Опубликовано: “Московские новости”, приложение “Культура”, №14, 21 апреля 2006 года.
Если бы меня так прямо спросили: “А поэзия сегодня – для чего?” – я бы ответила: “С прагматической точки зрения – ни для чего”. Вещица весьма бесполезная, ни к какому практическому делу ее не пристроишь. Как заметил еще Смердяков: “Стихи вздор-с… Рассудите сами: кто ж на свете в рифму-то говорит? И если бы мы все стали в рифму говорить, хотя бы по приказанию начальства, то много ли мы насказали-с?”
Иное дело, что человек несводим лишь к своей биологической жизни и практической деятельности. Он – существо словесное, нуждающееся в смысле существования, в подтверждении своей уникальности, в утолении своей жажды бессмертия. Он хочет узнать свое подлинное имя, записанное где-то в вечности. Ничто обыденное и земное не может его утолить вполне. Напротив, мир предлагает ему, что полюбить, время же – отбирает это любимое, и он остается наедине с бессловесными призраками, один, как перст. Поэзия же нарекает бессловесному миру свои имена, превращает мелочное копошенье дней в высокую экзистенциальную драму. Наделенная властью преображать жизнь, она творит новую реальность и совпадает с ней: там сияет Красота, там дышит Любовь, там соединяются Слово и Бытие, порождая смысл.
Поэзия есть и форма свободы, ибо она ломает жестокие земные причинно-следственные связи, цепко держащие в своем плену человека, и свидетельствует о том, что он – не раб обстоятельств, не червь, копающийся в прахе земном, не пешка, не тварь дрожащая, но – господин своей воли, властитель своей природы с ее темными инстинктами и страстями, автор той рукописи, в которой описывается его жизнь, соотечественник небожителей, ангелов далекий брат. И потому всякая человеческая скорбь может претвориться не в кромешное безобразное отчаяние, а в прекрасную песнь псалма. Всякая печаль может отыскать свою нежнейшую скрипку. Всякая разлука может повернуться своим прекрасным неземным лицом.
Без поэзии человека побороли бы пошлость, уныние и тщета.
И роль поэта как раз в удерживании этих мутных потоков пошлости и бессмыслицы, которые хлещут со всех сторон, заливая мир. Это неправда, что один в поле не воин, ибо и один человек, но с сердцем, полным любви и духа свободы, способен противостоять толпе равнодушных людей с расслабленной волей. Как раз в ситуации собственной невостребованности обществом он становится рыцарем Логоса, среди множества лживых и пустых слов он становится вестником Слова бытийственного. Среди множества жиденьких полуправд и сомнительных полуистин он отстаивает полноту Истины. Можно сказать, что поэт своим существованием уравновешивает корабль, который дает сильный крен: все толпой сгрудились на корме, а он – на носу. Все единым махом рванули на нос, а он – на корме. Он кажется старомодным, но, оказывается, он давно опередил и предупредил свое время. Когда все вокруг матерятся – он целомудрен, торжественен, велеречив. Когда все до уныния серьезны, он дурашлив и косноязычен. Когда все ударяются в безумный либертинаж и играют в свои ролевые игры, он уходит в затвор, славя тесный путь, аскезу, табу. Когда же все строем идут в светлое будущее, он сидит дома и учит мертвые языки.
Константин Леонтьев писал об этом так: “Поэт во времена реакции – демократ, во времена аристократии – демократ, во времена религиозного ханжества – вольнодумец, во времена атеизма – религиозен”.
Поэт не воспевает идеологию, и его не видно близ властей предержащих, он чурается и шоу-бизнеса, и его не подают как приправу на торжествах звезд. Правда, несколько лет назад, когда я хотела издать свой однотомник в солидном издательстве и приложила к рукописи список публикаций и отзывов вместе с энциклопедическими статьями о моем творчестве, у меня спросили: “А вы шлягеры случайно не пишете? Это все, конечно, хорошо и внушительно, но вот если бы вы шлягеры писали, тогда бы мы положительно решили ваш вопрос”. И книгу мою так и не издали.
Порой поэту кажется: наступает “глухота паучья”, никакого ни отклика, ни отзвука, поэзия сделалась как бы частным делом, хобби, вроде клейки спичечных домиков. Так, личная психотерапия для невротиков.
И вдруг что-то переменилось, повеяло чем-то иным. Смотришь – то тут, то там создаются общества любителей поэзии, поэтам дают премии… Наверное, в здоровом обществе это было бы курьезно, но в больном, как наше, путающем, где у него низ, где верх, где пятка, где голова, – может быть, это добрый симптом.
Все-таки поэзия нашего Отечества, находившая для себя уста не только поэтов, русских по крови, но и немцев, поляков, евреев, татар и так далее, – есть наша главная национальная ценность. Это произнесенное по-русски слово собственно и есть Русское Слово, объединяющее вокруг себя и наше прошлое, и наше будущее, и вообще всех нас. Может быть, оно и есть наша национальная идея.
