Уже внизу осталось «небо»…

Уже внизу осталось «небо»…

1

Уже внизу осталось «небо»,
а купола уходят ввысь.
Их отражения в Онего
причудливо переплелись.
Уступ поднялся над уступом.
Здесь, словно скалы, купола,
И только разуму доступна
любая здешняя скала.
И только чистому восторгу
покорна эта высота.
Ритм восхождения на гору.
Путь от креста и до креста.
Сквозь рай и ад,
                сквозь боль и муки
сквозь распри —
                к высшей правоте,
где люди
        все во счастье други,
а не страдальцы во Христе.
И словно главная вершина,
к которой все пути сошлись,
центральный купол нерушимо
дорогу указует ввысь.

2

Я рисовал Кижи издалека.
В вечерних сумерках
                   они казались
буддийским храмом,
                   темным кипарисом
ван-гоговского нервного письма.
Я пирамиду вычертил,
                    потом
вписал в нее темнеющую массу
собора Кижского
               и понял вдруг,
на что Кижи действительно похожи.
Конечно же, на колос русской ржи,
в котором купола подобны зернам
с торчащими, как усики, крестами…
Недаром в небо тянутся Кижи.

3

Старуха звякает ключами
и, шамкая беззубым ртом,
что-де туристы докучают,
дверь отпирает в «божий дом».
Так отпирает, словно дверь та
ее сокровища хранит.
Расстроенным роялем
церковь
от множества шагов гудит.
Украдкой крестится старуха.
А мы, дыханье затаив,
сердцами слушаем мотив,
недосягаемый для слуха.
Как будто клавиши в рояле,
как яблоко или зерно,
как кубок, налитый с краями
вином,
     здесь музыкой полно
в приделах каждое бревно.
И я касаюсь, словно клавиш,
стен, потемневших от веков,
и льется музыка и славит
талант российских мужиков,
тех, что одними топорами
и без единого гвоздя
воздвигли церковь…
                   — Не пора ли?-
бурчит старуха.
               Уходя,
я от души пожму ей руку:
— Спасибо, наш суровый гид!..
И знать не знает та старуха,
что впрямь сокровище хранит,
хранит ту музыку,
               в которой
на веки вечные слились,
как в песне,
           гул седого бора,
звон топоров,
           душа и мысль.