Маме
Пока со мной ты, милая, тепло ещё
Нежны ладони, чёрные от труб.
А за пустым углом, на Красной площади
Московский снег дымится на ветру.
Скрипит январь. Метель звенит и колется,
По площадям разносит гарь и тьму.
Торжественная жизнь проходит за околицей,
А рядом — тишины взволнованная муть.
А рядом – писк мышиный не стихает,
И мамин голос нежен поутру.
Пою, люблю, безумствую стихами,
И молодость копчу у чёрных труб.
* * *
Когда ж опять пески и камни
Ступни босые опалят?
Когда, когда вернет судьба мне
Азербейджанские поля?
И медь цикад, и клекот орлий,
И над Араксом звон осок —
Ах, до сих пор щекочет горло
Смерчами взвихренный песок.
И слов забытых сердце ищет :
“О, джан, о, джан, мэн бульдурам!”
Вернусь ли вновь, слепой и нищей,
К твоим степям, к твоим горам?
Какою дикою отравой
Мне сердце напоили вы?
Молчат внимательные травы.
Скрипят агавы, стонет выпь.
А.Б.
Одна любовь, одна, одна ведь,
Сквозь дни проплакала навзрыд.
Как я могла тогда лукавить,
Играя в ревность и разрыв.
Как я могла любить иначе
Под знаком ветра и неволь.
Мне слишком больно в эти ночи
За то, что было до него.
Я губы отдала кому-то,
Но разве я Манон Леско?
Скользя по дням в разливе мутном,
Я и любила только вскользь.
Но все любви занозой выдрав
Из тела, плачу, и одно,
Одно лишь имя, как эпиграф,
Поставлю перед каждым днём.
* * *
Недели вышли навстречу
похоронными клячами в перьях
вьюг. От этой встречи
не отчураюсь теперь я.
Им закаты в окно напророчили
о зиме, всех зим печальней.
Голосами осипшими ночи,
на углах о разлуке кричали нам.
