Стихотворения Юлии Друниной о войне

Стихотворения Юлии Друниной о войне

Зинка

Памяти однополчанки –

Героя Советского Союза

Зины Самсоновой

– 1 –

Мы легли у разбитой ели.

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

– Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня – лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет…

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг приказ: “Выступать вперед!”

Снова рядом, в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

– 2 –

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы. –

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав…

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

– 3 –

– Знаешь, Зинка, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый,

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?!

1944 год

А всё равно

А всё равно

Меня счастливей нету,

Хотя, быть может,

Завтра удавлюсь…

Я никогда

Не налагала вето

На счастье,

На отчаянье,

На грусть.

Я ни на что

Не налагала вето,

Я никогда от боли не кричу.

Пока живу – борюсь.

Меня счастливей нету,

Меня задуть

Не смогут, как свечу.

1988 год

Ты вернёшься

Машенька, связистка, умирала

На руках беспомощных моих.

А в окопе пахло снегом талым,

И налет артиллерийский стих.

Из санроты не было повозки,

Чью-то мать наш фельдшер величал.

…О, погон измятые полоски

На худых девчоночьих плечах!

И лицо – родное, восковое,

Под чалмой намокшего бинта!..

Прошипел снаряд над головою,

Черный столб взметнулся у куста…

Девочка в шинели уходила

От войны, от жизни, от меня.

Снова рыть в безмолвии могилу,

Комьями замерзшими звеня…

Подожди меня немного, Маша!

Мне ведь тоже уцелеть навряд…

Поклялась тогда я дружбой нашей:

Если только возвращусь назад,

Если это совершится чудо,

То до смерти, до последних дней,

Стану я всегда, везде и всюду

Болью строк напоминать о ней –

Девочке, что тихо умирала

На руках беспомощных моих.

И запахнет фронтом – снегом талым,

Кровью и пожарами мой стих.

Только мы – однополчане павших,

Их, безмолвных, воскресить вольны.

Я не дам тебе исчезнуть, Маша, –

Песней

возвратишься ты с войны!

1969 год

Я ушла из детства в грязную теплушку

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в “мать” и “перемать”,

Потому что имя ближе, чем “Россия”,

Не могла сыскать.

1942 год

Я родом не из детства – из войны

Я родом не из детства – из войны.

И потому, наверное, дороже,

Чем ты, ценю я радость тишины

И каждый новый день, что мною прожит.

Я родом не из детства – из войны.

Раз, пробираясь партизанской тропкой,

Я поняла навек, что мы должны

Быть добрыми к любой травинке робкой.

Я родом не из детства – из войны.

И, может, потому незащищённей:

Сердца фронтовиков обожжены,

А у тебя – шершавые ладони.

Я родом не из детства – из войны.

Прости меня – в том нет моей вины…

Запас прочности

До сих пор не совсем понимаю,

Как же я, и худа, и мала,

Сквозь пожары к победному Маю

В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось столько силы

Даже в самых слабейших из нас?..

Что гадать! – Был и есть у России

Вечной прочности вечный запас.

В семнадцать совсем уже были мы взрослые

В семнадцать совсем уже были мы взрослые –

Ведь нам подрастать на войне довелось…

А нынче сменили нас девочки рослые

Со взбитыми космами ярких волос.

Красивые, черти! Мы были другими –

Военной голодной поры малыши.

Но парни, которые с нами дружили,

Считали, как видно, что мы хороши.

Любимые нас целовали в траншее,

Любимые нам перед боем клялись.

Чумазые, тощие, мы хорошели

И верили: это на целую жизнь.

Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.

И можно ли ставить любимым в вину,

Что нравятся девочки им длинноногие,

Которые только рождались в войну?

И правда, как могут не нравиться вёсны,

Цветение, первый полёт каблучков

И даже сожжённые краскою космы,

Когда их хозяйкам семнадцать годков.

А годы, как листья осенние, кружатся.

И кажется часто, ровесницы, мне –

В борьбе за любовь пригодится нам мужество

Не меньше, чем на войне…

Ко всему привыкают люди

Ко всему привыкают люди –

Так заведено на земле.

Уж не думаешь как о чуде

О космическом корабле.

Наши души сильны и гибки –

Привыкаешь к беде, к войне.

Только к чуду твоей улыбки

Невозможно привыкнуть мне…

Ждала тебя

Ждала тебя.

И верила.

И знала:

Мне нужно верить, чтобы пережить

Бои,

походы,

вечную усталость,

Ознобные могилы-блиндажи.

Пережила.

И встреча под Полтавой.

Окопный май.

Солдатский неуют.

В уставах незаписанное право

На поцелуй,

на пять моих минут.

Минуту счастья делим на двоих,

Пусть – артналет,

Пусть смерть от нас –

на волос.

Разрыв!

А рядом –

нежность глаз твоих

И ласковый

срывающийся голос.

