С времен далеких, древних
на плоскости земной
жила-была деревня
за чащею лесной.
Вольготно и привольно,
на много верст одна,
на берегу озерном
раскинулась она.
Плоды трудов упорных,
обширные поля –
обильны и просторны,
ухожена земля.
Светлы, теплы, огромны,
сколь простоят веков!
Здесь обжились хоромы
из бревен в пять вершков.
А на мысу высоком,
открытый всем ветрам,
вознесся одиноко
из звонких бревен храм.
Посильным, добровольным
мирским трудом возник
церковной колокольни
граненый восьмерик.
И, свято чтя каноны,
заезжий богомаз
наивные иконы
вложил в иконостас.
В привычной всем работе
шло мирно время тут,
и был у всех в почете
любой полезный труд.
Жила в душе морали
высокая стезя –
миряне твердо знали,
что можно, что нельзя.
И вдруг, почти мгновенно,
как тучи на лазурь,
нагрянул ряд военных
и социальных бурь.
Печальная судьбина,
а результат таков:
почти что половина
погибла мужиков.
По важной по причине –
всеобщей пользы для –
объявлена отныне
общественной земля.
А так же признан ложным
Евангельский завет,
и стало все – возможно:
«Крой, Ванька! Бога нет…»
Ошибка роковая.
За ней пришла беда:
деревня опустела,
исчезла навсегда.
Поля, что здесь лежали,
просторные, кругом,
теперь позарастали
ольхой и ивняком.
Где высились жилища –
полынь и лебеда.
Разгром и пепелище.
Людского нет следа.
Ни шороха, ни звука,
развалины печей,
да серая гадюка
на груде кирпичей.
Теперь в краю далеком,
за озером, в лесу
стояла одиноко
лишь церковь на мысу.
Нет ничего печальней
забытых голых стен –
последствия фатальных
моральных перемен.
А время мчалось скоро…
Склонился и поник,
и рухнул с косогора
столетний восьмерик.
