чувств, известных каждой. Да не каждой дано их воплотить в слова.
Трагедия мира, писала Пиетиляйнен в первой книге, – это «трагедия брошенных домов», но здесь она хочет обжить и его дом, и ощутить «запах кожи/ И несбывшееся тепло/ Глаз и упругой ладони» в своем доме. На-ко-нец-то! Случилось!
Звонок, звонок! Но нет – не телефон,
Лечу, как в пропасть – открываю двери…
Сохранив святую веру
В третьей книге Елены Пиетиляйнен «Предощущение», вышедшей в Петрозаводске в 2010 году, двери открыты для многих. Здесь не просто родовые обозначения «мир», «свет», «город», «сад» – здесь появляются конкретные имена: Валаам, Онего, Санкт-Петербург, Москва, Петрозаводск, Порвоо. Они, как и имена близких, проступили уже по второй книге, здесь заявили свои законные права на автора. У нее здесь и муж, и дети, и бабушка с дедушкой, учителя – ее семья.
Повторяя прежние стихи, развивая новые мотивы, она даже, если «Не стучится желанный гость», не отчаивается, ибо готова «счастье сама ковать», полна памятью счастья: «…рдеет отблеск огня – То любви моей солнечный слиток» («…Между тусклых дождей»).
Нет, идиллия не наступила, но поэт в каждой детали бытия ищет исцеление, потому и в луче солнца видит «сверкающий скальпель…», что «срезает созревшую грусть Неоправданных летних желаний».
Она и раньше утаивала нежность «От злобы промерзнувшей» и отпускала «Весною стихами талыми».
В новой книге образ Слова становится одним из главнейших, ибо они напитаны жизнью, и они питают саму жизнь, и этот процесс вечен, потому вечный образ «словесного дерева» обретает под пером Пиетиляйнен новое наполнение:
Еще теплится Божия искра,
Слова набухли, как весною почки,
И даже там, где высохла кора.
Язык зеленый высунут листочки!..
Будущее – цветущее и плодоносящее – время постепенно входит в ее стихи -стихи зрелого мастера, стихи матери:
Как долго я вынашиваю слово…
Как медленно рождаются стихи.
Родовой процесс так труден, потому что она – мать «четырех стихий», насытивших слово огнем, водой, воздухом:
И сколько б я у неба ни просила,
О вдохновенье творческом моля,
И мудрый смысл, и жизненную силу
Дает словам греховная земля.
Это знание силы Матери Сырой Земли и дает ей право открыть книгу программным стихотворением «с названьем кратким Русь».
Не случайна есенинская цитата. Умение Пиетиляйнен отражать дисгармонию мира через дисгармонию в природе постепенно соединяется с есенинским предощущением гармонии. Оно же ей знакомо с детства:
Утром сонные осины
Ветви моют в облаках.
Меня в детстве Русь носила
На березовых руках.
Детское счастье не вечно. Ему на смену приходят испытания, порождающие другие чувства. Если ранее героиню спасал очерченный ею «белый круг…» – «темный край Сгоревшего огня…». Теперь у нее есть вера в защиту Матери-Родины, что сразу сказывается на характере поэтического словаря: на смену оксюморону приходит мольба, ставшая личным и всеобщим девизом:
Но лицом в подол России
Из душистых теплых трав
Я в отчаянье безмерном
Упаду еще не раз,
Сохранив святую веру
В Бога. В Родину. И в нас.
Как не вспомнить слова (пророческие?) профессора Е.М. Неёлова: «Россию спасет молитва Ярославны…»
Ведущий научный сотрудник ИЯЛИ КНЦ РАН, доктор филологических наук Елена Маркова