Оригинал материала находится по адресу:
www.aquapoint.ru/print/mag/7/166/
Опубликовано: интернет-версия газеты “Информпространство”, № 9, 2004 г.
Автор: Татьяна Анчугова
БРЮСОВ – ПОВЕРХ ЗАПРЕТОВ
Вспоминаются давние разговоры о Брюсове в стенах телерадиокомитета, где я долгие годы работала. Прежде всего суровый “приговор” С.Г. Лапина – тогдашнего председателя Гостелерадио. Я имела случай обратиться к нему по частному вопросу и опрометчиво призналась:
– Пишу диссертацию по Брюсову.
– Вы любите Брюсова? – сказал он мне. – Вы не найдете себе места в нашем комитете!
И то ли шутя, то ли всерьез пригрозил увольнением, но, к счастью, хода своим словам не дал. Парадоксальная ситуация: сам Сергей Георгиевич считался (по разным сведениям) большим любителем поэзии брюсовской эпохи, увлекался Гумилевым, имел хорошую библиотеку, даже Андрея Белого привезли ему из-за границы. Тем не менее ни при образованном Лапине, ни до, ни после него даже канонизированный Брюсов по радио не звучал. Что же говорить о заведомо запрещенных поэтах Серебряного века!
– Мы – студия Кремля! – не уставал повторять наш шеф.
Смешно теперь вспоминать более ранний разговор. Мой коллега, умный, опытный человек, учил меня уму-разуму: уж если заниматься Брюсовым, умей обходить подводные камни – “подавай” через Горького (“Самый культурный писатель на Руси!”), через статьи Луначарского, а главное – напоминай о вступлении поэта в РКП(б) в 1920 году. Вот и дождались: рухнули эти подпорки, потеряли актуальность публицистические стихи “Кинжал”, “Каменщик” и т.п., о которых бегло упоминалось в школе, – и сегодня многие совсем отвернулись от поэта.
Нам же повезло. В культурном пространстве Москвы 60-х – начала 70-х годов витал дух не только “идеологизированного” Брюсова. Надо было только найти тех подлинных наследников культуры, о которых Брюсов писал в стихотворении “Грядущие гунны”:
А мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы
В катакомбы, в пустыни,
в пещеры.
…Замечательный музыковед К.Х. Аджемов устроил однажды в студии Дома звукозаписи полулегальное прослушивание оперы Сергея Прокофьева “Огненный ангел” и просветил непосвященных: по роману Валерия Брюсова. Опера эта, одна из самых исполняемых за рубежом, у нас была почти неизвестна. В архивах удалось отрыть книгу “Огненный ангел”, которой пользовался Прокофьев, и по его разметке проследить, как он работал. Жаль, что нельзя было сделать об этом радиопередачу! Прошло сорок (!) лет… Сегодня около Большого театра расклеены афиши, извещающие о предстоящей премьере: “Опера С.С. Прокофьева “Огненный ангел” по одноименному роману Валерия Брюсова, либретто композитора”. Дожили!
“Хранителей тайны” мы отыскивали и в институтских аудиториях. Таков был Б.И. Пуришев – профессор зарубежной литературы в Педагогическом институте. Рядом с Борисом Ивановичем постоянно возникала стайка былых студентов. Помню, как он водил нас по итальянским залам Музея изобразительных искусств. В молодости он окончил созданный Брюсовым Литературно-художественный институт, о котором всегда говорил подчеркнуто уважительно.
…Лет через десять после окончания института двое-трое бывших студентов решили пойти вместе с Борисом Ивановичем на Новодевичье кладбище к могиле Брюсова в день его памяти. Надо же было найти такую “пустыню”, как кладбище, чтобы приблизиться к поэту! Кое-что об этом я уже знала. В детстве, когда ходила с отцом на “Ваганьково” на могилу матери, мы всегда заворачивали “к Есенину”. Тогда еще не было ни первого, ни нынешнего памятника – только высокий холм, на нем стакан водки. У могилы всегда – кучка людей, самых разных: любопытные приходили и уходили, пьяницы-поэты оставались. Было много-много стихов, целое собрание сочинений – из уст в уста.
Нечто подобное происходило и на могиле Брюсова. Только стояли другие лица: дамы прекрасных времен Серебряного века, поэты, которых, “было время, поутру линейкой” пестовал сам Брюсов, близкие родственники. Тишина. Покой. Золотая осень. И вдруг, будто прямо из шири небесной, заструились стихи:
Как дни зимы,
дни неудач недолго тут:
придут-уйдут.
Всему есть свой конец,
не плачь! –
Что бег минут:
придут-уйдут.
Впоследствии узнала, что это брюсовский перевод из армянского поэта Дживани, узнала и полюбила множество других переводов. Отсюда нить повела в Ереван, где вот уже сорок с лишним лет действует центр брюсоведения в знак признательности Брюсову за создание антологии “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней”.
Через несколько лет в одной из командировок в Армению мне довелось услышать ашугскую песнь Дживани в подлиннике, причем в удивительном месте – на краю расщелины, среди хаоса камней. Здесь стоял розоватый, страшно древний храм. Мы вошли в его пустоту вместе с певцом Рубеном Матевосяном. Под гулкими сводами раздалась его протяжная песнь. И снова меня поразили мерные перестуки маятника времен (“придут-уйдут”), и слилась в едином потоке армянская речь с брюсовским переводом:
Весь мир: гостиница, Дживан! а люди – зыбкий караван!
И всё идет своей чредой: любовь и труд, – придут-уйдут!
