Чарская Лидия Алексеевна (1875–1937; наст. фам.: Воронова, в первом браке: Чурилова; во втором – Стабровская; в третьем – Иванова) – актриса, писательница. Дочь высокопоставленного военного (начальника Царскосельской инженерной дистанции); брат – герой великосветской хроники, мичман императорской яхты «Штандарт», предмет тайной страсти великой княжны Ольги Николаевны, муж будущей писательницы Olga Woronoff (установление родственных связей – по пересказу доклада А. С. Губина на конференции 2002 года: Рыхляков В. Элита – IX // Генеалогический вестник. Вып. 9. СПб., 2002. С. 18). Отринув распространенное искушение экстраполировать сюжетную линию автобиографического романа «За что» в жизнеописание Чарской, на правах бесспорного факта можно назвать обучение в Павловском институте благородных девиц, снабдившее ее обильным материалом для будущих сочинений и завершенное в 1893 году. В 1897 году поступила на Драматические курсы при Императорском санкт-петербургском театральном училище, которые окончила три года спустя (Ежегодник императорских театров. СПб., 1913. Вып. 5. Отд. II. С. 74 (здесь она значится под фамилией по мужу, Л. Чурилова)). Со второй половины 1890‐х годов была принята в Императорские театры, где с небольшими перерывами (в частности, в 1904–1905 годах входила в состав труппы Драматического и музыкального общества в Лесном (бенефис – 10 июля 1905 года); см.: Алянский Ю. Увеселительные заведения старого Петербурга. Л., 1998. С. 182) выступала до конца 1910‐х годов (ср., впрочем, в воспоминаниях Гильдебрандт-Арбениной о лете 1920 года: «<…> писательница Л. Чарская, которую я обожала в детстве и с которой теперь я часто „халтурила“ <…>». – Гильдебрандт-Арбенина. С. 128). Среди сыгранных ею спектаклей (где ее роли по преимуществу второго плана; см.: Исмагулова Т. Д. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской // Детский сборник. Статьи по детской литературе и антропологии детства. М., 2003. С. 214–215) выделяется сделанная Мейерхольдом постановка «Заложников жизни» Сологуба – не качеством актерской игры (ср. дневниковую запись современника: «Присутствовал сегодня на первой генеральной репетиции „Заложников жизни“. <…> Слабы Тхоржевская и Чарская». – Теляковский В. А. Из дневников // Мейерхольд и другие. Документы и материалы (Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй). М., 2000. С. 96), а биографическими проекциями, о чем см. ниже.
Около 1901 года начала печатать прозу и стихи в детском журнале «Задушевное слово»; в 1903 году выпустила книгу «Проблемы любви» с подзаголовком «Рассказы о женском сердце», прошедшую практически незамеченной. Контрастировал с этим феноменальный успех ее книжного дебюта в области «детской прозы»: вышедшие в 1902 году «Записки институтки», а годом позже «Княжна Джаваха» открыли новую эпоху в истории жанра. Имя ее сделалось нарицательным и в смысле литературной невзыскательности («Чарской в доме не существовало. <…> Когда я видела ее книги у других детей, мне даже трогать их было неприятно, как будто они носили в себе какую-то заразу». – Юнгер Е. Друзей прекрасные черты. Л., 1985. С. 18) и чрезвычайной плодовитости: «Детских книг я написал столько, что скоро сделаюсь Чарской в штанах» (письмо К. Чуковского к Л. Лунцу от 7 января 1924 года // Каверин В. Вечерний день. М., 1982. С. 53). Беспрецедентная популярность Чарской, сокрушенно фиксируемая социологами чтения, породила обширную литературу, порицающую автора (порой весьма энергично: «Я тоже почитаю вас гением, но, воистину, гением пошлости» etc. – Чуковский К. Собрание сочинений. Т. 7. М., 2012. С. 309 (сила грубости покоробила даже привычных ко многому свидетелей: «Прием неслыханно-татарский / Не пощадил Чуковский Чарской!». – Князев В. На очередные темы // Сатирикон. 1912. № 39. С. 6); ср.: «Она поет пошлые мелодии жизни, дает мишуру, побрякушки ложно понятого героизма, заставляет детей любить их – и заводит в то болото пошлости, из которого нет возврата». – Масловская З. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской // Русская школа. 1911. № 9. С. 125) и исследующую генезис этого явления: «Развинченная героиня Вербицкой, Нагродской и Анны Мар вошла в детскую книгу, надев для приличия передник институтки. Она принесла с собой маниакальную самовлюбленность, истерические выходки и экстатические бреды» (Данько Е. О читателях Чарской // Звезда. 1934. № 3. С. 135; случайная перекличка: в повести Данько «Деревянные актеры» действие начинается в Венеции). Немалочисленные взрослые апологеты накапливали приметы славы, небывалой для детской писательницы: «Во время пребывания Чарской в Сестрорецке летом 1911 года дети петербургских дачников, живших по линии Приморской железной дороги, устроили ей целую овацию, с подношением цветов, подарков и пр. Каждое появление Чарской в кругу детей сразу приковывает к ней внимание детворы, которая жадно ловит каждое ее слово. Когда Чарская однажды посетила один из петербургских женских институтов, все институтки, как один человек, выбежали посмотреть на свою любимицу, и их не в состоянии были удержать классные дамы и опасение наказания» (Русаков В. За что дети любят Чарскую? СПб.; М., 1913. С. 10). Стихотворная часть ее наследия несопоставима с прозаической ни по объему, ни по популярности, хотя центральный сборник («Голубая волна. Стихи и песни для юношества») выдержал пять изданий (1909–1915).