Минуту счастья делим на двоих…

На носилках, около сарая

На носилках, около сарая,

На краю отбитого села,

Санитарка шепчет, умирая:

– Я еще, ребята, не жила…

И бойцы вокруг нее толпятся

И не могут ей в глаза смотреть:

Восемнадцать – это восемнадцать,

Но ко всем неумолима смерть…

Через много лет в глазах любимой,

Что в его глаза устремлены,

Отблеск зарев, колыханье дыма

Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,

Закурить пытаясь на ходу.

Подожди его, жена, немножко –

В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,

На краю отбитого села,

Девочка лепечет, умирая:

– Я еще, ребята, не жила…

1974 год

Комбат

Когда, забыв присягу, повернули

В бою два автоматчика назад,

Догнали их две маленькие пули –

Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью,

А он, шатаясь, побежал вперёд.

За этих двух его лишь тот осудит,

Кто никогда не шёл на пулемёт.

Потом в землянке полкового штаба,

Бумаги молча взяв у старшины,

Писал комбат двум бедным русским бабам,

Что… смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям

В глухой деревне плачущая мать.

За эту ложь комбата кто осудит?

Никто его не смеет осуждать!

1943 год

Качается рожь несжатая

Качается рожь несжатая.

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы – девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты –

То юность моя в огне…

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

1942 год

Бинты

Глаза бойца слезами налиты,

Лежит он, напружиненный и белый,

А я должна приросшие бинты

С него сорвать одним движеньем смелым.

Одним движеньем – так учили нас.

Одним движеньем – только в этом жалость…

Но встретившись со взглядом страшных глаз,

Я на движенье это не решалась.

На бинт я щедро перекись лила,

Стараясь отмочить его без боли.

А фельдшерица становилась зла

И повторяла: “Горе мне с тобою!

Так с каждым церемониться – беда.

Да и ему лишь прибавляешь муки”.

Но раненые метили всегда

Попасть в мои медлительные руки.

Не надо рвать приросшие бинты,

Когда их можно снять почти без боли.

Я это поняла, поймешь и ты…

Как жалко, что науке доброты

Нельзя по книжкам научиться в школе!

Всё грущу о шинели

Всё грущу о шинели,

Вижу дымные сны, –

Нет, меня не сумели

Возвратить из Войны.

Дни летят, словно пули,

Как снаряды – года…

До сих пор не вернули,

Не вернут никогда.

И куда же мне деться?

Друг убит на войне.

А замолкшее сердце

Стало биться во мне.

1969 год

Друня

“Друня” – уменьшительная форма от

древнеславянского имени “Дружина”

Это было в Руси былинной,

В домотканый сермяжный век:

Новорожденного Дружиной

Светлоглазый отец нарек.

В этом имени – звон кольчуги,

В этом имени – храп коня,

В этом имени слышно:

– Други!

Я вас вынесу из огня!

Пахло сеном в ночах июня,

Уносила венки река.

И смешливо и нежно

“Друня”

звали девицы паренька.

Расставанье у перелаза,

Ликование соловья…

Светло-русы и светлоглазы

Были Друнины сыновья.

Пролетали, как миг, столетья,

Царства таяли, словно лёд…

Звали девочку Друней дети –

Шёл тогда сорок первый год.

В этом прозвище, данном в школе,

Вдруг воскресла святая Русь,

Посвист молодца в чистом поле,

Хмурь лесов, деревенек грусть.

В этом прозвище – звон кольчуги,

В этом прозвище – храп коня,

В этом прозвище слышно:

– Други!

Я вас вынесу из огня!

Пахло гарью в ночах июня,

Кровь и слёзы несла река,

И смешливо и нежно “Друня”

Звали парни сестру полка.

Словно эхо далёкой песни,

Как видения или сны,

В этом прозвище вновь воскресли

Вдруг предания старины.

В этом прозвище – звон кольчуги,

В этом прозвище – храп коня,

В этом прозвище слышно:

– Други!

Я вас вынесу из огня!..

Солдатские будни

Только что пришла с передовой

Мокрая, замёрзшая и злая,

А в землянке нету никого,

И, конечно, печка затухает.

Так устала – руки не поднять,

Не до дров, – согреюсь под шинелью.

Прилегла, но слышу, что опять

По окопам нашим бьют шрапнелью.

Из землянки выбегаю в ночь,

А навстречу мне рванулось пламя.

Мне навстречу – те, кому помочь

Я должна спокойными руками.

И за то, что снова до утра

Смерть ползти со мною будет рядом,

Мимоходом: “Молодец, сестра!” –

Крикнут мне товарищи в награду.

Да ещё сияющий комбат

Руки мне протянет после боя:

– Старшина, родная! Как я рад,

Что опять осталась ты живою!

1943 год

Я столько раз видала рукопашный

Я столько раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу – во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

1943 год