…Хранилищем брюсовского духа в Москве всегда был дом на проспекте Мира (№ 30) с мемориальной доской. Поэт жил здесь с 1910 по 1924 год. Кто только из современных ему писателей не побывал здесь! А после его смерти традиция собираться для чтения стихов и поэтических бесед поддерживалась вдовой Жанной Матвеевной и сложившимся Кружком памяти Брюсова. Кое-кого из членов кружка я застала, придя в этот дом. Жанны Матвеевны уже не было, но ее дело продолжала секретарь Е.В. Чудецкая.
Давним другом брюсовской семьи был Сергей Шервинский – поэт и переводчик. Нам он казался выходцем из античного мира и по своей статности и красоте, и по роду занятий – переводам античных трагедий. Нас он погружал в мир Эллады и древнего Рима – через Брюсова. Вот он читает стихотворение “Фаэтон”. Красивым жестом описывает дугу вверх – крутизну медленного подъема к солнцу (зениту славы для Брюсова), а потом – резкая дуга вниз (неизбежный скат с “вечного зенита”): резкое падение сына Гелиоса Фаэтона, не пожелавшего уйти от солнца. Сколько раз потом я видела на выставках картину Одилона Редона под названием “Фаэтон”: в конвульсиях падающие с высоты кони, сполохи огня, пожирающие голубизну неба. И каждый раз приходил миг узнавания: “Быть может, коней не сдержу я, / Как древле оный Фаэтон, / И звери кинутся, ликуя, / Браздить горящий небосклон”. Кстати, с Одилоном Редоном – родоначальником символизма в живописи – познакомил русскую публику Брюсов через журнал “Весы”.
Вот Шервинский читает стихотворение из цикла “Эротика”: “Близ медлительного Нила, там где озеро Мерида, в царстве пламенного Ра, / Ты давно меня любила, как Озириса Изида, друг, царица и сестра!” Только ему одному было подвластно обнажить скрытый эротический ритм, опоэтизировать биение страсти, соединив ее с “биением мировой жизни” (слова Волошина). К сожалению, “пиры” во славу Эроса в контексте культурной традиции, идущей от Платона, в наши дни опошлены донельзя.
Помню, как в брюсовском кабинете отмечали 80-летие Сергея Васильевича (ему еще предстояло прожить почти 20 лет). Это был настоящий “пир”: столик а-ля фуршет занимал скромное место. Зато было много стихов самого Шервинского, еще не опубликованных. Стихи были пронзительной силы: о “сонме убиенных сыновей”, о молитве осиротевших матерей, о психических заболеваниях от войны. Никто тогда не знал “римлянина” Шервинского с этой стороны.
Однажды он привел с собой поэта-переводчика Аркадия Штейнберга. Тогда они вместе готовили к изданию “Потерянный рай” Мильтона: отрывки из будущей книги первыми услышали “брюсовцы”. Еще Сергей Васильевич делился впечатлениями о своей поездке в Северную Африку, в места скопления памятников древнего Рима. И отложилось странное название – Лептис Магна. Именно там наш собеседник осматривал хорошо сохранившиеся форумы. И, рассказывая о них, читал брюсовские стихи:
Не как пришелец
на римский форум
Я приходил – в страну могил,
Но как в знакомый мир,
с которым
Одной душой когда-то жил.
Еще одним потрясающим чтецом был В.В. Рогов – поэт-переводчик. Как-то я услышала такой отзыв о нем от потрясенных слушателей: “Он читает так, что можно подумать: Брюсов лучше Пушкина”.
Политических стихов я здесь никогда не слышала. Больше звучали любовные стихи, особенно из уст далеко уже не молодых людей, чья юность прошла под знаком увлечения одним из лучших поэтов начала ХХ века.
Знатоком любовных перипетий в биографии Брюсова был Рем Щербаков. Он писал комментарии к стихотворным томам готовившегося собрания сочинений и знал “всё”. Докопался до самых сокровенных тайн поэта. Это он установил, что сборник “Дали” посвящен последней любви Брюсова – поэтессе Аделине Адалис: в названии, а также в одном из стихотворений зашифровано ее домашнее имя. Рем Леонидович мечтал опубликовать оставшийся в рукописи “венок сонетов” – стихотворное переложение донжуанского списка: в комментариях не только были названы имена “героинь”, но и обрисованы их живые лица.
Любовь к Брюсову привела в его музей (статус музея мемориальный кабинет Брюсова получил в 1971 году) А.А. Китлова. Участник Великой Отечественной войны, он предпочитал стихи, несущие заряд бодрости, содержащие картины мужественного поведения, упивался темой викингов, возгорался при чтении поэмы “Царю Северного Полюса”. Сам он тоже писал стихи – то пафосно возвышенные, то шуточные. Летучие экспромты дарил “брюсоведкам”. Один из последних – у меня: “Прощай навеки, Таня-брюсоведка. / Моих стихов не оценила, детка. / И, видимо, меня не хочешь знать. / Иль заболела, бедная, опять… / Или, презрев поэзии строку, / Вновь убежала к Рему Щербаку”.
Рем Леонидович Щербаков умел быть душой любой компании и в своей профессиональной журналистской сфере, и среди исследователей Брюсова. В последние годы он неформально объединял всех брюсоведов, щедро предоставляя им материалы из собранной за долгие годы брюсовской коллекции. Недавно его не стало. Не стало одного из последних “хранителей тайны”.
В наши дни дом Брюсова реставрирован (после нескольких постигших его в 70-х годах пожаров) и преобразован в Музей Серебряного века. В нем восстановлен в подлинном виде кабинет поэта. В конце прошлого года здесь состоялась конференция, посвященная 130-летию со дня рождения Брюсова. Недавно вспоминали Брюсова в связи со столетием основанного им журнала “Весы”: конференции прошли в МГУ и в Музее Андрея Белого.
Всё идет к тому, что новое поколение любителей поэзии не останется без Брюсова: Серебряного века никто у них не отнимет.