Аристократический антураж большинства ее произведений предполагал появление картин заграничной жизни, рисуемых ею, впрочем довольно скупо. Венеция, присутствовавшая уже в дебютных ее стихах (см.: Трофимова Е. И. Итальянские мотивы в поэзии Лидии Чарской // Россия – Италия. Общие ценности. Сборник научных статей XVII Царскосельской конференции. СПб., 2011. С. 530–539), окажется на периферии действия повести «Волшебная сказка» («– Так вот, – продолжает Никс, – небо – синий бархат с алмазными звездами. А каналы – вы ведь знаете, что вся Венеция изрезана ими – черные-пречерные, как чернила, и по ним снуют не менее черные остроносые лодки, и все с крышами. На носу стоит гондольер, всегда очень небрежно и красиво одетый, и если дадите ему несколько лишних сольди на водку, он вам споет. Голоса у них – ну, просто соловьиные, и самые слова – такая же музыка! Вы плывете, тихо покачиваясь, как в колыбели; по обе стороны канала высятся дворцы, красивые здания; целые арки и кружевные ажурные мосты переброшены с одного берега на другой. В лунные ночи все это кажется какою-то сказочной обстановкой, какою-то декорацией к изумительной волшебной сказке». – Чарская Л. Волшебная сказка. Пг., 1915. С. 122–123); родом из Венеции одна из серийных героинь Чарской – княгиня Вадберская («Ради семьи», «Тяжелым путем»).
После 1917 года испытывала тяжелую нужду: утратив источник средств к существованию («[Ч]итателям так и не удалось узнать, чем закончатся приключения дочери бедного чиновника – Шуры Струковой, поехавшей в Петербург на курсы. „Задушевное слово“ разделило судьбу множества своих собратьев и закрылось, так и не доведя до конца печатание „Мотылька“», – злорадно писалось в 1939 году. – Наркевич А. О сочинениях Лидии Чарской // Детская литература. 1939. № 7. С. 73), уволенная из театра, с активным туберкулезным процессом в легких, она была вынуждена обратиться за помощью к недавним хулителям – и, получив ее, письменно благодарить: «Глубокоуважаемый Корней Иванович. Нет достаточно слов, которыми я могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год несправедливого моего сокращения в театре и в дни болезни» (Глоцер В. И. Письмо Чарской Чуковскому // РЛ. 1988. № 2. С. 190).
Единственные ее публикации этого времени – три тонкие книжки детских стихов, напечатанные в 1925–1927 годах под фамилией Н. Иванова и вызвавшие несоразмерный отклик: «Всеволод Рождественский в редакции „Красной панорамы“, где он консультирует, неожиданно рассказал, что Л. Чарская жива, вышла замуж за инженера, собирается уезжать за границу и пишет еще стихи. Удивительнее всего – стихи у нас печатают! Конечно, под другой фамилией» (Басалаев И. Записки для себя. Предисл. А. И. Павловского. Публ. Е. М. Царенковой, примеч. А. Л. Дмитренко // Минувшее. 19. С. 378). Неудачными были попытки опубликоваться в журнале «Работница и крестьянка» (подробности см.: Полонская Е. Г. Города и встречи. М., 2008. С. 448–455) и детском «Новом Робинзоне» (Маршак С. Собрание сочинений. Т. 7. М., 1971. С. 560–561).
