Опубликовано: “Литературная Россия”, №2, 21 января 2005 года
Автор: Галина Дубинина
Весь мир — любовь! Любовью дышит небо,
Земля исходит соками любви. этими строками Владимира Тыцких определяется основной лейтмотив сборника.
Вначале было Слово. Это значит, что первоначален Творец. Бог, который и есть Любовь, сотворил человека по своему образу и подобию, то есть наделил его способностью творить, вдохнув в него душу живую. И эта душа, оказавшись на земле, всё время ищет свой первозданный исток, ту любовь, которая его породила, без которой теряется смысл бытия…
У каждого человека понимание любви и её поиск различен…
И вот душа в пути: светла, нага,
Любимый — мне, как водам берега… — пишет Татьяна Николаева и в своём эссе отмечает: «Любовь во всей своей полноте даруется от Бога каждому человеку: дитя, родившийся в мир, любит. И вся жизнь — это исполнение или неисполнение любви, это её проявление во всём, это её битва со смертью, как бы она ни выражалась. Когда любовь по каким-либо причинам не находит возможности проявиться в естественных для человека взаимоотношениях с ближними или уязвлена была от врага через ближних же, то она находит другое русло для своего живого состояния — творчество».
О Боже, как мучительна любовь,
Когда над нею властвует разлука!
Стерплю любую, но не эту боль.
Приму любую, но не эту муку.
Владимир Тыцких
Тема любви-разлуки присуща творчеству многих авторов. Это и рассказ Виолетты Баша «Вас вызывает Туманность Андромеды» с заключительной фразой — выводом: «Россия — страна, где почти всегда снег. И так много одиночества». И рассказ Еремея Айпина «В мир вечного покоя», сотканный красивым мелодичным синтаксисом с чёрно-белым цветовым контрастом: «Оставляя следы на нетронутом снегу, словно первочеловек на земле, я прошёл к причалу. Наша шлюпка тоже была в снегу. Берега тоже белые, в снегу. Только вода в реке вилась чёрной струёй. Вода струилась, серебристо и чисто звенела, словно напевала мне тихую песню о тебе. А мне было жарко. И жар, как вода реки, струясь, уходил в дремлющий под снегом сосняк, в небо, в свежевыпавший снег. Но от этого ощущение счастья у меня не убывало. Наверное, нечто подобное испытывал библейский первочеловек Адам после сотворения Евы». Любовь на расстоянии с редкими мгновениями встреч обернулась для героя неожиданным расставаниям в мирах. И это потрясение открыло ему природу любви. «Твоей любви. Почему ты любила меня? И сейчас вдруг озарило: ответ упал будто с тёмной небесной высоты. Просто я любил тебя больше всех на этом свете. Больше, сильнее, веселее и добрее, чем все остальные, кто встречался на твоём пути. В этом я никому не уступал и не уступлю. И, осознав и поняв это, я будто заново народился на свет.
И теперь шёл в морозном дыму и ждал, ждал с нетерпением своей кончины, своей смерти… ведь там, в мире вечного покоя, ты ждёшь меня».
По своей лирической тональности созвучен «Миру вечного покоя» и рассказ Александра Игумнова «Душенька моя» с лунной сказкой о мартовских перламутровых снежинках, летящих ночью на землю посмотреть, как живут их потомки. Днём солнечные лучи вернут их обратно в вечность. Поэтика прозы перекликается с философичностью лирики: «Нет смерти, а жизнь без срока / Царит во Вселенной всей — / Мелодия жизни, глубоко / Хранимая в душах людей». (Арбен Кардаш. «Гармонист» в переводе Виктора Лапшина.)
И я задумываюсь вновь
О неразгаданном и вечном:
Догнал ли он свою любовь
В широком небе бесконечном? — задаётся вопросом Виктория Можаева в стихотворении «И.С. Тургеневу» и советует:……
Видя лист, облетающий с древа,
Так же к смерти себя приготовь.
Удержись от унынья и гнева:
Здесь ещё не погибла Любовь.
Но так же, как и всё человечество, она в поиске:….
Но где любовь? Лишь след её стопы
Окутал дождь дрожащей поволокой.
И я стою, не находя тропы,
В глуши дождя, как в памяти глубокой.
И эта глубинная память, связанная с высшим началом, подсказывает ей:
На распутье дорог, на распятье,
Всё прощая, и слёзы, и кровь,
Ходит — бедная, в нищенском платье,
Всем обуза… а это — Любовь.
И её не всегда узнают вовремя, не привечают или предают, а потом мучаются сами и мучают других, мечутся и возвращаются вновь к началу, чтобы с отчётливым ужасом обнаружить, что вся жизнь прошла мимо — единственного, любимого, мимо собственной души. «Италийская улыбка» прозаика Николая Ивеншева и поэтический стон Константина Паскаля, этого очарованного странника, принимающего всё, что от Бога принять суждено.
