Только здесь можно что-то понять,
где открытые раны — окна и двери,
и куда приезжаешь, чтобы считать
вновь прибавившиеся потери.
Этот город, как сломанный храм,
где святые поставлены к стенке.
Он белеет домами, как шрам
на ушибленной в детстве коленке.
Он дитя разнородных культур,
где соседствует с европейским
сводом новых архитектур
стиль казармы армейской.
Потому-то и я, словно сын
варвара и гречанки,
озираю взглядом косым
величественные останки.