Юридически значась среди «не прошедших перерегистрацию, но оставленных на довольствии Ленкублита» с «персональной пенсией за литературные заслуги» (материалы исключения Чарской из ленинградского отделения Всероссийского союза советских писателей приводятся в работе: Новые документы из архива А. Д. Скалдина. Публ. Т. С. Царьковой // ЕРОПД на 1998–1999 гг. СПб., 2003. С. 394–396; ср. кстати, опыт заступничества Т. Богданович: «Литературные права Чарской неоспоримы. Как бы ни относиться к ее литературной продукции, во всяком случае, для целых поколений детей она была любимой писательницей. <…> Ожидать от нее литературной активности теперь едва ли можно, но, по мнению бюро, это не дает основания устранить ее из Союза, так как она своей долголетней работой заработала себе право оставаться в рядах членов Союза». – Александр Введенский и Даниил Хармс в Ленинградском союзе поэтов и Ленинградском союзе писателей. Публ. Т. А. Кукушкиной // ЕРОПД на 2007–2008 гг. СПб., 2010. С. 562), Чарская остается в связи с литературной и артистической средой лишь в качестве объекта благотворительности; ср.: «Позвольте от души поблагодарить Вас за Ваше участие в концерте в пользу нашу – Ваших двух старых больных товарищей. Горячее Вам за это спасибо, дорогой товарищ!» (письмо Чарской Б. А. Бабочкину от 30 января 1935 года // РГАЛИ. Ф. 2655. Оп. 1. Ед. хр. 421. Л. 1); «Позвольте от всего сердца поблагодарить Вас за все Ваши хлопоты, за все Ваше участие, принятое ко мне – умирающем старом Вашем друге <sic!>» (недатированное письмо к М. М. Зощенко // Из переписки М. М. Зощенко с русскими писателями. Публ. В. Н. Запевалова // Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. Кн. 2. СПб., 2001. С. 208). Исключением смотрятся ее отношения 1920‐х годов с Ф. Сологубом, вызывающим у современников сходное ощущение анахронизма, но окруженным несопоставимо большим почтением. В его апологетической статье о Чарской, предназначенной для журнала «Звезда» (и им отвергнутой), последовательно опровергались расхожие представления о феномене ее прозы: «Литературные достоинства книг Л. Чарской, не оцененные, к сожалению, русской критикой, очень велики. Русским художественным языком она владеет с уверенностью большого мастера <…>. Построение ее рассказов превосходно. <…> Чарская обладает большим умением изображать характеры людей и внешние их приметы» etc (цит. по: Путилова Е. О. Детское чтение – для сердца и разума. СПб., 2005. С. 98–99; здесь же благодарственные письма Л. А.; биографический контекст: Аверьянова Л. Запись о «вторнике» «неоклассиков» 16 ноября 1926 года. Публ. М. М. Павловой // Аверьянова Л. Vox humana. М., 2011. С. 184–185).
Слава Чарской пережила ее: для советских педагогов она оставалась трудноразрешимой проблемой (ср.: «Педагоги читают доклады о литературе. Пионеры слушают. Им рассказывают о Ленине, цитируют стихи Демьяна Бедного. Но в перерыве на стол к педагогу летит анонимная записка: „Где живет Чарская? Почему нам ее запрещают? Не знаете ли ее адрес?“» – Гулливер <Берберова Н., Ходасевич В.?> Романы Лидии Чарской // Возрождение. 1937. № 4083. 18 июня. С. 9); ее книги изымались репрессивными органами («При обыске поначалу забрали мои любимые „Сказки Пушкина“ в старинном переплете и „Княжну Джаваху“ Чарской. Отцу насилу удалось доказать, что это всего лишь детские книги». – Любимова К. Ф. Федор Александрович Любимов // Ленинградский мартиролог. 1937–1938. Т. 5. СПб., 2002. С. 559); «на ее могиле <…> на Смоленском кладбище постоянно свежие цветы» (дневниковая запись Т. Лещенко-Сухомлиной 26 ноября 1940 года // Лещенко-Сухомлина Т. Долгое будущее. М., 1991. С. 53).
Источник: Антология “Венеция в русской поэзии”