И я взмолился: «Боже, не спеши,
Не разлучай меня с моей любовью!
Как без неё предстану пред Тобою,
Чем оправдаю пустоту души?..»
………….
Я шёл, превозмогая боль в груди,
И видел — сквозь зловещие химеры —
Живой огонь неугасимой веры
Мне освещал дорогу впереди.
И понял я — что не один в миру!
Обняв душой продрогшую планету,
Я нёс любовь к спасительному Свету
По снегу, по хрустящему ковру.
Я искал красоты
и любви настоящей, не мнимой — признаётся в сумасшедшей любви поэт Сергей Дерюшев. Женщина для него является воплощением вселенской Красоты и Любви (стихотворение «Признание»). Он живёт в единстве с мирозданием, органично ощущая всеобъемлющую, разлитую на всё любовь. Поэт вступает в сотворчество с Создателем, в час заката, опуская своевременный покой небесных яблочных снов на плечи своей милой, обволакивая их освежающей прохладой облаков… И этот союз с высшим миром восстанавливает его растраченные силы, восполняется мелодией стихов, через которые поэт постигает творящую любовь вселенной и пытается раскрыть её человечеству: «Стыдитесь, люди, вы проспали / Стихи рассветного огня», он сожалеет, что никто не увидел наступление рассвета, бросившего гаснущие звёзды «к ногам возлюбленной Зари, / зардевшейся росисто-слёзно / От света вспыхнувшей любви». Осень у него шалунья, которая улыбается и плачет, «как девушка с оранжевым бантом, которой полюбится некий мальчик». Поэт не скрывает, что он влюблён в неё как в женщину. Со мною любовь, её так много… — восклицает он и делится ею со всеми… И именно потому, что эта любовь живёт у него в гармонии с красотой окружающего мира, поэта прорывает отчаянной болью: «Цвет снега год от года затемняется, / Далёк от первозданной чистоты… / Я слышал: красотою мир спасается. / Я вижу: мир спасут от красоты».
Потеря красоты ведёт к анемии души, к утрате связи с высшим началом, к духовному умерщвлению:
Мы умерли, и, даже умирая,
Не видели юдоли наших душ:
Они не уносились в кущи рая,
А вышли, словно свиньи из сарая,
И плюхнулись среди отхожих луж.
Когда же — по веленью высшей воли —
Над лужей приподнимется одна,
Она кричит и корчится от боли,
К которой всё привычнее страна.
И лишь только
…женщина пожившая,
Войною опалённая,
Грозит орлу двуглавому былым серпом
И молотом;
Тоска в лице морщинистом
Такая же огромная,
Как мера алкогольная —
На душу населения,
Как прежняя страна моя —
Ещё не разделённая…
Как темень мира древнего —
За миг до сотворения.
И размышляя о дне сегодняшнем, Поэт вновь устремляется в мироздание:
Взошла луна.
От неба древностью пахнуло,
Двух тысяч лет как не бывало под луной.
Любовь ни разу с тех времён
Не отдохнула,
Но что нашла она в обители земной?
Вот что на этот вопрос находим у прозаиков. Неудачный опыт познания женщины у Андрея Ветра в «Празднике прощания», непонятную любовь Филимона, величаемую Любушкой-голубушкой у Людмилы Ефремовой, люболь у Раисы Мустонен. В рассказе Евгения Шишкина «Настенька» герой вспоминает о своей любимой из дошкольного детства, в рассказе Габдель Махмута «Пим Сибирский» тоже воспоминания о любви к красавице однокласснице. И если герою Шишкина, насильно разлучённому с предметом воздыхания, кажется, что он по-настоящему был влюблён и думает, что надо бы встретиться со своей «первой любовью» ещё на этом свете, то в случае со школьной любовью герой делает вывод, что любовь его не приподняла, ведь любил он глупо, и утверждается в мысли, что пророческими оказались цитаты, прочитанные Алей: «Самый умный мужчина становится глупцом, когда он любит; самая пустая девушка, полюбив, становится умною», «Любовь — слишком сильное чувство, чтобы стать основой счастливого брака».
Но именно этим слишком сильным и светлым чувством спасает от смерти детдомовский парнишка Сергей свою одноклассницу Женьку, тоже детдомовку, совсем не красавицу, но «чудо, состоящее из сплошных углов: локтей, коленок, ключиц», и умницу (среднее образование с серебряной медалью) в рассказе Эдуарда Анашкина «Женька». Это очень трогательное произведение, ткань которого легка и светла, хотя речь в нём идёт о трагическом душевном надломе детей, обделённых материнской любовью. «Детям как воздух необходим витамин ласки, но всем недостаёт поцелуя на сон грядущий, родного, материнского», — размышляет Сергей. Ему исполнилось всего полтора года, когда его мать умерла… А у Женьки мать жива, освободилась и написала письмо, что ждёт… но поездка домой не принесла ожидаемого результата. Пьяная женщина проспала приезд дочери, а та по возвращении в детдом попыталась повеситься на чулке. В больнице она открыла глаза только на третьи сутки и увидела Сергея. Автор не употребляет в тексте слово «люблю». Вступлением в тему и её разрешение идёт через знакомую всем игру: — Ой… — Что с тобой? — Влюблена. — В кого?
Вот этот вопрос и мучает юного героя, который, как и подобает настоящему мужчине, оказывается рядом с любимой тогда, когда ей нужна поддержка: и во время неудачной поездки домой, и в больнице. И когда он слышит: — В тебя… в тебя, Серёжа… — палата наполняется одуванчиками, заполняющими летящими пушинками всё пространство. «Они поднимались всё выше и выше к потолку, а затем, медленно кружась, опускались на Женьку, на окружающие предметы, на пол. Женя смеялась. А у входа в палату стояли врачи, медсёстры, нянечки, и никто не ругался».
Брошенные дети, материнская любовь — всё это темы очень актуальные для современного общества. В то время как поэты воспевают мать как высшую силу проявления бескорыстной любви, на которой зиждется основа бытия (Константин Паскаль, Владимир Мисюк), Таня Вальмон в рассказе «О любви живой и мёртвой» как-то очень легковесно и парадно вещает о суррогатной матери, с лёгкой душой покидающей выношенного и рождённого ею ребёнка. «Она возвращалась к себе на родину радостно и осмысленно. Она выполнила своё предназначение, теперь зная, зачем живёт и зачем будет жить дальше. Полученных денег хватит на образование и новый старт в такой непростой и простой жизни». Вот так оказывается, и никаких проблем. Просто рекламная панацея для спасения женской плоти от нищеты… А как насчёт души, её поиска, страданий, сомнений? Или это уже начинается новая прорисовка в русской литературе галереи мёртвых душ? Не авторских ли?
И совсем не зря интересуется Владимир Мисюк:
Как найти в этой жизни опору,
А не сто оправданий за зло?
Чтоб сияли калитки в заборах,
А за ними — любовь и тепло.
По-разному пытаются решить для себя этот вопрос люди, даже так, как это происходит в рассказе Сергея Кузичкина «Знакомство по объявлению». В котором одинокая женщина, с одной стороны, пытаясь устроить свою жизнь и найти сыну отца по объявлению, терпит неудачу. Хотя главным героем, с другой стороны, конечно, является Славка Чудов, бросивший пить и тоже решивший жить по-человечески. Только вот не сошлось обоюдное желание человеческих душ… Разбилось о быт. «Слушай, если мы с тобой в одну прополку половину картошки порубим, а в следующую остальную, то что зимой есть будем? — спросил он сердито». Но добила Славку печка, растопленная свитками с его студенческими записями по агрономии. И пришлось ему неловкую соискательницу на совместное проживание выпроводить. Грустный конец у рассказа, жизненный… и, казалось бы, без выхода: герой, «тяжело плюхнувшись на табурет, обхватил голову руками».
Но Виктория Можаева своим женским чутьём в подобную ситуацию уже вселила надежду:
И любовь убегает из дома.
Понимаю: она возвратится.
А вот мужское начало в лице Сергея Дерюшева принимает позу Роденовского мыслителя:
…Разум чахнет от мысли.
Дух вопит на крестах.
Откровения жизни
Замирают в устах:
Деве — белое платье!
Вере — область души!..
По нечистой кровати
Ненасытные вши
Семенят к изголовью —
Где затих человек…
Но с какою Любовью
Землю трогает снег!
Словно юной невесте
Дарит белый венок…
Словно с доброю вестью
Опускается Бог!
…Для тебя, мой славянский вдох,
Воздух русский исполнен Бога.
С каждым вдохом приходит Бог,
С каждым выдохом — путь-дорога.
……………………………………
Поклонюсь, как бы ни был плох,
Как ни выстрадал в жизни много…
Вдохновение — тоже бог!
Воздух русский! Я жажду Бога!
Эта жажда божественного проявления утоляется в слиянии души с красотой мира и женщины. «Ты ладони сложила чашей / И любви зачерпнула мне». (Русалочий омут.) Любви, дарующей вдохновение, высшую силу творческого огня.
…Земная любимая плачет и шепчет
В иконку сердечную чушь.
И вторит молитве языческий вечер,
И слышит молитву муж,
«Лети над землицей, душа-голубица,
Развей неизбывную грусть…»
Пока наши женщины могут молиться,
Любовь не оставит Русь.
